Тогда это казалось мне худшим образцом испанской романтики. И все из-за моей привычной самоуверенности. Господи, если бы только эта капсула была у меня сейчас! Подъехать к первой попавшейся парковке – и проглотить ее. Как бы все сразу упростилось!
А теперь? Что делать теперь? Как действовать? Попробовать исчезнуть из страны? Пожалуй, это самое лучшее. Сначала в Финляндию или Данию – там не придется показывать паспорт. Затем каким угодно самолетом на Восток – в Москву, в Центр. Но прежде необходимо заправить машину. Потом пройтись до служебного кабинета, изображая ежедневную прогулку. Но в кабинет не заходить, а идти дальше по коридору… Там есть сложный переход, выводящий на боковую улицу с другой стороны. Затем быстро – домой, чтобы захватить паспорт и деньги. У меня ведь есть пятнадцать тысяч для поездки в Вену и Испанию, их можно использовать. После этого – немедленно в Финляндию или Данию. Куда именно, можно решить уже в такси. Только бы успеть!
Оставалась ли во мне еще хоть капля оптимизма? Думаю, да.
Почему я с утра не захватил с собой паспорт и деньги? Почему не «прокрутил» всю ситуацию сразу, как проснулся? Было практически невозможно разрешить ее сейчас – наспех, в машине.
Я припарковался у дворца. Вышел и запер дверцу. Оставалось три минуты… Быстро сбежал по переулку между государственным банком и риксдагом. И уже подходил к мосту над Норр-стрем, когда какая-то машина обогнала меня. Я не обратил на нее внимания. Она миновала мост и остановилась на другой стороне, словно поджидала. Трое мужчин шли за мной. Их я вообще не заметил, мои мысли были совершенно в другом месте. Но на середине моста…
Кто-то осторожно потянул меня за правый рукав. Я раздраженно повернулся, подумав, что нищий.
– Полиция безопасности! Полковник, вы арестованы. Говоривший обладал тихим и деликатным голосом. Мне даже не пришло в голову спросить удостоверение: я моментально узнал этого мужчину – он был из СЭПО. Где и когда видел его раньше – не скажу даже сегодня. Я только узнал его и сразу определил, откуда он.
– Просим господина полковника руки в карманы не опускать!
Голос по другую сторону от меня был таким же тихим и деликатным. Очевидно, люди из СЭПО не думали, что капсула с ядом относится к области шпионской романтики. Я мог принять яд. И они не хотели рисковать.
Паники не было. Была только покорная усталость. Тихо и спокойно мы зашагали к машине, ждущей за мостом. Река, мост и тишина – какая мирная, идиллическая картина! Но я не видел ее. Мне виделись лишь полные слез глаза моей жены. Я думал о том ужасном шоке, который ей придется испытать. И меня охватило горькое, неописуемо отвратительное чувство раскаяния. Оно было настолько сильным, что я ощутил помрачение.
Не помню, как пересекли реку. Ее спокойное течение осталось позади. Мы шли к машине в тесном лабиринте домов, и казалось, что меня ведут по мрачному туннелю, не имеющему выхода…
Вряд ли после прочитанного у кого-то еще останутся сомнения в искренности и правдивости героя нашего повествования. Но если у некоторых тени предубеждения еще не развеялись, то заключительный аккорд послесловия, просто пронзительный по своей эмоциональной тональности, наверняка, разгонит их окончательно.
Шенес – это хутор в Викболандет, находящийся в распоряжении криминальной полиции. Он красиво расположен на побережье бухты. Солнечный летний день. Я смотрю на зеленеющие луга, кудрявые рощи и темную, почти зеркальную поверхность воды. На другой стороне бухты поднимается покрытая лесом вершина хребта Кольморден. Чудесная картина живой природы. Я только что поставил многоточие в последней главе своих мемуаров, и кипа бумаг лежит передо мной на столе.
Почему я написал все это? Ответ, мне кажется, прост: я старый человек, в душе которого живет беспокойство. Я не хочу умереть, оставаясь тайной, неким презренным вопросительным знаком. Пришло время положить конец слухам и домыслам о том, что я сделал и чего не делал. Поэтому перед вами – рассказ моей жизни. Поверьте, это не оправдательный документ, а лишь правдивое описание событий, как я их помню.
Раскаялся ли я? Сожалел ли, что не прожил жизнь по-иному? Да, безусловно. Странно было бы думать иначе. Я навлек беду на себя и стал причиной несчастья моих близких. Наши судьбы исковерканы – и моя, и этих невинных людей. Мне по-прежнему тяжело нести бремя вины. Впрочем, то, в чем виноват я, можно искупить наказанием…
Однажды я уже начинал писать мемуары. Это было во время жесткой изоляции, в начале лишения свободы. Откровение, которое я тогда выплеснул, стало жутким доказательством того, насколько болен мой мозг после бесконечно долгих истощающих страданий. Я сжег все написанное после того, как врачи вернули меня к жизни…
Прошло десять лет с тех пор, как меня разоблачили. Сегодня все, о чем я написал, уже не выглядит столь мрачно, и все, что раньше казалось важным, унесено свежим ветром перемен. Минули времена «холодной войны». Обе великие державы заняли позицию терпимости по отношению друг к другу, в то время как более совершенные спутники-разведчики эффективно решают проблемы международного контроля. Теперь уже взаимоотношения сторон все больше характеризует дипломатия.
Унесло ветром…
Наверно, все авторы мемуаров испытывали это чувство…
Охотнее всего я бы захлопнул дверь за моим прошлым и бросил взгляд в будущее. Я хотел бы увидеть конкретно, со всей определенностью: что меня ждет там? Но, кажется, только одно можно сказать определенно: меня ждет неизвестность. Я даже не знаю, когда буду свободным, и буду ли вообще? Но это больше не мучает меня. Человек обладает странным умением приспосабливаться.
Чем я хотел бы занять себя на склоне оставшихся лет? Моего главного увлечения – языки и переводы – могло бы хватить на какое-то время. Возможно, я сумею написать еще одну книгу. Но в ней уже не будет ничего о реальных событиях. С меня достаточно и того страшного чувства, что долгие годы своей жизни я провел в двух несоединимых реальностях!
Впрочем, нет никакой необходимости так пристально вглядываться в грядущее. Боюсь, что правильный ответ на вопрос о моем будущем очень прост: у меня нет его…
На этом можно было бы и закончить рассказ о судьбе видного агента, проделавшего громадную, хоть и незримую работу не только во благо нашего отечества, но и ради достижения общечеловеческого мира. Но, думается, правильнее было бы предоставить слово еще одному потерпевшему – человеку, которому Стиг Веннерстрем в смиренной и благородной форме приносит свои извинения за страдания, причиненные собственным провалом.
Вот что говорит в заключение генерал-майор Виталий Никольский, куратор Стига, поддерживавший с ним связь в Стокгольме в течение нескольких лет и, по несчастью, еще находившийся там в момент ареста Веннерстрема:
«Впервые я встретился со Стигом Веннерстремом на одном из дипломатических приемов вскоре после моего прибытия в Швецию в конце октября I960 года. Он в то время занимал должность начальника военно-воздушной секции командной экспедиции министерства обороны Швеции.
Прошло более трети столетия и, возможно, в моих воспоминаниях будут кое-какие неточности, но в целом, думаю, против истины не погрешу, поскольку уже печатал свои литературные воспоминания и не раз проверял и перепроверял факты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71