ты познакомишься с ними за разговором, и они расскажут тебе о своих прошлых деяниях, а ты им — о своих грядущих подвигах.
— Знаете, дорогой Мадлен, а ведь я мог бы сейчас привезти не только то, что лежит в моей охотничьей сумке! — распрямившись, заявил г-н Пелюш. — Я в состоянии сообщить вашим друзьям кое о чем поинтереснее, чем о каких-то там предположениях, и уже сегодня готов был отплатить вам за ваши прошлые услуги, привезя не скромное бедро косули, а целиком все животное со шкурой и рогами.
— О-ля-ля! — закричал Мадлен. — Надеюсь, ты стрелял не в газель господина Анри?
— Вовсе нет! Я знаю, как выглядят газели, я видел их в Ботаническом саду. Я говорю о прекрасном годовалом самце косули, — заметил г-н Пелюш, надувая щеки при этих священных словах, которые он почерпнул из разговора Бастьена с Лажёнесом.
— Ты стрелял в косулю из купе дилижанса?
— Нет! Но я бы мог ее убить из двуколки господина Мартино, если бы проклятое животное не промелькнуло так быстро. Что, косули всегда бегают так проворно?
— Должен признаться, мой бедный друг, что это вполне в их привычках. Но все равно надо всегда стрелять. Такое ружье, как это, — он взял из рук г-на Пелюша его ружье, — само попадает в цель. Смотри-ка, вон ласточки, согласись, они проносятся еще быстрее, чем твоя косуля.
— Признаю это, — ответил г-н Пелюш, не догадываясь, куда клонит Мадлен.
— Так вот! Подожди-ка!
Мадлен мгновенно вскинул ружье и один раз за другим выстрелил в двух различных направлениях — две ласточки упали на землю.
Господин Пелюш был поражен; остальные охотники, лучше осведомленные о подвигах Кассия, не испытали ни малейшего удивления; вот только Фигаро, услышав двойной выстрел, так резко рванулся вперед, что выскользнул из рук Жиродо, которому, напомним, он был доверен, устремился во двор, в три прыжка пересек его и скрылся из виду на равнине, не обращая внимания на крики своего хозяина.
— Держи его! — кричал Пелюш. — Он удирает, негодяй! Он, верно, не знает, что я заплатил за него сто франков?
— Не волнуйся, — успокоил его Мадлен, — он вернется. Фигаро уже учуял запахи еды на кухне, и он не настолько глуп, чтобы убежать, не отведав ее. Я этого молодчика знаю.
— Ты думаешь, Кассий?
— Ручаюсь тебе в этом. А теперь позвольте проводить вас в ваши комнаты. И хотя наши гости такие же скромные сельские жители, как и я, уверен, моя крестница собирается оказать им честь своим новым туалетом; поэтому нельзя терять ни минуты, если мы не хотим заставить ждать наших гостей, которые должны прибыть к завтраку.
— Но, — вскричал галантный сборщик налогов (упустив Фигаро, он приблизился к обществу и теперь старался вступить в разговор, не сводя при этом с Камиллы томного взгляда), — мадемуазель и так очаровательна в своем дорожном костюме! Разве есть еще такое украшение, которое могло бы что-нибудь добавить к ее удивительной красоте?
Эта вычурная похвала сделала должное дело; г-н Пелюш, и без того с предубеждением настроенный по отношению к сборщику налогов, который дал убежать Фигаро, с головы до ног смерил того взглядом, словно намереваясь запомнить его приметы. Камилла присела в глубоком реверансе, а Жюль Кретон самым насмешливым тоном крикнул:
— Браво, Жиродо!
— Какого черта вы вмешиваетесь, прекрасный Амадис? — вместо того чтобы поддержать Жюля, спросил Мадлен. — Напротив, моя крестница должна украсить себя так, как только сможет. Я хочу, чтобы она обворожила каждого, кто на нее посмотрит, включая не только вас, но и всех остальных. Кто знает, не найдем ли мы ей мужа среди стольких воздыхателей? ,
Резкий выпад Мадлена, который не мог догадаться, какую струну он затрагивает в сердце молодой девушки, вызвал яркий румянец на свежих щечках Камиллы. Она бросилась на грудь крестного, отчасти чтобы поблагодарить за его нежную заботу о ее будущем, но в большей степени чтобы скрыть смущение, какое всегда испытывает молодая девушка, когда случайно слышит, как вслух произносят то слово, что без конца тихо звучит в ее сердце.
