На душе у Дениса стало смутно. И опять, как во многих других случаях жизни, в памяти невольно всплыл незабываемый образ любимого полководца.
– Эх, был бы с нами Суворов! – подавляя вздох, высказал он вслух свою мысль.
Ермолов сочувственно кивнул головой:
– Да, тогда бы разговор совсем другой был…
… Бонапарт находился в самом мрачном настроении. Он стоял на возвышенной окраине города, у кладбищенской церкви. Прибыв сюда рано утром и впервые увидев русскую армию, построенную для сражения, он сразу понял, какую крупную ошибку допустил. Полагая, что русская армия будет отступать к Кенигсбергу, не ожидая генерального сражения, он распылил свои силы. Корпус маршала Нея был направлен для преследования прусского шеститысячного отряда генерала Лестока, находившегося в десяти – двенадцати верстах от правого фланга русской армии. Корпус маршала Даву ночевал в пятнадцати верстах от левого фланга. Корпус Бернадотта, сбитого с толку Багратионом, еще не подошел, на его содействие нельзя рассчитывать.
Послав адъютантов к Нею и Даву с приказом немедленно идти к Эйлау, Бонапарт не спешил начинать битву, хотя располагал войсками, по численности не уступавшими русским. Бонапарт давно уже имел возможность убедиться, что русские сражаются с мужеством необыкновенным. Ожесточенное сопротивление арьергарда Багратиона, которого хорошо помнил еще по шенграбенскому делу, прямо-таки изумляло.
– Это лучший генерал русской армии, – отзывался он о Багратионе.
Надеяться на легкую победу, как бывало в Австрии и Германии, не приходилось. Лишь получив известие, что войска Даву скоро прибудут, Бонапарт решился на боевые действия. Он приказал корпусу Ожеро атаковать левый русский фланг, куда с другой стороны должен был подойти Даву. Но войска Ожеро, застигнутые внезапной метелью, сбившись с дороги, угодили под русские пушки… И не прошло одного часа, как прискакали адъютанты со страшным известием:
– Корпус разбит… Сам Ожеро тяжело ранен! Командиры дивизий – генералы Дежарден и Гёделе убиты!
А вскоре показались разрозненные, жалкие остатки корпуса, преследуемые по пятам русской пехотой и кавалерией.
Бонапарт содрогнулся. Опасность угрожала уже ему самому. Один из русских гренадерских батальонов, увлекшись погоней, приближался к кладбищу. Бонапарт ясно видел красные озлобленные лица рослых гренадер, бежавших со штыками наперевес. Еще одна минута – и все будет кончено…
– Пошлите гвардию, накажите их за дерзость, – отрывисто и зло приказал Бонапарт, обращаясь к Бертье.
Оставленные Беннигсеном без поддержки, несколько русских батальонов, преследовавшие французов, гвардейской атаки не выдержали и отступили. Конница Мюрата и гвардейская кавалерийская дивизия Бессьера, прорвав боевую линию, пронеслась до русских резервов. Но вскоре снова поступили неприятные известия. Не сдержав кавалерийской атаки, русская пехота все же с поля не бежала. Пехотинцы ложились на землю, пропускали кавалерию, затем поднимались и стреляли ей в тыл. Гвардейская дивизия Бессьера, встретив жестокий огонь русских резервов, повернула обратно. Генералы д'Опу и Корбино были убиты.
Бонапарт нетерпеливо поджидал подхода войск маршалов Нея и Даву. Он не знал, что его адъютант Евгений де Монтескью, посланный к Нею, захвачен казаками и надеяться можно лишь на Даву, войска которого и подошли в полдень. Бонапарт оживился. На первых порах Даву удалось потеснить с левого фланга русских. Однако через час французы снова были отброшены, причем русские чуть не захватили всю артиллерию Даву.
Бонапарт оставался на месте. Русская артиллерия усиливала огонь. Пехота, стоявшая позади кладбища, несла огромные потери. И только присутствие императора удерживало войска от бегства.
Ветки деревьев, сбитые ядрами и картечью, сыпались на голову Бонапарта. Вокруг лежали трупы офицеров и солдат. Адъютанты продолжали доставлять сведения о потерях… Какой страшный день!
– Ну, Бертье, что вы думаете о наших делах? – стараясь сохранить спокойный тон, спросил Бонапарт.
– Мы удерживаем все свои позиции, ваше величество, – дипломатически ответил начальник штаба.
– Да, но к русским, кажется, подошли подкрепления, а у нас уже мало снарядов. Ней не является. Бернадотт далеко. Кажется, лучше идти своим навстречу…
Последняя фраза не оставляла никаких сомнений. Император признает сражение неудачным, думает об отступлении. Бертье промолчал. Спускались сумерки. Канонада продолжалась.
