Твое здоровье, Тот!
Т о т . Твое здоровье, Джим! Но зачем ты не дал мне окончить речи, я так настроился?
Д ж е к с о н (важно). Потому что она была кощунственна, мой друг. Политика – да, нравы – сколько хочешь, но Провидение оставь в покое. И поверь, приятель, я вовремя захлопнул тебе рот. Не правда ли, папа Брике?.
Б р и к е (подходя). Это было слишком литературно, здесь не академия. Ты забываешь, Тот!
Т и л и. Но захлопывать человеку рот – фи!
Б р и к е (наставительно). Когда бы человеку ни заткнули рот, это всегда вовремя. Разве только, когда он пьет… Эй, сода-виски!
Г о л о с а. Сода-виски директору!
М а н ч и н и. Но это же обскурантизм! Ты опять философствовать, Брике?
Б р и к е. Я сегодня тобою недоволен, Тот. Зачем их дразнить? Они этого не любят. Ваше здоровье! Хорошая пощечина должна быть чиста, как кристалл – бац! бац! правая, левая – и готово. Им приятно, и они смеются и любят тебя. А в твоих пощечинах есть какой-то привкус… понимаешь, какой-то запах!
Т о т . Но ведь они же смеялись!
Б р и к е. Но без удовольствия, без удовольствия, Тот! Ты платишь, но тотчас же делаешь перевод на их имя, это неправильная игра, тебя не будут любить.
Д ж е к с о н . Это самое и я ему говорю. Он уже начал их злить.
Б е з а н о (входя). Консуэлла, где ты? Я тебя ищу. Идем!
Оба выходят. Барон, помедлив, следует за ними; Манчини почтительно провожает его до дверей.
Т о т . Ах, вы не понимаете, друзья! Вы просто устарели и потеряли нюх сцены.
Д ж е к с о н . Ого! Это кто же устарел, молодой человек?
Т о т . Не сердись, Джим. Но это же – игра, вы понимаете? Я становлюсь счастлив, когда я выхожу на арену и слышу музыку. На мне маска, и мне смешно, как во сне. На мне маска, и я играю. Я могу говорить все, как пьяный, ты понимаешь? Когда я вчера с этой дурацкой рожей играл великого человека – философа!.. (Приняв надменно-монументальный вид, Тот повторяет при общем смехе вчерашнюю игру.) И шел так, – и говорил, как я велик, мудр, несравненен, – какое живет во мне божество, – и как я высок над землею, – и как слава сияет вокруг моей головы! – (Меняя голос, скороговоркой.) – И ты, Джим, первый раз ударил меня – и я спросил: что это? Мне аплодируют? – И когда при десятой пощечине я сказал: кажется, за мной прислали из академии? (Играя, оглядывается с видом непобедимой надменности и величия.)
Смех. Джексон наносит Тоту пощечину.
За что?
Д ж е к с о н . За то, что ты играешь даром, дурак. Гарсон, счет.
Смех. Вдали звонок, призывающий на арену. Артисты быстро расходятся, некоторые бегут. Торопливо получают по счету лакеи.
Б р и к е (протяжно). На арену! На арену! Манчини. Мне нужно сказать тебе два слова, Тот. Ты еще не уходишь?
Т о т. Нет, я буду отдыхать.
Б р и к е. На арену! На арену!
Клоуны, визгливо напевая, уходят. Постепенно расходятся все. Там бравурные звуки музыки. Тот с ногами забирается на диван, зевает.
М а н ч и н и. Тот, у тебя есть то, чего никогда не было в моем роду: деньги. Я скажу дать бутылочку? Послушайте, принесите.
Лакей, убиравший посуду, приносит бутылку вина и бокалы. Уходит.
Т о т . Ты что-то мрачен, Манчини. (Потягивается.) Нет, в мои года сто пощечин это трудно… Ты что-то мрачен. Как у тебя с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Скверно. Осложнения. Родители. (Вздрагивает.) Ах!
Т о т . Тюрьма?
М а н ч и н и (смеется). Тюрьма! Надо же поддерживать блеск имени. Ах, Тот, я шучу, а на душе у меня ад! Ты один меня понимаешь. Но послушай, – что это за страсть? Объясни мне. Она доведет меня до седых волос, до тюрьмы, до могилы – я трагический человек, Тот. (Утирает слезы грязным платком.) Почему я не люблю дозволенное и каждое мгновение, даже в моменты экстаза, должен думать о каком-то… законе? Это глупо, Тот. Я становлюсь анархистом! Боже мой! Граф Манчини – анархист, этого только недоставало!
