Загонщики подняли страшный шум, крича и стуча палками по попадавшимся им деревьям; но они слишком медленно приближались к стрелкам, и эта медлительность усиливала нетерпение г-на Пелюша. И тогда цветочник, приняв героическое решение, скрытно скользнул в лес и по косой линии направился к загонщикам, в полном убеждении, что благодаря этой тактике он непременно встретит одного из тех животных, что выбегали под выстрелы его соседей.
Но, к несчастью для г-на Пелюша, в своей жизни не знавшего других дорог, кроме городских улиц, путь был не из самых легких: то ветка обнажала его голову и ему приходилось останавливаться и подбирать свою фетровую шляпу; то его ноги попадали в колючие заросли и он минут пять не мог высвободиться из их пут; то, потерявшись в чаще кустарников, о которых шла речь, незадачливый охотник чувствовал, как справа, слева, впереди и сзади, прямо в лицо и повсюду ему под кожу проникают острые иголки колючек, и ему в голову приходила мысль об ужасах, которые жестокие карфагеняне приберегали для Регула; то чуть дальше ветка березы, которую г-н Пелюш нагибал, вдруг распрямлялась с упругостью пружины и ударяла его по лицу, так что из его глаз выступали слезы! Но ничто так не возбуждает человека, как уязвленное тщеславие, и в это время г-н Пелюш мог бы пройти даже сквозь лес из бритвенных лезвий. Обливаясь потом, задыхаясь, а главное, беспрестанно ворча, он продвигался крайне медленно, но все-таки продвигался.
Вдруг, в тот миг, когда он споткнулся о пень, скрытый под тонким слоем сухой листвы, один из загонщиков крикнул: «Влоо!» Этот крик был немедленно повторен всеми загонщиками, и производимый ими шум усилился.
«Влоо!» — это охотничий термин, которым охотники предупреждают друг друга о присутствии кабана и который понятен всем, но для г-на Пелюша он был китайской грамотой.
Так что этот крик лишь слегка насторожил его, и он продолжал прокладывать себе путь; но, сделав десять шагов, цветочник внезапно остановился: до его ушей одновременно долетели три звука.
Первым был один из тех резких, продолжительных, зловещих свистов, которые, раз услышав, уже невозможно забыть.
Вторым — звук выстрела.
Третьим — сухой треск молодого деревца толщиной в руку, которое пуля переломила пополам в шести дюймах от лица цветочника.
Господин Пелюш в один миг понял, что стреляли в него, и, осознав мудрость советов Мадлена, он тотчас же обрел способность идти по лесу, какую уже отчаялся когда-нибудь выработать; менее чем за полминуты, продираясь сквозь чащу, пригибая к земле молодую поросль, вытягивая ноги из топкой почвы, он оказался в пятидесяти метрах от покинутого им опасного места.
Несколько испуганный последствиями, какие могла бы иметь его неосторожность, он остановился, решив больше не двигаться, и стал ждать, опершись правым коленом о землю, положив левую руку на ствол, а правую на спусковой крючок и держа ружье перпендикулярно правому плечу, — то есть в том положении, которое устав предписывает солдату, находящемуся в первом ряду.
В этой позиции г-н Пелюш имел довольно-таки бравый вид, но, увы, он не успел им насладиться.
Через несколько минут к крикам загонщиков примешался лай собаки, и по звучному голосу нового участника облавы г-н Пелюш тут же понял, что это был Фигаро.
Это и в самом деле был Фигаро. Пес сбежал от своего вожатого и теперь с лаем преследовал кабана, как за несколько часов до этого преследовал кролика и как преследовал бы слона, если бы хозяин пустил его по следу этого четвероногого.
Лай Фигаро становился все ближе и ближе, и г-н Пелюш вслушивался в него с некоторым умилением, так как он смутно предчувствовал, что дичь, преследуемая Фигаро, выйдет на него; цветочник воздавал хвалу инстинкту животного за это деликатное внимание и, полагая, что именно благодаря этому верному слуге честь торгового дома «Пелюш и К±» будет спасена от постыдных усов, нарисованных жженой пробкой, послал немало нелестных слов в адрес Мадлена, который лишил его такого помощника.
Вдруг г-н Пелюш услышал в чаще ужасающий шум; это был треск ломающихся, сминающихся, скручивающихся ветвей, к которому примешивался странный топот; вершины молодых деревьев качались, потревоженные каким-то пробегавшим мимо зверем: величина и вес его должны были быть огромны, судя по тому, как сотрясались заросли молодых побегов, сквозь которые он пробирался, ломая их. И почти в то же мгновение на середине лужайки, куда был устремлен взгляд г-на Пелюша, появился громадный рыжевато-черный зверь. Шкура его была покрыта пятнами болотной грязи, шерсть на хребте стояла торчком, словно грива у лошадей в Древней Греции. Зверь возник так внезапно, что, казалось, он вырос из-под земли.
