Предложение было принято, и через несколько дней Блок пишет Ремизову:
«Если увидите Терещенку, скажите ему, пожалуйста, что я уже литературу о трубадурах узнал… Один балет я уже сочинил, только он не годится».
Весь апрель и половину мая он обдумывает сюжет. В конце концов дело свелось к следующему. Старый трубадур тайно любит молодую и прекрасную Ch?telaine и слагает о ней песни. Красавица смущена и взволнована песнями, велит найти и привести трубадура. Тот является с закрытым лицом, поет. Госпожа роняет розу, певец в смятении открывает лицо. Ей кажется, что это луна посеребрила кудри юноши. Она бросает ему лестницу, но тут стража хватает старика, дама падает в обморок. В заключительной сцене закованного трубадура приводят к владельцу замка. Он поет свою песню, Ch?telaine не узнает его, говорит смеясь, что видела сон. Старика хотят отвести в темницу, но он падает мертвым у ног насмешницы.
Из этого незамысловатого, действительно балетного «сюжета» постепенно выросло одно из самых глубоких и совершенных творений поэта – стихотворная драма «Роза и Крест».
Уже в мае в «Соображениях и догадках о пьесе» появляется первый очерк будущего героя драмы – нескладного, некрасивого, всеми гонимого Бертрана. И песня, взволновавшая даму, оказывается уже не провансальской, а северной, завезенной с берегов океана, и говорит она, эта песня, о человеческом страдании. И само действие частично переносится в Бретань, – оживают впечатления минувшего лета, вспоминаются бретонские легенды. Становится очевидным, что дело идет уже не о балете. В дневнике появляется слово «опера». Блок погружается в изучение литературных памятников средневековья и множества исторических трудов.
К середине июля «опера», уже принявшая стихотворную форму, была закончена и прочитана Терещенке, который все еще рассчитывал на Глазунова. Но у самого Блока закрадывается мысль, что получилась вовсе не опера, а драма. В характере Бертрана «есть нечто, переросшее оперу».
Осенью он приступает к переработке, «располагая все вокруг Бертрана». Эта редакция была закончена 31 октября. Названия еще нет, – может быть, «Бедный рыцарь», или «Сон Изоры», или «Рыцарь-Грядущее»… Разговор все еще идет об «опере», Терещенко советует прочесть ее Станиславскому, потом думать о музыке (на Глазунова к тому времени надежды отпали). Однако Блок сразу же «понял окончательно», что пьесу нужно «всю переделать».
Третья, окончательная редакция «Розы и Креста» была завершена 19 января 1913 года.
Вся эта долгая и упорная работа шла в тесном общении с М.И.Терещенкой. «Милый и хороший», «с каждым разом мне больше нравится», – записывает Блок о новом приятеле. Они часто встречаются, разъезжают по городу и за городом в терещенковском автомобиле, гуляют, катаются с «американских гор» (очередное бурное увлечение Блока), говорят об искусстве, о религии, о жизни.
Терещенко был человеком серьезным, глубоко образованным, много лет провел за границей, учился в Лейпциге, окончил Петербургский университет, увлекся театром, хотел учиться у Станиславского. И при всем том оставался рафинированным эстетом, признавал за искусством значение абсолютное, презрительно третировал всякую «политику».
В комфортабельном доме Терещенки, сидя под врубелевским «Демоном», Блок спорил с хозяином («потому что знал когда-то нечто большее, чем искусство»), но к сам поддавался искушению абсолютизации искусства. Он своевременно почувствовал опасность и сделал свои выводы. Потом (уже в 1919 году) он записал о Терещенке: «Мы с ним в свое время загипнотизировали друг друга искусством. Если бы так шло дальше, мы ушли бы в этот бездонный колодезь; Оно – Искусство – увело бы нас туда, заставило бы забраковать не только всего меня, а и все; и остались бы: три штриха рисунка Микель-Анджело; строка Эсхила; и – все; кругом пусто, веревка на шею».
Ушли бы… Этого не случилось, но по причинам совершенно различным. Блок двигался к «Двенадцати», а Терещенко – к презиравшейся им политике, к идеологии русского империализма, к министерскому креслу во Временном правительстве. Как случайно сошлись они на житейском перекрестке, так легко и неприметно разошлись. Война разлучила их надолго; в последний раз они встретились в апреле 1917 года в Москве – завтракали в «Праге».
…Закончив «Розу и Крест», Блок дважды прочитал ее в кругу близких людей. «По тому, как относятся, что выражается на лицах, как замечания касаются только мелочей, вижу, что я написал, наконец, настоящее».
Так оно и было. В драматическом творчестве Блока «Роза и Крест» – явление принципиально новое. Это уже не субъективистская «лирическая драма» и не облеченная в сценическую форму аллегория. Здесь действуют не олицетворенные идеи, но драматические характеры – живые, реальные люди, изображенные пластично и точно, с психологической верностью, поставленные в реальные жизненные связи и конфликты.