Тем временем губы галантного сборщика налогов растянулись в необыкновенно самоуверенной и довольной улыбке. Мадлен не раз рассказывал ему о состоянии торговца цветами — состоянии, наличие которого г-н Пелюш сам подтвердил, заявив о своих принципах, — и Жиродо уже заранее, даже до встречи с Камиллой, внешность которой, впрочем, превзошла все его ожидания, был убежден, что она обладает серьезностью и здравым смыслом, теми единственными, по его словам, качествами, какие Жиродо хотел бы видеть в своей будущей супруге, которой он окажет честь своим выбором. Явное, тем более открыто высказанное Мадленом одобрение брачных идей, которые могли зародиться в уме его крестницы, показалось Жиродо счастливым предзнаменованием, и он расценил его как позволение яснее заявить о своих тайных намерениях, когда для этого придет время; и в надежде на этот день он счел себя обязанным предложить Камилле руку, чтобы проводить девушку в отведенную ей комнату.
Но это вовсе не соответствовало планам Мадлена.
— Минутку, минутку, — сказал он, — вы посягаете на мои права, господин Жиродо, и позвольте вам заметить, что я вовсе не расположен передать вам именно это право.
И Мадлен, не обращая внимания на то, как грациозно сборщик налогов подставил девушке свой округленный локоть, взял руку Камиллы и пересек кухню, чтобы препроводить крестницу в ее комнату, что дало папаше Мьету новый повод приподнять свой колпак с макушки, а свой зад — с табурета, сопроводив это следующими словами, продиктованными обстоятельствами:
— Приветствую, господин Мадлен, вас и ваших гостей!
XX. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДЛЕН ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО ДЕЛО ПРОДВИНУЛОСЬ ГОРАЗДО ДАЛЬШЕ, ЧЕМ ОН ПОЛАГАЛ
Мадлен попутно открыл г-ну Пелюшу дверь его спальни и проводил Камиллу в ту комнату, что была предназначена для нее.
Эта комната, описанием которой мы пока пренебрегали, была самой красивой и самой чистой в доме и ни в коей мере не могла бы испортить вид даже небольшой парижской квартиры. Она была обставлена очень просто, и ее мебель, изготовленная во времена царствования Людовика XVI, несла на себе отпечаток этой строгой эпохи; мебель состояла из кровати, четырех стульев, двух кресел и туалетного столика. Рифленые кровать, четыре стула и оба кресла были выкрашены в белый цвет и отделаны золотой сеткой, на три четверти стершейся, которую Мадлен собственноручно обновил ярко-желтой краской; инкрустированные комод и туалетный столик из дерева экзотических пород были украшены ручками из меди, некогда покрытой позолотой, но от долгого употребления йот прикосновений рук вернувшейся к своему естественному состоянию. Стены были обтянуты цветными обоями, а занавески на окнах и полог кровати были сшиты из набивного кретона того же цвета и рисунка, то есть с букетами незабудок на розовом фоне.
Все это выглядело так же молодо, свежо и прелестно, как сама Камилла.
— О! Какая красивая комната! — простодушно воскликнула Камилла. — Я никогда не видела ничего более восхитительного!
— Для такого старого ворона, как я, — ответил Мадлен, — вполне сойдет и охапка колючек, но для гнезда коноплянки необходим самый мягкий мох и самый нежный хлопок.