Т о т. А уладить?
М а н ч и н и. А деньги?
Т о т. А барон?
М а н ч и н и. Ну да, он только этого и ждет, этот кровопийца. И он дождется! – он дождется, что я отдам ему Консуэллу за десять тысяч франков! За пять!
Т о т . Дешево.
М а н ч и н и. А разве я говорю, что дорого и что этого я хочу? Но если меня душат эти мещане, держат за горло – вот так! Ах, Тот, по всему видно, что ты человек из общества, ты понимаешь меня. Я тебе показывал бриллианты, которые я отослал ему? Проклятая честность, мне даже нельзя было подменить камни фальшивыми!
Т о т . Почему?
М а н ч и н и. Потому что я испортил бы всю игру. Ты думаешь, он потом камни не взвешивал?
Т о т . Он не женится.
М а н ч и н и. Нет, женится. Ты его не понимаешь. (Смеется.) Это человек, который половину жизни имел только аппетит, а теперь к нему пришла любовь. Если ему не дать Консуэллы, он кончен, как… как увядший нарцисс, черт его возьми с его автомобилем! Ты видал его автомобиль?
Т о т . Видал. Отдай девчонку жокею.
М а н ч и н и. Безано? (Смеется.) Вот видишь, до чего мы договорились! Ах, да – это твоя шутка об Адаме и Еве… не надо, пожалуйста… Это остроумно, но компрометирует девочку. Она мне рассказывала.
Т о т . Или отдай мне.
М а н ч и н и. А у тебя есть миллиард? (Смеется.) Ах, Тот, мне вовсе не до твоих клоунских шуток! Здесь, говорят, преотвратительные тюрьмы, не делается никаких различий для людей нашего круга и простых каналий. Что ты на меня так смотришь? Ты смеешься?
Т о т . Нет.
М а н ч и н и (сердито). Никогда не привыкну к этим рожам! Ты так мерзко накрашен…
Т о т . Он не женится. Ты слишком честолюбив и горд, Манчини, но он не женится. Что такое Консуэлла ? Она необразованна: когда она не на коне, у любой горничной из хорошего дома манеры лучше и речь умнее. (Небрежно.) Она не глупа?
М а н ч и н и. Она не глупа, а ты, Тот, дурак. Что такое ум у женщины, ты меня удивляешь, Тот! Консуэлла – это брильянт, который еще не гранили, и только настоящий осел не увидит ее блеска. Ты знаешь, что я было начал ее гранить?
Т о т . Взял учителя? Ну и что?
М а н ч и н и (кивая головой, таинственно). И я испугался – так это быстро пошло! Я его отставил. А? Я даже испугался. Еще только месяц или два, и она выгнала бы меня вон. (Смеется.) Прежние умные торговцы камнями в Амстердаме держали их негранеными – от воров; мне рассказывал отец.
Т о т . Это – сон брильянта. Тогда он спит. Нет, ты мудр, Манчини!
М а н ч и н и. Ты знаешь, какая кровь течет в жилах итальянской женщины? В ней кровь Аннибала и Корсини, Борджиа и грязного лонгобарда или мавра. О, это не женщина низшей расы, где позади одни только мужики и цыгане! В итальянке заключены все возможности, все формы, как в нашем чудесном мраморе, понимаешь, чурбан? Ударь ее здесь – и она кухарка, которую ты выгонишь за грязь и крикливость вороны, дешевая кокотка; осторожно… деликатно! Тронь ее с этой стороны – и она королева, богиня, Венера Капитолийская! И она поет, как Страдивариус, и ты уже рыдаешь… болван! Итальянская женщина…
Т о т . Однако ты поэт, Манчини! Но чем же сделает ее барон?
М а н ч и н и. Как – чем? Да… баронессой же, чурбан! Чему ты смеешься – не понимаю. Просто счастье, что это влюбленное животное не герцог и не принц: он сделал бы ее принцессой, и тогда мне фюить!.. через год меня не пустят на кухню! (Смеется.) Меня! А я граф Манчини, тогда как она простая….
Т о т (поднимаясь). Что ты болтаешь? Ты не ее отец?! Манчини!
М а н ч и н и. Тсс! Черт возьми, как я сегодня расстроен. А кто же я, о небо? Конечно, отец! (Кривится смехом.) Чурбан, или ты не замечаешь фамильного сходства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Т о т . Твое здоровье, Джим! Но зачем ты не дал мне окончить речи, я так настроился?