Господин Пелюш, ожидавший совсем иного, настолько был ошеломлен этим явлением, что совершенно забыл о своем ружье и застыл, широко раскрыв глаза и устремив неподвижный взгляд на это животное, так мало походившее на диких свиней, образ которых ему представляло лишь его воображение.
Кабан с яростью метался по узкой прогалине, при этом под густой бахромой его бровей блестели маленькие, налитые кровью глазки; он рыл землю передними копытами, пыхтел, как кузнечные меха, лязгал клыками о песчаник, время от времени бросался на какое-нибудь молодое деревце, словно проверяя крепость своих защитных органов, и сгибал его сокрушительным ударом рыла.
Когда кабан заметил Фигаро, его ярость, до тех пор сдерживаемая, разразилась со всей силой. Вздыбившаяся шерсть, казалось, вдвое увеличила размеры его тела, глаза засверкали, точно пылающие угли; едва нос собаки высунулся на лужайку, кабан, не став ждать нападения, так стремительно бросился на преследователя, что г-н Пелюш был почти ослеплен комьями земли и болотной грязи, полетевшими в его направлении из-под копыт кабана.
Эта яростная атака, без сомнения, положила бы конец авантюрам Фигаро, если бы Фигаро не был хитрым пройдохой, тут же заметившим, что он имеет дело не с зайцем, а главное, если бы у Фигаро был другой хозяин.
Ловким прыжком собака увернулась от клыков, и в то же мгновение г-н Пелюш, которому опасность, какой подвергался его компаньон, и те сто франков, что он стоил ему, внезапно вернули все его способности реагировать, спустил оба курка своего ружья одновременно.
По правде говоря, я не осмелился бы утверждать, что эти два заряда, разлетевшиеся вокруг, причинили большой вред кабану, ведь уже было сказано, что глаза г-на Пелюша были засыпаны землей, и к тому же несомненно, что в своем великодушном порыве он даже и не подумал прицелиться.
Как бы то ни было, но животное оказалось столь же чувствительным к намерению хозяина Фигаро, как если бы это намерение было осуществлено.
Прежде чем легкие облачка дыма рассеялись, г-н Пелюш, поднятый мощным ударом, взлетел в воздух, описал короткую параболу над порослью молодняка и упал на землю совершенно растерзанный и разбитый.
Увы! Ему не хватило времени даже на то, чтобы собраться с мыслями; кабан, с ожесточенностью, которая порой характерна для его родичей, и не обращая ни малейшего внимания на тщетный лай Фигаро, вновь напал на своего поверженного противника и прошелся по его ноге ударом рыла.
Я много говорил о гетрах г-на Пелюша, так много, что читатель, быть может, нетерпеливо перевернул страницу, по доброте своей заподозрив, что мои похвалы преследовали лишь цель заставить его сменить своего постоянного поставщика гетр на моего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Но, к несчастью для г-на Пелюша, в своей жизни не знавшего других дорог, кроме городских улиц, путь был не из самых легких: то ветка обнажала его голову и ему приходилось останавливаться и подбирать свою фетровую шляпу; то его ноги попадали в колючие заросли и он минут пять не мог высвободиться из их пут; то, потерявшись в чаще кустарников, о которых шла речь, незадачливый охотник чувствовал, как справа, слева, впереди и сзади, прямо в лицо и повсюду ему под кожу проникают острые иголки колючек, и ему в голову приходила мысль об ужасах, которые жестокие карфагеняне приберегали для Регула; то чуть дальше ветка березы, которую г-н Пелюш нагибал, вдруг распрямлялась с упругостью пружины и ударяла его по лицу, так что из его глаз выступали слезы! Но ничто так не возбуждает человека, как уязвленное тщеславие, и в это время г-н Пелюш мог бы пройти даже сквозь лес из бритвенных лезвий. Обливаясь потом, задыхаясь, а главное, беспрестанно ворча, он продвигался крайне медленно, но все-таки продвигался.
Вдруг, в тот миг, когда он споткнулся о пень, скрытый под тонким слоем сухой листвы, один из загонщиков крикнул: «Влоо!» Этот крик был немедленно повторен всеми загонщиками, и производимый ими шум усилился.
«Влоо!» — это охотничий термин, которым охотники предупреждают друг друга о присутствии кабана и который понятен всем, но для г-на Пелюша он был китайской грамотой.
Так что этот крик лишь слегка насторожил его, и он продолжал прокладывать себе путь; но, сделав десять шагов, цветочник внезапно остановился: до его ушей одновременно долетели три звука.
Первым был один из тех резких, продолжительных, зловещих свистов, которые, раз услышав, уже невозможно забыть.
Вторым — звук выстрела.
Третьим — сухой треск молодого деревца толщиной в руку, которое пуля переломила пополам в шести дюймах от лица цветочника.
Господин Пелюш в один миг понял, что стреляли в него, и, осознав мудрость советов Мадлена, он тотчас же обрел способность идти по лесу, какую уже отчаялся когда-нибудь выработать; менее чем за полминуты, продираясь сквозь чащу, пригибая к земле молодую поросль, вытягивая ноги из топкой почвы, он оказался в пятидесяти метрах от покинутого им опасного места.