Блок: «Одним из главных моих „вдохновений“ была честность, т.е. желание не провраться «мистически». Так, чтобы все можно было объяснить психологически, «просто». События идут как в жизни, и если они приобретают иной смысл, символический, значит я сумел углубиться в них. Я ничего не насиловал, не вводил никаких неизвестных».
Он хотел как можно яснее сказать о том, что стало для него самым важным в искусстве, – о человеке. Бертран – «главное действующее лицо, мозг всего представления» – это «человек по преимуществу», человек «со всем житейским», но – неудачник, лишенный «власти» над жизнью и потому униженный и искалеченный ею. (Заметим: Бертран – демократ, в жилах его «течет народная кровь».)
В душевной драме Бертрана раскрывается генеральная лирическая тема Блока – трагедия современного человека. При всем том, что в «Розе и Кресте» во всей достоверности изображены люди, нравы, быт и события французского средневековья, Блок с особенной настойчивостью подчеркивал, что это не историческая драма, что психология действующих лиц – «вечная», то есть могла быть «во все века», и что он раскрыл ее на историческом материале только потому, что «еще не созрел для современной жизни» и не владеет «современным языком».
И еще яснее, с еще более близким адресом: «Действующие лица – „современные“ люди, их трагедия – и наша трагедия». Время действия (французский XIII век) – время «между двух огней», вроде как в России от 1906-го по 1914 год.
…«Работал хорошо», «Работал туго», «Я все еще не могу приняться за свою работу – единственное личное, что осталось для меня в жизни». Это – на протяжений нескольких дней.
Единственное личное… Он думал: чем хуже складывается жизнь, тем лучше получается в творчестве. Но, может быть, он только притворялся?..
Отношения его с женщиной, которую он любил «до слез», претерпевали новое сильнейшее испытание.
После охватившей ее в 1908 году лихорадки и наступившего вслед за тем кризиса Любовь Дмитриевна притихла, ушла в себя и какое-то время пыталась восстановить семейную жизнь. Но хватило ее ненадолго.
Обозревая впоследствии прожитое, она охарактеризовала годы 1909 – 1911, проведенные с Блоком, двумя словами: «Без жизни». А в 1912 году для нее наступило «пробуждение», и следующее четырехлетие уже обозначено знаменательной пометой: «В рабстве у страсти».
Общая жизнь, едва наладившись, опять разладилась – и уже непоправимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
«Если увидите Терещенку, скажите ему, пожалуйста, что я уже литературу о трубадурах узнал… Один балет я уже сочинил, только он не годится».
Весь апрель и половину мая он обдумывает сюжет. В конце концов дело свелось к следующему. Старый трубадур тайно любит молодую и прекрасную Ch?telaine и слагает о ней песни. Красавица смущена и взволнована песнями, велит найти и привести трубадура. Тот является с закрытым лицом, поет. Госпожа роняет розу, певец в смятении открывает лицо. Ей кажется, что это луна посеребрила кудри юноши. Она бросает ему лестницу, но тут стража хватает старика, дама падает в обморок. В заключительной сцене закованного трубадура приводят к владельцу замка. Он поет свою песню, Ch?telaine не узнает его, говорит смеясь, что видела сон. Старика хотят отвести в темницу, но он падает мертвым у ног насмешницы.
Из этого незамысловатого, действительно балетного «сюжета» постепенно выросло одно из самых глубоких и совершенных творений поэта – стихотворная драма «Роза и Крест».
Уже в мае в «Соображениях и догадках о пьесе» появляется первый очерк будущего героя драмы – нескладного, некрасивого, всеми гонимого Бертрана. И песня, взволновавшая даму, оказывается уже не провансальской, а северной, завезенной с берегов океана, и говорит она, эта песня, о человеческом страдании. И само действие частично переносится в Бретань, – оживают впечатления минувшего лета, вспоминаются бретонские легенды. Становится очевидным, что дело идет уже не о балете. В дневнике появляется слово «опера». Блок погружается в изучение литературных памятников средневековья и множества исторических трудов.
К середине июля «опера», уже принявшая стихотворную форму, была закончена и прочитана Терещенке, который все еще рассчитывал на Глазунова. Но у самого Блока закрадывается мысль, что получилась вовсе не опера, а драма. В характере Бертрана «есть нечто, переросшее оперу».
Осенью он приступает к переработке, «располагая все вокруг Бертрана». Эта редакция была закончена 31 октября. Названия еще нет, – может быть, «Бедный рыцарь», или «Сон Изоры», или «Рыцарь-Грядущее»… Разговор все еще идет об «опере», Терещенко советует прочесть ее Станиславскому, потом думать о музыке (на Глазунова к тому времени надежды отпали). Однако Блок сразу же «понял окончательно», что пьесу нужно «всю переделать».