— Мой дорогой, мой милый крестный, — отвечала ему Камилла с улыбкой, ласковой, как поцелуй, — коноплянка, если хочет свить гнездо, должна трудиться над ним сама, тогда как вы оставили на мою долю лишь труд поблагодарить вас за это милое гнездышко, которое, я уверена, стоило вам немалых хлопот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
— Знаете, дорогой Мадлен, а ведь я мог бы сейчас привезти не только то, что лежит в моей охотничьей сумке! — распрямившись, заявил г-н Пелюш. — Я в состоянии сообщить вашим друзьям кое о чем поинтереснее, чем о каких-то там предположениях, и уже сегодня готов был отплатить вам за ваши прошлые услуги, привезя не скромное бедро косули, а целиком все животное со шкурой и рогами.
— О-ля-ля! — закричал Мадлен. — Надеюсь, ты стрелял не в газель господина Анри?
— Вовсе нет! Я знаю, как выглядят газели, я видел их в Ботаническом саду. Я говорю о прекрасном годовалом самце косули, — заметил г-н Пелюш, надувая щеки при этих священных словах, которые он почерпнул из разговора Бастьена с Лажёнесом.
— Ты стрелял в косулю из купе дилижанса?
— Нет! Но я бы мог ее убить из двуколки господина Мартино, если бы проклятое животное не промелькнуло так быстро. Что, косули всегда бегают так проворно?
— Должен признаться, мой бедный друг, что это вполне в их привычках. Но все равно надо всегда стрелять. Такое ружье, как это, — он взял из рук г-на Пелюша его ружье, — само попадает в цель. Смотри-ка, вон ласточки, согласись, они проносятся еще быстрее, чем твоя косуля.
— Признаю это, — ответил г-н Пелюш, не догадываясь, куда клонит Мадлен.
— Так вот! Подожди-ка!
Мадлен мгновенно вскинул ружье и один раз за другим выстрелил в двух различных направлениях — две ласточки упали на землю.
Господин Пелюш был поражен; остальные охотники, лучше осведомленные о подвигах Кассия, не испытали ни малейшего удивления; вот только Фигаро, услышав двойной выстрел, так резко рванулся вперед, что выскользнул из рук Жиродо, которому, напомним, он был доверен, устремился во двор, в три прыжка пересек его и скрылся из виду на равнине, не обращая внимания на крики своего хозяина.
— Держи его! — кричал Пелюш. — Он удирает, негодяй! Он, верно, не знает, что я заплатил за него сто франков?
— Не волнуйся, — успокоил его Мадлен, — он вернется. Фигаро уже учуял запахи еды на кухне, и он не настолько глуп, чтобы убежать, не отведав ее. Я этого молодчика знаю.
— Ты думаешь, Кассий?
— Ручаюсь тебе в этом. А теперь позвольте проводить вас в ваши комнаты. И хотя наши гости такие же скромные сельские жители, как и я, уверен, моя крестница собирается оказать им честь своим новым туалетом; поэтому нельзя терять ни минуты, если мы не хотим заставить ждать наших гостей, которые должны прибыть к завтраку.
— Но, — вскричал галантный сборщик налогов (упустив Фигаро, он приблизился к обществу и теперь старался вступить в разговор, не сводя при этом с Камиллы томного взгляда), — мадемуазель и так очаровательна в своем дорожном костюме! Разве есть еще такое украшение, которое могло бы что-нибудь добавить к ее удивительной красоте?
Эта вычурная похвала сделала должное дело; г-н Пелюш, и без того с предубеждением настроенный по отношению к сборщику налогов, который дал убежать Фигаро, с головы до ног смерил того взглядом, словно намереваясь запомнить его приметы. Камилла присела в глубоком реверансе, а Жюль Кретон самым насмешливым тоном крикнул:
— Браво, Жиродо!
— Какого черта вы вмешиваетесь, прекрасный Амадис? — вместо того чтобы поддержать Жюля, спросил Мадлен. — Напротив, моя крестница должна украсить себя так, как только сможет. Я хочу, чтобы она обворожила каждого, кто на нее посмотрит, включая не только вас, но и всех остальных. Кто знает, не найдем ли мы ей мужа среди стольких воздыхателей? ,
Резкий выпад Мадлена, который не мог догадаться, какую струну он затрагивает в сердце молодой девушки, вызвал яркий румянец на свежих щечках Камиллы. Она бросилась на грудь крестного, отчасти чтобы поблагодарить за его нежную заботу о ее будущем, но в большей степени чтобы скрыть смущение, какое всегда испытывает молодая девушка, когда случайно слышит, как вслух произносят то слово, что без конца тихо звучит в ее сердце.
