Он сказал: «Я не боюсь русских. Я буду с ними твердым, но справедливым. Во всяком случае, русские нуждаются в нас больше, чем мы в них».
После этого Гарриман принялся говорить о том, что, несмотря на все сложности, он считает возможным «достичь рабочих взаимоотношений с русскими», добавив, что «обе стороны должны будут сделать уступки в процессе взаимного торга». Трумэн согласился, что было бы нереалистично рассчитывать на стопроцентное советское согласие с американскими предложениями. Он рассчитывает на 85 %. Тем самым новый президент дал понять, что намерен вынудить Москву пойти на серьезные уступки. «Я сразу же почувствовал большое уважение к Трумэну», – подытожил эту часть беседы Гарриман.
Затем обсуждалась польская проблема. Посол, напомнив требования западных держав, предупредил, что дальнейшее давление на Москву может вызвать осложнения, что СССР, возможно, не согласится участвовать в новой международной организации, и спросил:
– Будет ли президент готов развивать планы создания Организации Объединенных Наций, даже если русские уйдут из нее?
Трумэн понял, о чем спрашивает его посол, но уклонился от прямого ответа.
– Истина состоит в том, – сказал он, – что без русских не будет никакой всемирной организации.
Вероятно, кое-кто в США думал тогда о том, что будущая международная организация может действовать и «без русских», а по существу против русских. Нечего и говорить, что в такой организации безраздельно господствовали бы Соединенные Штаты. Такую организацию можно было бы назвать «международной», но ни в коем случае не «всемирной».
Находясь в Вашингтоне, Гарриман встретился также с руководящими сотрудниками государственного департамента. Он заявил им, что настало время устранить «элемент боязни» из отношения США к Советскому Союзу и показать, что американцы «полны решимости настаивать на своем». Когда Гарримана спросили о позиции англичан, он ответил, что они «настроены еще более решительно, однако не могут действовать в одиночку» – США должны их поддержать.
Все это не могло не усилить и без того распускавшиеся в Вашингтоне пышным цветом антисоветские настроения. К приезду в американскую столицу наркома иностранных дел СССР атмосфера была уже достаточно подогрета.
Первая встреча Молотова с президентом Трумэном, состоявшаяся 22 апреля, носила протокольно-вежливый характер. Трумэн высказал восхищение советским народом, уверял, что намерен соблюдать заключенные между США и СССР соглашения, обещал позаботиться о том, чтобы обе стороны могли следовать по пути, избранному Рузвельтом. Затем были кратко затронуты вопросы, связанные с созданием новой всемирной организации безопасности, и состоялся предварительный обмен мнениями по польской ситуации. Каждая из сторон изложила свою, уже известную позицию.
На следующий день, 23 апреля, Трумэн созвал в Белом доме специальное совещание, на которое были приглашены руководящие деятели американского правительства: Стеттиниус, Стимсон, Форрестол, Леги, Маршалл, Кинг, а также посол Гарриман и глава военной миссии США в СССР генерал Дин. Государственный секретарь Стеттиниус, который сделал несколько вступительных замечаний, заявил, что в польском вопросе «возник полный тупик».
Через несколько часов Трумэн должен был снова встретиться с Молотовым, и потому он хотел проиграть сценарий предстоящей беседы, проверить намеченную аргументацию на своих советниках. Трумэн начал с того, что должен дать бой русским либо сейчас, либо никогда. Он намерен при всех условиях продвигать дальше планы в отношении новой международной организации и «если русские не присоединятся к нам, то пусть идут к дьяволу».
Итак, президент окончательно решил, что может обойтись в новой международной организации без Советского Союза. Возможно, он даже полагал, что без СССР он окажется полновластным хозяином ООН, которую легко будет использовать против Советского Союза. Сформулировав свою новую установку, Трумэн предложил участникам совещания высказаться.
Первым слово взял военный министр Стимсон. Он ратовал за более осторожный подход, напомнив, что в важных и крупных военных делах Россия всегда держала свое слово, а часто даже делала больше, чем обещала. «Их представления о независимости и демократии в районах, которые они рассматривают жизненно важными для безопасности России, конечно, отличаются от наших, – сказал Стимсон. – Однако Соединенные Штаты могут попасть в очень опасные воды, если не выяснят, насколько серьезно Россия относится к польскому вопросу».
Особенно шокировала Стимсона «грубая откровенность», которую Трумэн предлагал применить в разговоре с наркомом иностранных дел. Стимсон выражал опасение по поводу того, что «сильные слова президента по очень важной проблеме» могут серьезно осложнить атмосферу взаимоотношений Соединенных Штатов и Советского Союза. При этом он имел в виду, в частности, заинтересованность американской стороны в помощи, которую мог оказать Советский Союз Вашингтону на Дальнем Востоке.
