Будучи выдан союзниками, дядя Боря получил срок, который отбывал в Мордовии, а потом в Сибири. Его жена и дети скрылись, чтобы через много-много лет объявиться в Америке и Канаде. Когда дядю и других русских антикоммунистов «союзники» выдали на расправу Сталину (сколько книг и мемуаров написано об этом очередном предательстве англичан!), многие из них были расстреляны или отправлены в лагеря, хотя и не являлись «военными преступниками», как и тысячи «остарбайтеров», угнанных насильно на работу в Германию. Сегодня, когда волны ни во что не верящих, изголодавшихся, обманутых бывших советских людей уезжают добровольно на Запад – хотя ничто не угрожает их пребыванию на Родине, – многое должно измениться в оценках того, кто есть предатель и кто кого предает.
Вначале на нас был надет преступный намордник «пролетарского интернационализма», и русский народ – «первый среди равных» – стал нацией-донором для «меньших» социалистических братьев, исполнителем мнимого интернационального долга. Сегодня под колониальный дурман нищеты и разгул преступности русские стали вторым сортом, русскими беженцами в своей стране.
Если мы сегодня попустительствуем распродаже всего и вся, порой считая подлинное предательство интересов Родины доблестью; если невольничьи службы увозят за рубеж наш генофонд – красивых девушек, чтобы пополнять публичные дома Европы, Азии и Америки, – почему русская молодежь, молодые парни, у которых похищают их невест и подруг, молчат?
Где честь и достоинство русского человека? Кто виноват, что наша страна оказалась на краю бездны? «В мире все за всех виноваты», – сказал Ф.М.Достоевский. Но осознать свою вину-это значит покаяться и начать новую жизнь. «Не хлебом единым!» Пора бы выйти из оцепенения от пережитого кровавого дурмана, отринуть щупальцы пропагандистского спрута, отрешиться от безволия. Ведь воскликнул же Суворов когда-то перед штурмом неприступного Измаила: «Мы русские, какой восторг! Ура!» И Измаил пал перед волей и доблестью наших предков, строителей великого государства Российского.
Но, простите за отступление, возвращаюсь к судьбе братьев отца.
Когда началось дело «врачей-убийц», дядю Мишу Глазунова вызвали в спецотдел института онкологии, где он работал с академиком А. И. Серебровым. Он отказался подтвердить, лично зная, например, одного из обвиняемых, Вовси, и других коллег, что они были агентами западных разведок и готовили ряд покушений на партийное руководство. Тогда ему и напомнили про брата, высказав категорическое предположение, что он, очевидно, разделяет точку его зрения на проблемы коммунистической пролетарской диктатуры: «Борис Глазунов – матерый враг советской власти и вы, как брат, несете ответственность за его деяния». Дядя Миша твердо ответил, что он не несет на себе бремя политических грехов родного брата и его личная биография иная. «Я с самого начала войны был на фронте, а до войны и после нее все силы отдавал русской науке. На фронте меня приняли в партию…» «Вы уже не член партии», – ответили ему в спецотделе.
В 1955 году я приехал к бабушке Феодосии Федоровне Глазуновой и тете Тоне, жившим на Охте, напротив Александро-Невской лавры. Я увидел на крохотной кухне койку, аккуратно застеленную байковым одеялом. Из комнаты вышел седой человек со смуглым худым лицом. («Очень похож на Рахманинова с последнего фото», – мелькнуло в моей голове.) Это был вернувшийся из лагерей дядя Боря. Он крепко пожал мою руку и, обняв, произнес: «Вот ты какой большой стал, дорогой племянник. Наслышан о твоих успехах в Академии».
После традиционного обеда дядя Боря подошел ко мне, положил руку на плечо и, став вдруг до жути по взгляду похожим на моего отца и его младшего брата Сергея, сказал тихо, чтобы никто не слышал, но строго, словно ввинчивая в меня слова: «Запомни, я никогда ни одному русскому человеку не сделал зла. Я действительно ненавижу коммунистов… Я всегда работал как инженер – строил дороги в Царском Селе и даже там, за проволокой. Я прошел ад – пойми правильно брата твоего отца!»
А через несколько месяцев дядю Мишу вызвали в партбюро и сказали, что очень уважают его как ученого и «есть мнение» восстановить его в партии. Дядя Миша, не садясь на предложенный стул, ответил: «В партию, которая меня выгнала, я не возвращаюсь». Михаил Федорович Глазунов умер в звании академика медицины, оставив многие научные труды по патологической анатомии и проблемам рака. По его учебникам учились поколения молодых медиков. Его дивная коллекция русского искусства, куда входили работы Сомова, Кустодиева, Рериха, Головина, Бенуа, С. Колесникова и других, была завешана им Саратовскому музею на Волге.
