А Лютиен пела, и ее песня была теперь так
близка к той, что звучала в долине черного хрусталя.
Так читали они великую книгу Детей Арды. Теперь, за эти краткие
недели, Берен узнал столько, сколько не знали и самые мудрые из людей. А
Лютиен, слушая человека, все больше восхищалась людьми, такими
недолговечными, но с такой сильной и богатой душой. И впервые ей стало
страшно от того, что он умрет, а она будет жить. Почему-то он казался ей
таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой
от всего этого мира... От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но
теперь он был не страшен ей. И потому, когда ее как преступницу привели к
отцу, Тингол изумился перемене, происшедшей с его дочерью. Она была
сильнее его, и никакие угрозы и просьбы не заставили ее говорить.
- Дочь, но подумай сама - ты встречаешься тайно с жалким смертным! Ты
позоришь свое и мое имя. Подумай, что скажут о тебе?
- Разве может опозорить беседа с достойным? И мне все равно, что
скажут о нас, отец. Видишь - перед всеми владыками твоего королевства не
стыжусь я говорить о нем. И не стыдно мне сказать тебе перед всеми, что я
люблю его.
Тингол стиснул кулаки. Его красивое лицо полыхнуло гневом, и его
подданные опускали головы, чтобы не встретиться с непереносимо -
пронзительным взглядом короля. Обычно до дрожи в коленях боялась Лютиен
гнева отца. Но теперь он не выдержал ее взгляда.
- Я убью его, - выдохнул король. - Тварь, смертная, грязный
человечишко! И его грубые руки касались тебя! Великие Валар, какой позор!
Какое унижение! Уж лучше бы Враг встречался с тобой, чем он! Да он и есть
отродье Врага! Найти его! С собаками ищите и приволоките мне сюда эту
дрянь!
- Эльфы тоже умирают, отец! - крикнула Лютиен. - И я клянусь, тронь
его - и в Валиноре ты не встретишься со мной, и перед троном Короля Мира я
отрекусь от родства с тобой!
- Что? - задохнулся Тингол, но рука Мелиан легла на его руку.
- Ты не прав, - спокойно сказала она. - К чему позорить себя
недостойной благородного повелителя охотой на человека - не простого
человека, из славного рода! Дай Берену слово государя, что не погубишь
его, и призови его на свой суд. Ты - король в своей земле, так будь же
справедлив ко всем. И помни - он прошел беспрепятственно через Венец
Заклятий. Та судьба, что ведет его, не в моей руке.
Тингол опустил голову. Долго он молчал, наконец, сказал глухо:
- Да будет так. Я не трону его. Приведите его сюда - хоть силой!
Лютиен сама привела его - как почетного гостя вела она его за руку,
чествуя его как эльфийского короля или принца. Но блеск двора Тингола,
Элве - одного из Трех родоначальников-предводителей эльфийских племен,
видевшего свет Валинора, сразил Берена, и он стоял - бледный,
ошеломленный, среди насмешливых презрительных взглядов эльфийской знати.
"И такой - посмел коснуться руки дочери моей?" - с горькой насмешкой
думал Тингол. - "Неужели же он не будет наказан за это?"
- Ты кто таков, жалкий человечишко? Как ты посмел помыслить даже о
дочери моей? Как посмел ты, словно лазутчик Врага, проползти змеей в
заповедный Дориат? Не дай я клятву не марать твоей кровью мой дворец, ты
был бы казнен тут же, на месте! Отродье вражье...
Берен стоял, словно парализованный. Страх сковал его, он и
шевельнуться не мог... Лютиен заговорила, пытаясь защитить его:
- Это Берен, сын Бараира, и его род...
- Пусть сам говорит!
И внезапно гнев и гордость вспыхнули в сердце Берена, когда он
увидел, как резко Тингол оборвал свою дочь. И он заговорил - сначала тихо,
со сдержанной яростью, затем все громче, и всем показалось - он вдруг стал
выше ростом, и гневное сияние его глаз не мог выносить даже Тингол.