Д ж е к с о н (важно). Потому что она была кощунственна, мой друг. Политика – да, нравы – сколько хочешь, но Провидение оставь в покое. И поверь, приятель, я вовремя захлопнул тебе рот. Не правда ли, папа Брике?.
Б р и к е (подходя). Это было слишком литературно, здесь не академия. Ты забываешь, Тот!
Т и л и. Но захлопывать человеку рот – фи!
Б р и к е (наставительно). Когда бы человеку ни заткнули рот, это всегда вовремя. Разве только, когда он пьет… Эй, сода-виски!
Г о л о с а. Сода-виски директору!
М а н ч и н и. Но это же обскурантизм! Ты опять философствовать, Брике?
Б р и к е. Я сегодня тобою недоволен, Тот. Зачем их дразнить? Они этого не любят. Ваше здоровье! Хорошая пощечина должна быть чиста, как кристалл – бац! бац! правая, левая – и готово. Им приятно, и они смеются и любят тебя. А в твоих пощечинах есть какой-то привкус… понимаешь, какой-то запах!
Т о т . Но ведь они же смеялись!
Б р и к е. Но без удовольствия, без удовольствия, Тот! Ты платишь, но тотчас же делаешь перевод на их имя, это неправильная игра, тебя не будут любить.
Д ж е к с о н . Это самое и я ему говорю. Он уже начал их злить.
Б е з а н о (входя). Консуэлла, где ты? Я тебя ищу. Идем!
Оба выходят. Барон, помедлив, следует за ними; Манчини почтительно провожает его до дверей.
Т о т . Ах, вы не понимаете, друзья! Вы просто устарели и потеряли нюх сцены.
Д ж е к с о н . Ого! Это кто же устарел, молодой человек?
Т о т . Не сердись, Джим. Но это же – игра, вы понимаете? Я становлюсь счастлив, когда я выхожу на арену и слышу музыку. На мне маска, и мне смешно, как во сне. На мне маска, и я играю. Я могу говорить все, как пьяный, ты понимаешь? Когда я вчера с этой дурацкой рожей играл великого человека – философа!.. (Приняв надменно-монументальный вид, Тот повторяет при общем смехе вчерашнюю игру.) И шел так, – и говорил, как я велик, мудр, несравненен, – какое живет во мне божество, – и как я высок над землею, – и как слава сияет вокруг моей головы! – (Меняя голос, скороговоркой.) – И ты, Джим, первый раз ударил меня – и я спросил: что это? Мне аплодируют? – И когда при десятой пощечине я сказал: кажется, за мной прислали из академии? (Играя, оглядывается с видом непобедимой надменности и величия.)
Смех. Джексон наносит Тоту пощечину.
За что?
Д ж е к с о н . За то, что ты играешь даром, дурак. Гарсон, счет.
Смех. Вдали звонок, призывающий на арену. Артисты быстро расходятся, некоторые бегут. Торопливо получают по счету лакеи.
Б р и к е (протяжно). На арену! На арену! Манчини. Мне нужно сказать тебе два слова, Тот. Ты еще не уходишь?
Т о т. Нет, я буду отдыхать.
Б р и к е. На арену! На арену!
Клоуны, визгливо напевая, уходят. Постепенно расходятся все. Там бравурные звуки музыки. Тот с ногами забирается на диван, зевает.
М а н ч и н и. Тот, у тебя есть то, чего никогда не было в моем роду: деньги. Я скажу дать бутылочку? Послушайте, принесите.
Лакей, убиравший посуду, приносит бутылку вина и бокалы. Уходит.
Т о т . Ты что-то мрачен, Манчини. (Потягивается.) Нет, в мои года сто пощечин это трудно… Ты что-то мрачен. Как у тебя с девочкой?
М а н ч и н и. Тсс! Скверно. Осложнения. Родители. (Вздрагивает.) Ах!
Т о т . Тюрьма?
М а н ч и н и (смеется). Тюрьма! Надо же поддерживать блеск имени. Ах, Тот, я шучу, а на душе у меня ад! Ты один меня понимаешь. Но послушай, – что это за страсть? Объясни мне. Она доведет меня до седых волос, до тюрьмы, до могилы – я трагический человек, Тот. (Утирает слезы грязным платком.) Почему я не люблю дозволенное и каждое мгновение, даже в моменты экстаза, должен думать о каком-то… законе? Это глупо, Тот. Я становлюсь анархистом! Боже мой! Граф Манчини – анархист, этого только недоставало!