Брат отца – академик Михаил Федорович Глазунов
Дядя Миша был человек глубокий, принципиальный и разносторонний. Сегодня, когда прошло столько времени, я вспоминаю, как приходил к нему раз в неделю, испытывая неизменное волнение от самой обстановки его овеянной любовью к России и русской живописи квартиры.
Картину Николая Константиновича Рериха «Гонец», столь любимую женой художника Еленой Ивановной, мой дядя приобрел у брата Рериха.
В библиотеке моего дяди я впервые открыл для себя творчество гениального финского художника Аксена Галлена. Сколько поэзии и чувства в этих северных сагах, как близко нам дыхание моря Варяжского. Аксен Галлен – художник, не пропагандируемый у нас, может быть оттого, что его очень любил и дружил с ним бывший флигель-адъютант Государя Николая II маршал Маннергейм. Его имя известно всем по советско-финской войне и линии Маннергейма.
Дядя Миша очень любил «Мир искусства», «Союз русских художников» и ревниво относился к моим успехам, разжигая во мне страсть к великой духовности русских художеств начала XX века. Он не любил передвижников. А я боготворил Сурикова, Репина и Васнецова. Он не спорил со мной.
Помню, как он напустился на меня за эскиз «Продают пирожки» (заданная в СХШ тема «по наблюдению»)! Он напомнил мне о Федотове, о мелкотравчатости милых передвижников и стыдил меня, что я занимаюсь такой ничтожной темой, делаю работу, в которой нет мысли, чувства и… наблюдения.
Доставалось мне и за пейзажи. «Ты не чувствуешь в пейзаже поэзии. Посмотри хотя бы Рылова, не говоря уже о великом Саврасове, Левитане, Колесникове и Горбатове, – донимал меня он. – Ну вот, был под Дугой, красота-то там какая – просторы, дороги вьются в лесах среди озер! А ты опять сарай, лесишко сзади какой-то. Где же северная Русь. Посмотри Рериха! Работать надо! Учиться! Север – это былина, а не левитановские нюни…»
От справедливо нанесенной обиды у меня дрожали губы. Прощаясь со мной, он обнял меня, и я, в отражении ампирного зеркала передней, увидел, как его лицо – обычно суровое и серьезное, когда он не смеялся своим милым и добрым смехом, отразило отцовскую нежность и любовь ко мне. Ему очень понравился мой этюд деда Матюшки из деревни Бетково («Старик с топором»). Он повесил его среди работ великих и любил, как мне говорили, дразнить гостей: «А это – угадайте кто?» Гости делали разные предположения, называли разные имена. «А вот и не угадали! – победоносно провозглашал дядя Миша. – Это мой племянничек, единственный наследник рода Глазуновых! Он еще учится, а дальше-то что будет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209
Вначале на нас был надет преступный намордник «пролетарского интернационализма», и русский народ – «первый среди равных» – стал нацией-донором для «меньших» социалистических братьев, исполнителем мнимого интернационального долга. Сегодня под колониальный дурман нищеты и разгул преступности русские стали вторым сортом, русскими беженцами в своей стране.
Если мы сегодня попустительствуем распродаже всего и вся, порой считая подлинное предательство интересов Родины доблестью; если невольничьи службы увозят за рубеж наш генофонд – красивых девушек, чтобы пополнять публичные дома Европы, Азии и Америки, – почему русская молодежь, молодые парни, у которых похищают их невест и подруг, молчат?
Где честь и достоинство русского человека? Кто виноват, что наша страна оказалась на краю бездны? «В мире все за всех виноваты», – сказал Ф.М.Достоевский. Но осознать свою вину-это значит покаяться и начать новую жизнь. «Не хлебом единым!» Пора бы выйти из оцепенения от пережитого кровавого дурмана, отринуть щупальцы пропагандистского спрута, отрешиться от безволия. Ведь воскликнул же Суворов когда-то перед штурмом неприступного Измаила: «Мы русские, какой восторг! Ура!» И Измаил пал перед волей и доблестью наших предков, строителей великого государства Российского.
Но, простите за отступление, возвращаюсь к судьбе братьев отца.
Когда началось дело «врачей-убийц», дядю Мишу Глазунова вызвали в спецотдел института онкологии, где он работал с академиком А. И. Серебровым. Он отказался подтвердить, лично зная, например, одного из обвиняемых, Вовси, и других коллег, что они были агентами западных разведок и готовили ряд покушений на партийное руководство. Тогда ему и напомнили про брата, высказав категорическое предположение, что он, очевидно, разделяет точку его зрения на проблемы коммунистической пролетарской диктатуры: «Борис Глазунов – матерый враг советской власти и вы, как брат, несете ответственность за его деяния». Дядя Миша твердо ответил, что он не несет на себе бремя политических грехов родного брата и его личная биография иная. «Я с самого начала войны был на фронте, а до войны и после нее все силы отдавал русской науке. На фронте меня приняли в партию…» «Вы уже не член партии», – ответили ему в спецотделе.