- Смертью грозишь мне? Я слишком часто видел ее ближе чем тебя,
Тингол, что не скажешь о тебе. Казни меня, если это позволит твоя честь!
Но не смей оскорблять меня, ибо это кольцо, что вручил моему отцу король
Финрод на поле боя, когда он, смертный, спасал вас, бессмертных, дает мне
право не только говорить с тобой так - с тобой, благоденствующим здесь, в
кольце чар, но и требовать у тебя ответа за оскорбление! Мы, люди, слишком
много льем крови в боях с Врагом, защищая не только себя, но и своими
жизнями оплачивая ваше бессмертное спокойствие, чтобы ты, король, смел
называть меня вражьим лазутчиком!
Все молчали в страхе, ожидая гнева короля, но он лишь сказал глухо,
исподлобья глядя на Берена:
- Так зачем же ты явился?
- Я явился, - подчеркнул Берен, - потому, что меня привело желание
моего сердца. У тебя есть сокровище, король. И я пришел за ним. Это
сокровище - твоя дочь. Я люблю ее и никакое кольцо чар, ни камень, ни
сталь, ни огни Ангбанда не удержат меня. Я не приму отказа - проси какой
хочешь выкуп. Я заплачу его, но от Лютиен не откажусь.
Мелиан едва успела взять супруга за руку и всей своей магической
силой усмирить его. Он зарубил бы Берена тут же. Но теперь его голос
звучал спокойно, хотя жуть наводил этот спокойный голос.
- Вот как? Что ж, пожалуй, я даже снизойду до твоей просьбы. Твой род
прославлен и знатен, но, увы - все знают Бараира, но никто не слышал о
Берене. А заслуги отца не оплатят просьбы сына. Потому прошу я у тебя -
прошу - небольшой выкуп. Есть сокровище, которое хочу я иметь взамен на
мое сокровище - дочь мою. Говоришь, ни стены, ни камень, ни сталь, ни
пламя Ангбанда не остановят тебя? Ну так прогуляйся туда и принеси мне
Сильмарилл. Один-единственный. И Лютиен твоя. Ну, каков твой ответ?
Берен рассмеялся - зло и горько:
- Дешево же эльфийские короли продают своих дочерей - за камни! За
то, что можно сделать руками, продают они то, что никаким искусство не
создать! Что же, да будет так. Я вернусь, король, и в руке моей будет
Сильмарилл. Прощай. Я вернусь.
Берен повернулся и пошел прочь из дворца в гневе и гордой решимости.
И все в ужасе и почтении давали ему дорогу.
2
Он так до конца и не понял, что творится. Было только непривычное,
пугающее ощущение собственной беззащитности, словно он стоял нагой среди
ледяного ветра на бескрайней равнине, глядя в лицо безжалостно-красивому в
морозной дымке солнцу - бесконечно чужому и страшному. Так было, когда он
смотрел в лицо Гортхауэра. Оно было ужасающим не потому, что было
отвратительно-уродливо; оно было ужасающе прекрасным - в нем было что-то
настолько чужое и непонятное, что Берен не мог отвести завороженных ужасом
глаз, не мог спрятаться - оно притягивало своей непонятностью неотвратимо,
как огонь манит ночных бабочек.
И перед его внутренним взором стояло это розоватое, словно плохо
отмытое от крови морозное дымное солнце над метельной равниной, где не
было жизни, и почему-то он называл в сердце отстраненный свет этого
бледного светила улыбкой бога. И почему-то знал, что так и есть. А глаза
его видели - король Финрод, выпрямившись в гордости отчаяния, застыв
мертвым изваянием, смотрит прямо в глаза Жестокого. Казалось не было тише
тишины в мире, не было молчания пронзительнее. Что-то происходило, что-то
незримо клубилось в воздухе, и никто не мог пошевелиться - ни орки, ни
эльфы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
близка к той, что звучала в долине черного хрусталя.