Третья, окончательная редакция «Розы и Креста» была завершена 19 января 1913 года.
Вся эта долгая и упорная работа шла в тесном общении с М.И.Терещенкой. «Милый и хороший», «с каждым разом мне больше нравится», – записывает Блок о новом приятеле. Они часто встречаются, разъезжают по городу и за городом в терещенковском автомобиле, гуляют, катаются с «американских гор» (очередное бурное увлечение Блока), говорят об искусстве, о религии, о жизни.
Терещенко был человеком серьезным, глубоко образованным, много лет провел за границей, учился в Лейпциге, окончил Петербургский университет, увлекся театром, хотел учиться у Станиславского. И при всем том оставался рафинированным эстетом, признавал за искусством значение абсолютное, презрительно третировал всякую «политику».
В комфортабельном доме Терещенки, сидя под врубелевским «Демоном», Блок спорил с хозяином («потому что знал когда-то нечто большее, чем искусство»), но к сам поддавался искушению абсолютизации искусства. Он своевременно почувствовал опасность и сделал свои выводы. Потом (уже в 1919 году) он записал о Терещенке: «Мы с ним в свое время загипнотизировали друг друга искусством. Если бы так шло дальше, мы ушли бы в этот бездонный колодезь; Оно – Искусство – увело бы нас туда, заставило бы забраковать не только всего меня, а и все; и остались бы: три штриха рисунка Микель-Анджело; строка Эсхила; и – все; кругом пусто, веревка на шею».
Ушли бы… Этого не случилось, но по причинам совершенно различным. Блок двигался к «Двенадцати», а Терещенко – к презиравшейся им политике, к идеологии русского империализма, к министерскому креслу во Временном правительстве. Как случайно сошлись они на житейском перекрестке, так легко и неприметно разошлись. Война разлучила их надолго; в последний раз они встретились в апреле 1917 года в Москве – завтракали в «Праге».
…Закончив «Розу и Крест», Блок дважды прочитал ее в кругу близких людей. «По тому, как относятся, что выражается на лицах, как замечания касаются только мелочей, вижу, что я написал, наконец, настоящее».
Так оно и было. В драматическом творчестве Блока «Роза и Крест» – явление принципиально новое. Это уже не субъективистская «лирическая драма» и не облеченная в сценическую форму аллегория. Здесь действуют не олицетворенные идеи, но драматические характеры – живые, реальные люди, изображенные пластично и точно, с психологической верностью, поставленные в реальные жизненные связи и конфликты.
Блок: «Одним из главных моих „вдохновений“ была честность, т.е. желание не провраться «мистически». Так, чтобы все можно было объяснить психологически, «просто». События идут как в жизни, и если они приобретают иной смысл, символический, значит я сумел углубиться в них. Я ничего не насиловал, не вводил никаких неизвестных».
Он хотел как можно яснее сказать о том, что стало для него самым важным в искусстве, – о человеке. Бертран – «главное действующее лицо, мозг всего представления» – это «человек по преимуществу», человек «со всем житейским», но – неудачник, лишенный «власти» над жизнью и потому униженный и искалеченный ею. (Заметим: Бертран – демократ, в жилах его «течет народная кровь».)
В душевной драме Бертрана раскрывается генеральная лирическая тема Блока – трагедия современного человека. При всем том, что в «Розе и Кресте» во всей достоверности изображены люди, нравы, быт и события французского средневековья, Блок с особенной настойчивостью подчеркивал, что это не историческая драма, что психология действующих лиц – «вечная», то есть могла быть «во все века», и что он раскрыл ее на историческом материале только потому, что «еще не созрел для современной жизни» и не владеет «современным языком».
И еще яснее, с еще более близким адресом: «Действующие лица – „современные“ люди, их трагедия – и наша трагедия». Время действия (французский XIII век) – время «между двух огней», вроде как в России от 1906-го по 1914 год.
…«Работал хорошо», «Работал туго», «Я все еще не могу приняться за свою работу – единственное личное, что осталось для меня в жизни». Это – на протяжений нескольких дней.
Единственное личное… Он думал: чем хуже складывается жизнь, тем лучше получается в творчестве. Но, может быть, он только притворялся?..
Отношения его с женщиной, которую он любил «до слез», претерпевали новое сильнейшее испытание.
После охватившей ее в 1908 году лихорадки и наступившего вслед за тем кризиса Любовь Дмитриевна притихла, ушла в себя и какое-то время пыталась восстановить семейную жизнь. Но хватило ее ненадолго.
Обозревая впоследствии прожитое, она охарактеризовала годы 1909 – 1911, проведенные с Блоком, двумя словами: «Без жизни». А в 1912 году для нее наступило «пробуждение», и следующее четырехлетие уже обозначено знаменательной пометой: «В рабстве у страсти».
Общая жизнь, едва наладившись, опять разладилась – и уже непоправимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191