Т о т. А уладить?
М а н ч и н и. А деньги?
Т о т. А барон?
М а н ч и н и. Ну да, он только этого и ждет, этот кровопийца. И он дождется! – он дождется, что я отдам ему Консуэллу за десять тысяч франков! За пять!
Т о т . Дешево.
М а н ч и н и. А разве я говорю, что дорого и что этого я хочу? Но если меня душат эти мещане, держат за горло – вот так! Ах, Тот, по всему видно, что ты человек из общества, ты понимаешь меня. Я тебе показывал бриллианты, которые я отослал ему? Проклятая честность, мне даже нельзя было подменить камни фальшивыми!
Т о т . Почему?
М а н ч и н и. Потому что я испортил бы всю игру. Ты думаешь, он потом камни не взвешивал?
Т о т . Он не женится.
М а н ч и н и. Нет, женится. Ты его не понимаешь. (Смеется.) Это человек, который половину жизни имел только аппетит, а теперь к нему пришла любовь. Если ему не дать Консуэллы, он кончен, как… как увядший нарцисс, черт его возьми с его автомобилем! Ты видал его автомобиль?
Т о т . Видал. Отдай девчонку жокею.
М а н ч и н и. Безано? (Смеется.) Вот видишь, до чего мы договорились! Ах, да – это твоя шутка об Адаме и Еве… не надо, пожалуйста… Это остроумно, но компрометирует девочку. Она мне рассказывала.
Т о т . Или отдай мне.
М а н ч и н и. А у тебя есть миллиард? (Смеется.) Ах, Тот, мне вовсе не до твоих клоунских шуток! Здесь, говорят, преотвратительные тюрьмы, не делается никаких различий для людей нашего круга и простых каналий. Что ты на меня так смотришь? Ты смеешься?
Т о т . Нет.
М а н ч и н и (сердито). Никогда не привыкну к этим рожам! Ты так мерзко накрашен…
Т о т . Он не женится. Ты слишком честолюбив и горд, Манчини, но он не женится. Что такое Консуэлла ? Она необразованна: когда она не на коне, у любой горничной из хорошего дома манеры лучше и речь умнее. (Небрежно.) Она не глупа?
М а н ч и н и. Она не глупа, а ты, Тот, дурак. Что такое ум у женщины, ты меня удивляешь, Тот! Консуэлла – это брильянт, который еще не гранили, и только настоящий осел не увидит ее блеска. Ты знаешь, что я было начал ее гранить?
Т о т . Взял учителя? Ну и что?
М а н ч и н и (кивая головой, таинственно). И я испугался – так это быстро пошло! Я его отставил. А? Я даже испугался. Еще только месяц или два, и она выгнала бы меня вон. (Смеется.) Прежние умные торговцы камнями в Амстердаме держали их негранеными – от воров; мне рассказывал отец.
Т о т . Это – сон брильянта. Тогда он спит. Нет, ты мудр, Манчини!
М а н ч и н и. Ты знаешь, какая кровь течет в жилах итальянской женщины? В ней кровь Аннибала и Корсини, Борджиа и грязного лонгобарда или мавра. О, это не женщина низшей расы, где позади одни только мужики и цыгане! В итальянке заключены все возможности, все формы, как в нашем чудесном мраморе, понимаешь, чурбан? Ударь ее здесь – и она кухарка, которую ты выгонишь за грязь и крикливость вороны, дешевая кокотка; осторожно… деликатно! Тронь ее с этой стороны – и она королева, богиня, Венера Капитолийская! И она поет, как Страдивариус, и ты уже рыдаешь… болван! Итальянская женщина…
Т о т . Однако ты поэт, Манчини! Но чем же сделает ее барон?
М а н ч и н и. Как – чем? Да… баронессой же, чурбан! Чему ты смеешься – не понимаю. Просто счастье, что это влюбленное животное не герцог и не принц: он сделал бы ее принцессой, и тогда мне фюить!.. через год меня не пустят на кухню! (Смеется.) Меня! А я граф Манчини, тогда как она простая….
Т о т (поднимаясь). Что ты болтаешь? Ты не ее отец?! Манчини!
М а н ч и н и. Тсс! Черт возьми, как я сегодня расстроен. А кто же я, о небо? Конечно, отец! (Кривится смехом.) Чурбан, или ты не замечаешь фамильного сходства?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17