… Денис возвратился к Багратиону в тот момент, когда князь вместе с Дохтуровым объезжал резервные войска, еще не принимавшие участия в сражении. Маленький, толстенький, застенчивый Дохтуров высоко ценил и любил Багратиона, соглашался со всеми его замечаниями. Получив донесение, что казачьи разъезды выследили движение к левому флангу неприятельских колонн, Дохтуров и Багратион устраивали свои войска таким образом, чтобы была возможность быстрее оказать помощь левому флангу. В то же время, предчувствуя неизбежность атаки французской кавалерии, Багратион распорядился приблизить конницу резерва, находившуюся под общим командованием генерала Чаплица, поставив ее в березовой роще, близ мызы Ауклапен. Среди этих войск находился Елизаветградский гусарский полк, командование которым принял полковник Юрковский, несколько эскадронов павлоградских гусар и казачьи полки.
Как только кавалерия Мюрата и Бессьера приблизилась к первой линии, Багратион послал Дениса с приказом к Чаплицу ударить на французов.
Увидев оживленных, готовых к бою гусар, услышав с детства знакомые слова кавалерийской команды, Денис с неожиданной остротой почувствовал неудовлетворенность своим положением. Нет, разумеется, он очень дорожил близостью к Багратиону, привязанность к которому росла с каждым днем. Он знал также, что, как адъютант, выполняет нужную и весьма ответственную работу, но все же с какой бы охотой он примкнул сейчас к гусарам и вместе с ними полетел бы в горячую схватку! «У них все ясно и просто, – думал Денис. – И никому никакого дела нет, какие диспозиции сочиняет Беннигсен… И, наверное, никто даже не представляет себе общего положения таким, какое оно есть. Порубился с неприятелем, выполнил приказ, да и отдыхай! Нет, если б не служил при Багратионе, дня одного не остался бы в адъютантах».
– Давыдов! – окликнул его знакомый голос, когда он проезжал мимо одного из эскадронов павлоградских гусар.
Денис приостановился. К нему подскакал сияющий и возбужденный Степан Храповицкий.
– Ну что? Скоро нам в дело вступать? – спросил он, догадываясь, зачем скачет сюда адъютант Багратиона.
– Скоро, скоро, сейчас распоряжение передам, – ответил Денис, завистливо поглядывая на гусара.
– Вот спасибо! А то надоело стоять! Руки чешутся! – улыбаясь и подкручивая по привычке рыжие усики, сказал Храповицкий. – А вы что же? Все время при князе?
– Да, при князе Багратионе, – холодно произнес Денис, подчеркивая фамилию и тем давая понять, что он не принадлежит к числу обычных адъютантов.
И, попрощавшись, поскакал дальше, злясь на себя, что так нелюбезно обошелся с дружески расположенным к нему гусаром. Причина же этой нелюбезности заключалась в том, что Денису хорошо было известно неприязненное отношение гусар к «адъютантикам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
– Эх, был бы с нами Суворов! – подавляя вздох, высказал он вслух свою мысль.
Ермолов сочувственно кивнул головой:
– Да, тогда бы разговор совсем другой был…
… Бонапарт находился в самом мрачном настроении. Он стоял на возвышенной окраине города, у кладбищенской церкви. Прибыв сюда рано утром и впервые увидев русскую армию, построенную для сражения, он сразу понял, какую крупную ошибку допустил. Полагая, что русская армия будет отступать к Кенигсбергу, не ожидая генерального сражения, он распылил свои силы. Корпус маршала Нея был направлен для преследования прусского шеститысячного отряда генерала Лестока, находившегося в десяти – двенадцати верстах от правого фланга русской армии. Корпус маршала Даву ночевал в пятнадцати верстах от левого фланга. Корпус Бернадотта, сбитого с толку Багратионом, еще не подошел, на его содействие нельзя рассчитывать.
Послав адъютантов к Нею и Даву с приказом немедленно идти к Эйлау, Бонапарт не спешил начинать битву, хотя располагал войсками, по численности не уступавшими русским. Бонапарт давно уже имел возможность убедиться, что русские сражаются с мужеством необыкновенным. Ожесточенное сопротивление арьергарда Багратиона, которого хорошо помнил еще по шенграбенскому делу, прямо-таки изумляло.
– Это лучший генерал русской армии, – отзывался он о Багратионе.
Надеяться на легкую победу, как бывало в Австрии и Германии, не приходилось. Лишь получив известие, что войска Даву скоро прибудут, Бонапарт решился на боевые действия. Он приказал корпусу Ожеро атаковать левый русский фланг, куда с другой стороны должен был подойти Даву. Но войска Ожеро, застигнутые внезапной метелью, сбившись с дороги, угодили под русские пушки… И не прошло одного часа, как прискакали адъютанты со страшным известием:
– Корпус разбит… Сам Ожеро тяжело ранен! Командиры дивизий – генералы Дежарден и Гёделе убиты!
А вскоре показались разрозненные, жалкие остатки корпуса, преследуемые по пятам русской пехотой и кавалерией.
Бонапарт содрогнулся. Опасность угрожала уже ему самому. Один из русских гренадерских батальонов, увлекшись погоней, приближался к кладбищу. Бонапарт ясно видел красные озлобленные лица рослых гренадер, бежавших со штыками наперевес. Еще одна минута – и все будет кончено…
– Пошлите гвардию, накажите их за дерзость, – отрывисто и зло приказал Бонапарт, обращаясь к Бертье.