В 1955 году я приехал к бабушке Феодосии Федоровне Глазуновой и тете Тоне, жившим на Охте, напротив Александро-Невской лавры. Я увидел на крохотной кухне койку, аккуратно застеленную байковым одеялом. Из комнаты вышел седой человек со смуглым худым лицом. («Очень похож на Рахманинова с последнего фото», – мелькнуло в моей голове.) Это был вернувшийся из лагерей дядя Боря. Он крепко пожал мою руку и, обняв, произнес: «Вот ты какой большой стал, дорогой племянник. Наслышан о твоих успехах в Академии».
После традиционного обеда дядя Боря подошел ко мне, положил руку на плечо и, став вдруг до жути по взгляду похожим на моего отца и его младшего брата Сергея, сказал тихо, чтобы никто не слышал, но строго, словно ввинчивая в меня слова: «Запомни, я никогда ни одному русскому человеку не сделал зла. Я действительно ненавижу коммунистов… Я всегда работал как инженер – строил дороги в Царском Селе и даже там, за проволокой. Я прошел ад – пойми правильно брата твоего отца!»
А через несколько месяцев дядю Мишу вызвали в партбюро и сказали, что очень уважают его как ученого и «есть мнение» восстановить его в партии. Дядя Миша, не садясь на предложенный стул, ответил: «В партию, которая меня выгнала, я не возвращаюсь». Михаил Федорович Глазунов умер в звании академика медицины, оставив многие научные труды по патологической анатомии и проблемам рака. По его учебникам учились поколения молодых медиков. Его дивная коллекция русского искусства, куда входили работы Сомова, Кустодиева, Рериха, Головина, Бенуа, С. Колесникова и других, была завешана им Саратовскому музею на Волге.
Брат отца – академик Михаил Федорович Глазунов
Дядя Миша был человек глубокий, принципиальный и разносторонний. Сегодня, когда прошло столько времени, я вспоминаю, как приходил к нему раз в неделю, испытывая неизменное волнение от самой обстановки его овеянной любовью к России и русской живописи квартиры.
Картину Николая Константиновича Рериха «Гонец», столь любимую женой художника Еленой Ивановной, мой дядя приобрел у брата Рериха.
В библиотеке моего дяди я впервые открыл для себя творчество гениального финского художника Аксена Галлена. Сколько поэзии и чувства в этих северных сагах, как близко нам дыхание моря Варяжского. Аксен Галлен – художник, не пропагандируемый у нас, может быть оттого, что его очень любил и дружил с ним бывший флигель-адъютант Государя Николая II маршал Маннергейм. Его имя известно всем по советско-финской войне и линии Маннергейма.
Дядя Миша очень любил «Мир искусства», «Союз русских художников» и ревниво относился к моим успехам, разжигая во мне страсть к великой духовности русских художеств начала XX века. Он не любил передвижников. А я боготворил Сурикова, Репина и Васнецова. Он не спорил со мной.
Помню, как он напустился на меня за эскиз «Продают пирожки» (заданная в СХШ тема «по наблюдению»)! Он напомнил мне о Федотове, о мелкотравчатости милых передвижников и стыдил меня, что я занимаюсь такой ничтожной темой, делаю работу, в которой нет мысли, чувства и… наблюдения.
Доставалось мне и за пейзажи. «Ты не чувствуешь в пейзаже поэзии. Посмотри хотя бы Рылова, не говоря уже о великом Саврасове, Левитане, Колесникове и Горбатове, – донимал меня он. – Ну вот, был под Дугой, красота-то там какая – просторы, дороги вьются в лесах среди озер! А ты опять сарай, лесишко сзади какой-то. Где же северная Русь. Посмотри Рериха! Работать надо! Учиться! Север – это былина, а не левитановские нюни…»
От справедливо нанесенной обиды у меня дрожали губы. Прощаясь со мной, он обнял меня, и я, в отражении ампирного зеркала передней, увидел, как его лицо – обычно суровое и серьезное, когда он не смеялся своим милым и добрым смехом, отразило отцовскую нежность и любовь ко мне. Ему очень понравился мой этюд деда Матюшки из деревни Бетково («Старик с топором»). Он повесил его среди работ великих и любил, как мне говорили, дразнить гостей: «А это – угадайте кто?» Гости делали разные предположения, называли разные имена. «А вот и не угадали! – победоносно провозглашал дядя Миша. – Это мой племянничек, единственный наследник рода Глазуновых! Он еще учится, а дальше-то что будет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209