Генерал Маршалл также предпочитал более осмотрительный подход. «Я не знаком с политической ситуацией в Польше, – сказал он, – но с военной точки зрения полагаю, что было бы неразумно затеять ссору с русскими, потому что Сталин может задержать присоединение к войне против Японии и нам придется взять на себя всю грязную работу».
Министр военно-морских сил Форрестол поддержал президента. Он сказал, что Польша – это не единственный пример нежелания русских считаться с интересами союзников. «Я полагаю, – добавил Форрестол, – что Советский Союз убежден в том, что мы не будем возражать, если они возьмут в свою орбиту Восточную Европу. Поэтому лучше иметь с ним конфронтацию сейчас, чем позже. Военно-морской флот и военно-воздушные силы, в отличие от армии, пришли к выводу, что русская помощь не будет необходима для того, чтобы заставить Японию капитулировать».
Адмирал Леги занял промежуточную позицию между Стимсоном и Форрестолом. Еще в Ялте он был уверен, что в польском вопросе Советский Союз будет стоять на своем. К тому же, по его мнению, ялтинское соглашение по Польше «можно толковать двояким образом», и было бы опасно пойти сейчас на разрыв с Россией.
В итоге дискуссии Трумэн заявил, что не намерен предъявлять ультиматум Молотову – он будет твердым, но не агрессивным.
Когда Молотов вечером того же дня вошел в кабинет президента в Белом доме, Трумэн, как пишет Гарриман в своих мемуарах, сразу же «взял быка за рога». Он заявил, что сожалеет по поводу отсутствия прогресса в польском вопросе. Соединенные Штаты, продолжал он, пошли навстречу русским так далеко, как могли. Однако он «не может признать польского правительства, которое не представляет все демократические элементы». Трумэн напомнил о предупреждении, которое сделал Рузвельт в послании к Сталину от 1 апреля относительно того, что никакая американская политика, внешняя или внутренняя, не может иметь успеха, если она не будет пользоваться «доверием и поддержкой общественности США». Затем Трумэн сказал, что конгресс должен одобрить предоставление денег для любой послевоенной экономической помощи и он, Трумэн, не видит возможности провести такие меры через Капитолий без общественной поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205
После этого Гарриман принялся говорить о том, что, несмотря на все сложности, он считает возможным «достичь рабочих взаимоотношений с русскими», добавив, что «обе стороны должны будут сделать уступки в процессе взаимного торга». Трумэн согласился, что было бы нереалистично рассчитывать на стопроцентное советское согласие с американскими предложениями. Он рассчитывает на 85 %. Тем самым новый президент дал понять, что намерен вынудить Москву пойти на серьезные уступки. «Я сразу же почувствовал большое уважение к Трумэну», – подытожил эту часть беседы Гарриман.
Затем обсуждалась польская проблема. Посол, напомнив требования западных держав, предупредил, что дальнейшее давление на Москву может вызвать осложнения, что СССР, возможно, не согласится участвовать в новой международной организации, и спросил:
– Будет ли президент готов развивать планы создания Организации Объединенных Наций, даже если русские уйдут из нее?
Трумэн понял, о чем спрашивает его посол, но уклонился от прямого ответа.
– Истина состоит в том, – сказал он, – что без русских не будет никакой всемирной организации.
Вероятно, кое-кто в США думал тогда о том, что будущая международная организация может действовать и «без русских», а по существу против русских. Нечего и говорить, что в такой организации безраздельно господствовали бы Соединенные Штаты. Такую организацию можно было бы назвать «международной», но ни в коем случае не «всемирной».
Находясь в Вашингтоне, Гарриман встретился также с руководящими сотрудниками государственного департамента. Он заявил им, что настало время устранить «элемент боязни» из отношения США к Советскому Союзу и показать, что американцы «полны решимости настаивать на своем». Когда Гарримана спросили о позиции англичан, он ответил, что они «настроены еще более решительно, однако не могут действовать в одиночку» – США должны их поддержать.
Все это не могло не усилить и без того распускавшиеся в Вашингтоне пышным цветом антисоветские настроения. К приезду в американскую столицу наркома иностранных дел СССР атмосфера была уже достаточно подогрета.