Оставленные Беннигсеном без поддержки, несколько русских батальонов, преследовавшие французов, гвардейской атаки не выдержали и отступили. Конница Мюрата и гвардейская кавалерийская дивизия Бессьера, прорвав боевую линию, пронеслась до русских резервов. Но вскоре снова поступили неприятные известия. Не сдержав кавалерийской атаки, русская пехота все же с поля не бежала. Пехотинцы ложились на землю, пропускали кавалерию, затем поднимались и стреляли ей в тыл. Гвардейская дивизия Бессьера, встретив жестокий огонь русских резервов, повернула обратно. Генералы д'Опу и Корбино были убиты.
Бонапарт нетерпеливо поджидал подхода войск маршалов Нея и Даву. Он не знал, что его адъютант Евгений де Монтескью, посланный к Нею, захвачен казаками и надеяться можно лишь на Даву, войска которого и подошли в полдень. Бонапарт оживился. На первых порах Даву удалось потеснить с левого фланга русских. Однако через час французы снова были отброшены, причем русские чуть не захватили всю артиллерию Даву.
Бонапарт оставался на месте. Русская артиллерия усиливала огонь. Пехота, стоявшая позади кладбища, несла огромные потери. И только присутствие императора удерживало войска от бегства.
Ветки деревьев, сбитые ядрами и картечью, сыпались на голову Бонапарта. Вокруг лежали трупы офицеров и солдат. Адъютанты продолжали доставлять сведения о потерях… Какой страшный день!
– Ну, Бертье, что вы думаете о наших делах? – стараясь сохранить спокойный тон, спросил Бонапарт.
– Мы удерживаем все свои позиции, ваше величество, – дипломатически ответил начальник штаба.
– Да, но к русским, кажется, подошли подкрепления, а у нас уже мало снарядов. Ней не является. Бернадотт далеко. Кажется, лучше идти своим навстречу…
Последняя фраза не оставляла никаких сомнений. Император признает сражение неудачным, думает об отступлении. Бертье промолчал. Спускались сумерки. Канонада продолжалась.
… Денис возвратился к Багратиону в тот момент, когда князь вместе с Дохтуровым объезжал резервные войска, еще не принимавшие участия в сражении. Маленький, толстенький, застенчивый Дохтуров высоко ценил и любил Багратиона, соглашался со всеми его замечаниями. Получив донесение, что казачьи разъезды выследили движение к левому флангу неприятельских колонн, Дохтуров и Багратион устраивали свои войска таким образом, чтобы была возможность быстрее оказать помощь левому флангу. В то же время, предчувствуя неизбежность атаки французской кавалерии, Багратион распорядился приблизить конницу резерва, находившуюся под общим командованием генерала Чаплица, поставив ее в березовой роще, близ мызы Ауклапен. Среди этих войск находился Елизаветградский гусарский полк, командование которым принял полковник Юрковский, несколько эскадронов павлоградских гусар и казачьи полки.
Как только кавалерия Мюрата и Бессьера приблизилась к первой линии, Багратион послал Дениса с приказом к Чаплицу ударить на французов.
Увидев оживленных, готовых к бою гусар, услышав с детства знакомые слова кавалерийской команды, Денис с неожиданной остротой почувствовал неудовлетворенность своим положением. Нет, разумеется, он очень дорожил близостью к Багратиону, привязанность к которому росла с каждым днем. Он знал также, что, как адъютант, выполняет нужную и весьма ответственную работу, но все же с какой бы охотой он примкнул сейчас к гусарам и вместе с ними полетел бы в горячую схватку! «У них все ясно и просто, – думал Денис. – И никому никакого дела нет, какие диспозиции сочиняет Беннигсен… И, наверное, никто даже не представляет себе общего положения таким, какое оно есть. Порубился с неприятелем, выполнил приказ, да и отдыхай! Нет, если б не служил при Багратионе, дня одного не остался бы в адъютантах».
– Давыдов! – окликнул его знакомый голос, когда он проезжал мимо одного из эскадронов павлоградских гусар.
Денис приостановился. К нему подскакал сияющий и возбужденный Степан Храповицкий.
– Ну что? Скоро нам в дело вступать? – спросил он, догадываясь, зачем скачет сюда адъютант Багратиона.
– Скоро, скоро, сейчас распоряжение передам, – ответил Денис, завистливо поглядывая на гусара.
– Вот спасибо! А то надоело стоять! Руки чешутся! – улыбаясь и подкручивая по привычке рыжие усики, сказал Храповицкий. – А вы что же? Все время при князе?
– Да, при князе Багратионе, – холодно произнес Денис, подчеркивая фамилию и тем давая понять, что он не принадлежит к числу обычных адъютантов.
И, попрощавшись, поскакал дальше, злясь на себя, что так нелюбезно обошелся с дружески расположенным к нему гусаром. Причина же этой нелюбезности заключалась в том, что Денису хорошо было известно неприязненное отношение гусар к «адъютантикам».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189