Так читали они великую книгу Детей Арды. Теперь, за эти краткие
недели, Берен узнал столько, сколько не знали и самые мудрые из людей. А
Лютиен, слушая человека, все больше восхищалась людьми, такими
недолговечными, но с такой сильной и богатой душой. И впервые ей стало
страшно от того, что он умрет, а она будет жить. Почему-то он казался ей
таким беззащитным, таким уязвимым, что хотелось обнять его, защитить собой
от всего этого мира... От отца. Она предчувствовала гнев Тингола, но
теперь он был не страшен ей. И потому, когда ее как преступницу привели к
отцу, Тингол изумился перемене, происшедшей с его дочерью. Она была
сильнее его, и никакие угрозы и просьбы не заставили ее говорить.
- Дочь, но подумай сама - ты встречаешься тайно с жалким смертным! Ты
позоришь свое и мое имя. Подумай, что скажут о тебе?
- Разве может опозорить беседа с достойным? И мне все равно, что
скажут о нас, отец. Видишь - перед всеми владыками твоего королевства не
стыжусь я говорить о нем. И не стыдно мне сказать тебе перед всеми, что я
люблю его.
Тингол стиснул кулаки. Его красивое лицо полыхнуло гневом, и его
подданные опускали головы, чтобы не встретиться с непереносимо -
пронзительным взглядом короля. Обычно до дрожи в коленях боялась Лютиен
гнева отца. Но теперь он не выдержал ее взгляда.
- Я убью его, - выдохнул король. - Тварь, смертная, грязный
человечишко! И его грубые руки касались тебя! Великие Валар, какой позор!
Какое унижение! Уж лучше бы Враг встречался с тобой, чем он! Да он и есть
отродье Врага! Найти его! С собаками ищите и приволоките мне сюда эту
дрянь!
- Эльфы тоже умирают, отец! - крикнула Лютиен. - И я клянусь, тронь
его - и в Валиноре ты не встретишься со мной, и перед троном Короля Мира я
отрекусь от родства с тобой!
- Что? - задохнулся Тингол, но рука Мелиан легла на его руку.
- Ты не прав, - спокойно сказала она. - К чему позорить себя
недостойной благородного повелителя охотой на человека - не простого
человека, из славного рода! Дай Берену слово государя, что не погубишь
его, и призови его на свой суд. Ты - король в своей земле, так будь же
справедлив ко всем. И помни - он прошел беспрепятственно через Венец
Заклятий. Та судьба, что ведет его, не в моей руке.
Тингол опустил голову. Долго он молчал, наконец, сказал глухо:
- Да будет так. Я не трону его. Приведите его сюда - хоть силой!
Лютиен сама привела его - как почетного гостя вела она его за руку,
чествуя его как эльфийского короля или принца. Но блеск двора Тингола,
Элве - одного из Трех родоначальников-предводителей эльфийских племен,
видевшего свет Валинора, сразил Берена, и он стоял - бледный,
ошеломленный, среди насмешливых презрительных взглядов эльфийской знати.
"И такой - посмел коснуться руки дочери моей?" - с горькой насмешкой
думал Тингол. - "Неужели же он не будет наказан за это?"
- Ты кто таков, жалкий человечишко? Как ты посмел помыслить даже о
дочери моей? Как посмел ты, словно лазутчик Врага, проползти змеей в
заповедный Дориат? Не дай я клятву не марать твоей кровью мой дворец, ты
был бы казнен тут же, на месте! Отродье вражье...
Берен стоял, словно парализованный. Страх сковал его, он и
шевельнуться не мог... Лютиен заговорила, пытаясь защитить его:
- Это Берен, сын Бараира, и его род...
- Пусть сам говорит!
И внезапно гнев и гордость вспыхнули в сердце Берена, когда он
увидел, как резко Тингол оборвал свою дочь. И он заговорил - сначала тихо,
со сдержанной яростью, затем все громче, и всем показалось - он вдруг стал
выше ростом, и гневное сияние его глаз не мог выносить даже Тингол.