Первая встреча Молотова с президентом Трумэном, состоявшаяся 22 апреля, носила протокольно-вежливый характер. Трумэн высказал восхищение советским народом, уверял, что намерен соблюдать заключенные между США и СССР соглашения, обещал позаботиться о том, чтобы обе стороны могли следовать по пути, избранному Рузвельтом. Затем были кратко затронуты вопросы, связанные с созданием новой всемирной организации безопасности, и состоялся предварительный обмен мнениями по польской ситуации. Каждая из сторон изложила свою, уже известную позицию.
На следующий день, 23 апреля, Трумэн созвал в Белом доме специальное совещание, на которое были приглашены руководящие деятели американского правительства: Стеттиниус, Стимсон, Форрестол, Леги, Маршалл, Кинг, а также посол Гарриман и глава военной миссии США в СССР генерал Дин. Государственный секретарь Стеттиниус, который сделал несколько вступительных замечаний, заявил, что в польском вопросе «возник полный тупик».
Через несколько часов Трумэн должен был снова встретиться с Молотовым, и потому он хотел проиграть сценарий предстоящей беседы, проверить намеченную аргументацию на своих советниках. Трумэн начал с того, что должен дать бой русским либо сейчас, либо никогда. Он намерен при всех условиях продвигать дальше планы в отношении новой международной организации и «если русские не присоединятся к нам, то пусть идут к дьяволу».
Итак, президент окончательно решил, что может обойтись в новой международной организации без Советского Союза. Возможно, он даже полагал, что без СССР он окажется полновластным хозяином ООН, которую легко будет использовать против Советского Союза. Сформулировав свою новую установку, Трумэн предложил участникам совещания высказаться.
Первым слово взял военный министр Стимсон. Он ратовал за более осторожный подход, напомнив, что в важных и крупных военных делах Россия всегда держала свое слово, а часто даже делала больше, чем обещала. «Их представления о независимости и демократии в районах, которые они рассматривают жизненно важными для безопасности России, конечно, отличаются от наших, – сказал Стимсон. – Однако Соединенные Штаты могут попасть в очень опасные воды, если не выяснят, насколько серьезно Россия относится к польскому вопросу».
Особенно шокировала Стимсона «грубая откровенность», которую Трумэн предлагал применить в разговоре с наркомом иностранных дел. Стимсон выражал опасение по поводу того, что «сильные слова президента по очень важной проблеме» могут серьезно осложнить атмосферу взаимоотношений Соединенных Штатов и Советского Союза. При этом он имел в виду, в частности, заинтересованность американской стороны в помощи, которую мог оказать Советский Союз Вашингтону на Дальнем Востоке.
Генерал Маршалл также предпочитал более осмотрительный подход. «Я не знаком с политической ситуацией в Польше, – сказал он, – но с военной точки зрения полагаю, что было бы неразумно затеять ссору с русскими, потому что Сталин может задержать присоединение к войне против Японии и нам придется взять на себя всю грязную работу».
Министр военно-морских сил Форрестол поддержал президента. Он сказал, что Польша – это не единственный пример нежелания русских считаться с интересами союзников. «Я полагаю, – добавил Форрестол, – что Советский Союз убежден в том, что мы не будем возражать, если они возьмут в свою орбиту Восточную Европу. Поэтому лучше иметь с ним конфронтацию сейчас, чем позже. Военно-морской флот и военно-воздушные силы, в отличие от армии, пришли к выводу, что русская помощь не будет необходима для того, чтобы заставить Японию капитулировать».
Адмирал Леги занял промежуточную позицию между Стимсоном и Форрестолом. Еще в Ялте он был уверен, что в польском вопросе Советский Союз будет стоять на своем. К тому же, по его мнению, ялтинское соглашение по Польше «можно толковать двояким образом», и было бы опасно пойти сейчас на разрыв с Россией.
В итоге дискуссии Трумэн заявил, что не намерен предъявлять ультиматум Молотову – он будет твердым, но не агрессивным.
Когда Молотов вечером того же дня вошел в кабинет президента в Белом доме, Трумэн, как пишет Гарриман в своих мемуарах, сразу же «взял быка за рога». Он заявил, что сожалеет по поводу отсутствия прогресса в польском вопросе. Соединенные Штаты, продолжал он, пошли навстречу русским так далеко, как могли. Однако он «не может признать польского правительства, которое не представляет все демократические элементы». Трумэн напомнил о предупреждении, которое сделал Рузвельт в послании к Сталину от 1 апреля относительно того, что никакая американская политика, внешняя или внутренняя, не может иметь успеха, если она не будет пользоваться «доверием и поддержкой общественности США». Затем Трумэн сказал, что конгресс должен одобрить предоставление денег для любой послевоенной экономической помощи и он, Трумэн, не видит возможности провести такие меры через Капитолий без общественной поддержки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205