Тем временем губы галантного сборщика налогов растянулись в необыкновенно самоуверенной и довольной улыбке. Мадлен не раз рассказывал ему о состоянии торговца цветами — состоянии, наличие которого г-н Пелюш сам подтвердил, заявив о своих принципах, — и Жиродо уже заранее, даже до встречи с Камиллой, внешность которой, впрочем, превзошла все его ожидания, был убежден, что она обладает серьезностью и здравым смыслом, теми единственными, по его словам, качествами, какие Жиродо хотел бы видеть в своей будущей супруге, которой он окажет честь своим выбором. Явное, тем более открыто высказанное Мадленом одобрение брачных идей, которые могли зародиться в уме его крестницы, показалось Жиродо счастливым предзнаменованием, и он расценил его как позволение яснее заявить о своих тайных намерениях, когда для этого придет время; и в надежде на этот день он счел себя обязанным предложить Камилле руку, чтобы проводить девушку в отведенную ей комнату.
Но это вовсе не соответствовало планам Мадлена.
— Минутку, минутку, — сказал он, — вы посягаете на мои права, господин Жиродо, и позвольте вам заметить, что я вовсе не расположен передать вам именно это право.
И Мадлен, не обращая внимания на то, как грациозно сборщик налогов подставил девушке свой округленный локоть, взял руку Камиллы и пересек кухню, чтобы препроводить крестницу в ее комнату, что дало папаше Мьету новый повод приподнять свой колпак с макушки, а свой зад — с табурета, сопроводив это следующими словами, продиктованными обстоятельствами:
— Приветствую, господин Мадлен, вас и ваших гостей!
XX. ГЛАВА, В КОТОРОЙ МАДЛЕН ОБНАРУЖИВАЕТ, ЧТО ДЕЛО ПРОДВИНУЛОСЬ ГОРАЗДО ДАЛЬШЕ, ЧЕМ ОН ПОЛАГАЛ
Мадлен попутно открыл г-ну Пелюшу дверь его спальни и проводил Камиллу в ту комнату, что была предназначена для нее.
Эта комната, описанием которой мы пока пренебрегали, была самой красивой и самой чистой в доме и ни в коей мере не могла бы испортить вид даже небольшой парижской квартиры. Она была обставлена очень просто, и ее мебель, изготовленная во времена царствования Людовика XVI, несла на себе отпечаток этой строгой эпохи; мебель состояла из кровати, четырех стульев, двух кресел и туалетного столика. Рифленые кровать, четыре стула и оба кресла были выкрашены в белый цвет и отделаны золотой сеткой, на три четверти стершейся, которую Мадлен собственноручно обновил ярко-желтой краской; инкрустированные комод и туалетный столик из дерева экзотических пород были украшены ручками из меди, некогда покрытой позолотой, но от долгого употребления йот прикосновений рук вернувшейся к своему естественному состоянию. Стены были обтянуты цветными обоями, а занавески на окнах и полог кровати были сшиты из набивного кретона того же цвета и рисунка, то есть с букетами незабудок на розовом фоне.
Все это выглядело так же молодо, свежо и прелестно, как сама Камилла.
— О! Какая красивая комната! — простодушно воскликнула Камилла. — Я никогда не видела ничего более восхитительного!
— Для такого старого ворона, как я, — ответил Мадлен, — вполне сойдет и охапка колючек, но для гнезда коноплянки необходим самый мягкий мох и самый нежный хлопок.
— Мой дорогой, мой милый крестный, — отвечала ему Камилла с улыбкой, ласковой, как поцелуй, — коноплянка, если хочет свить гнездо, должна трудиться над ним сама, тогда как вы оставили на мою долю лишь труд поблагодарить вас за это милое гнездышко, которое, я уверена, стоило вам немалых хлопот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125