- Смертью грозишь мне? Я слишком часто видел ее ближе чем тебя,
Тингол, что не скажешь о тебе. Казни меня, если это позволит твоя честь!
Но не смей оскорблять меня, ибо это кольцо, что вручил моему отцу король
Финрод на поле боя, когда он, смертный, спасал вас, бессмертных, дает мне
право не только говорить с тобой так - с тобой, благоденствующим здесь, в
кольце чар, но и требовать у тебя ответа за оскорбление! Мы, люди, слишком
много льем крови в боях с Врагом, защищая не только себя, но и своими
жизнями оплачивая ваше бессмертное спокойствие, чтобы ты, король, смел
называть меня вражьим лазутчиком!
Все молчали в страхе, ожидая гнева короля, но он лишь сказал глухо,
исподлобья глядя на Берена:
- Так зачем же ты явился?
- Я явился, - подчеркнул Берен, - потому, что меня привело желание
моего сердца. У тебя есть сокровище, король. И я пришел за ним. Это
сокровище - твоя дочь. Я люблю ее и никакое кольцо чар, ни камень, ни
сталь, ни огни Ангбанда не удержат меня. Я не приму отказа - проси какой
хочешь выкуп. Я заплачу его, но от Лютиен не откажусь.
Мелиан едва успела взять супруга за руку и всей своей магической
силой усмирить его. Он зарубил бы Берена тут же. Но теперь его голос
звучал спокойно, хотя жуть наводил этот спокойный голос.
- Вот как? Что ж, пожалуй, я даже снизойду до твоей просьбы. Твой род
прославлен и знатен, но, увы - все знают Бараира, но никто не слышал о
Берене. А заслуги отца не оплатят просьбы сына. Потому прошу я у тебя -
прошу - небольшой выкуп. Есть сокровище, которое хочу я иметь взамен на
мое сокровище - дочь мою. Говоришь, ни стены, ни камень, ни сталь, ни
пламя Ангбанда не остановят тебя? Ну так прогуляйся туда и принеси мне
Сильмарилл. Один-единственный. И Лютиен твоя. Ну, каков твой ответ?
Берен рассмеялся - зло и горько:
- Дешево же эльфийские короли продают своих дочерей - за камни! За
то, что можно сделать руками, продают они то, что никаким искусство не
создать! Что же, да будет так. Я вернусь, король, и в руке моей будет
Сильмарилл. Прощай. Я вернусь.
Берен повернулся и пошел прочь из дворца в гневе и гордой решимости.
И все в ужасе и почтении давали ему дорогу.
2
Он так до конца и не понял, что творится. Было только непривычное,
пугающее ощущение собственной беззащитности, словно он стоял нагой среди
ледяного ветра на бескрайней равнине, глядя в лицо безжалостно-красивому в
морозной дымке солнцу - бесконечно чужому и страшному. Так было, когда он
смотрел в лицо Гортхауэра. Оно было ужасающим не потому, что было
отвратительно-уродливо; оно было ужасающе прекрасным - в нем было что-то
настолько чужое и непонятное, что Берен не мог отвести завороженных ужасом
глаз, не мог спрятаться - оно притягивало своей непонятностью неотвратимо,
как огонь манит ночных бабочек.
И перед его внутренним взором стояло это розоватое, словно плохо
отмытое от крови морозное дымное солнце над метельной равниной, где не
было жизни, и почему-то он называл в сердце отстраненный свет этого
бледного светила улыбкой бога. И почему-то знал, что так и есть. А глаза
его видели - король Финрод, выпрямившись в гордости отчаяния, застыв
мертвым изваянием, смотрит прямо в глаза Жестокого. Казалось не было тише
тишины в мире, не было молчания пронзительнее. Что-то происходило, что-то
незримо клубилось в воздухе, и никто не мог пошевелиться - ни орки, ни
эльфы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39