Несколько испуганный последствиями, какие могла бы иметь его неосторожность, он остановился, решив больше не двигаться, и стал ждать, опершись правым коленом о землю, положив левую руку на ствол, а правую на спусковой крючок и держа ружье перпендикулярно правому плечу, — то есть в том положении, которое устав предписывает солдату, находящемуся в первом ряду.
В этой позиции г-н Пелюш имел довольно-таки бравый вид, но, увы, он не успел им насладиться.
Через несколько минут к крикам загонщиков примешался лай собаки, и по звучному голосу нового участника облавы г-н Пелюш тут же понял, что это был Фигаро.
Это и в самом деле был Фигаро. Пес сбежал от своего вожатого и теперь с лаем преследовал кабана, как за несколько часов до этого преследовал кролика и как преследовал бы слона, если бы хозяин пустил его по следу этого четвероногого.
Лай Фигаро становился все ближе и ближе, и г-н Пелюш вслушивался в него с некоторым умилением, так как он смутно предчувствовал, что дичь, преследуемая Фигаро, выйдет на него; цветочник воздавал хвалу инстинкту животного за это деликатное внимание и, полагая, что именно благодаря этому верному слуге честь торгового дома «Пелюш и К±» будет спасена от постыдных усов, нарисованных жженой пробкой, послал немало нелестных слов в адрес Мадлена, который лишил его такого помощника.
Вдруг г-н Пелюш услышал в чаще ужасающий шум; это был треск ломающихся, сминающихся, скручивающихся ветвей, к которому примешивался странный топот; вершины молодых деревьев качались, потревоженные каким-то пробегавшим мимо зверем: величина и вес его должны были быть огромны, судя по тому, как сотрясались заросли молодых побегов, сквозь которые он пробирался, ломая их. И почти в то же мгновение на середине лужайки, куда был устремлен взгляд г-на Пелюша, появился громадный рыжевато-черный зверь. Шкура его была покрыта пятнами болотной грязи, шерсть на хребте стояла торчком, словно грива у лошадей в Древней Греции. Зверь возник так внезапно, что, казалось, он вырос из-под земли.
Господин Пелюш, ожидавший совсем иного, настолько был ошеломлен этим явлением, что совершенно забыл о своем ружье и застыл, широко раскрыв глаза и устремив неподвижный взгляд на это животное, так мало походившее на диких свиней, образ которых ему представляло лишь его воображение.
Кабан с яростью метался по узкой прогалине, при этом под густой бахромой его бровей блестели маленькие, налитые кровью глазки; он рыл землю передними копытами, пыхтел, как кузнечные меха, лязгал клыками о песчаник, время от времени бросался на какое-нибудь молодое деревце, словно проверяя крепость своих защитных органов, и сгибал его сокрушительным ударом рыла.
Когда кабан заметил Фигаро, его ярость, до тех пор сдерживаемая, разразилась со всей силой. Вздыбившаяся шерсть, казалось, вдвое увеличила размеры его тела, глаза засверкали, точно пылающие угли; едва нос собаки высунулся на лужайку, кабан, не став ждать нападения, так стремительно бросился на преследователя, что г-н Пелюш был почти ослеплен комьями земли и болотной грязи, полетевшими в его направлении из-под копыт кабана.
Эта яростная атака, без сомнения, положила бы конец авантюрам Фигаро, если бы Фигаро не был хитрым пройдохой, тут же заметившим, что он имеет дело не с зайцем, а главное, если бы у Фигаро был другой хозяин.
Ловким прыжком собака увернулась от клыков, и в то же мгновение г-н Пелюш, которому опасность, какой подвергался его компаньон, и те сто франков, что он стоил ему, внезапно вернули все его способности реагировать, спустил оба курка своего ружья одновременно.
По правде говоря, я не осмелился бы утверждать, что эти два заряда, разлетевшиеся вокруг, причинили большой вред кабану, ведь уже было сказано, что глаза г-на Пелюша были засыпаны землей, и к тому же несомненно, что в своем великодушном порыве он даже и не подумал прицелиться.
Как бы то ни было, но животное оказалось столь же чувствительным к намерению хозяина Фигаро, как если бы это намерение было осуществлено.
Прежде чем легкие облачка дыма рассеялись, г-н Пелюш, поднятый мощным ударом, взлетел в воздух, описал короткую параболу над порослью молодняка и упал на землю совершенно растерзанный и разбитый.
Увы! Ему не хватило времени даже на то, чтобы собраться с мыслями; кабан, с ожесточенностью, которая порой характерна для его родичей, и не обращая ни малейшего внимания на тщетный лай Фигаро, вновь напал на своего поверженного противника и прошелся по его ноге ударом рыла.
Я много говорил о гетрах г-на Пелюша, так много, что читатель, быть может, нетерпеливо перевернул страницу, по доброте своей заподозрив, что мои похвалы преследовали лишь цель заставить его сменить своего постоянного поставщика гетр на моего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125