– Он считает, что мы начнем скулить и требовать кроватей с пуховиками.
– Любая кровать была бы предпочтительнее, чем наши набитые блохами диваны, – бойко произнесла Генриетта. – Что касается пуха, то он вовсе необязателен.
– Думаю, что скоро у вас появятся другие причины для жалоб, кроме диванов, – саркастически заметил доктор Адер.
– А я думаю, что они просто молодцы, что решились приехать сюда, – горячо сказал Чарлз. – Я глубоко восхищаюсь всеми этими женщинами.
– Остается только надеяться, что весь персонал госпиталя разделит ваши чувства.
Произнеся эти слова, доктор Адер величественным кивком головы дал понять, что наша беседа окончена.
– Я тоже должен идти, – заторопился Чарлз. – Надеюсь, у вас все в порядке.
– Лучшего и желать нельзя! – иронически отозвалась Генриетта.
Доктор Адер кивнул на прощание и вышел из комнаты.
– Так вот он каков, ваш знаменитый доктор! – воскликнула моя подруга.
– Вы не должны принимать его слова так близко к сердцу, Анна, – попросил меня Чарлз.
– А что именно он сказал? – спросила Генриетта.
– Что мы – кучка никчемных бабенок, как он выразился, и от нас тут не будет никакого проку, а одна только морока.
– Он просто в ярости оттого, что не получил необходимых ему медикаментов. Вот почему он так сердит, да и мы все тоже.
– Но он говорил не только о медикаментах, но и о нас, – возразила я. – Он уже составил себе определенное мнение, даже не удосужившись с нами познакомиться. Да ваш доктор Адер – заносчивый, самоуверенный, невозможный человек! И я не думаю, что он мне понравится.
– Почему вы называете его моим? – поинтересовался Чарлз.
– Потому что я прекрасно вижу, что уж вы-то считаете его героем!
– Он и в самом деле трудится здесь как герой.
– Как и вы. Как и все мы.
– Но в докторе Адере есть что-то особенное.
– О да! Ореол непогрешимости. Так и кажется, что он сейчас скажет: «Посмотрите, какой я великий человек! Все, что я делаю, – выше всяческих похвал!»
– Как вы нетерпимы, Анна! Просто вас расстроило то, что он сказал о сестрах милосердия.
– И не только это, – резко возразила я.
Мне захотелось уйти отсюда. Я перестала контролировать свои чувства, а это было не очень разумно. Я слишком ненавидела этого человека, чтобы постоянно это скрывать, да и наша первая встреча, хотя я давно мечтала о ней, произошла довольно неожиданно.
– Нам пора идти, – обратилась я к Генриетте.
– Увидимся позже, – сказал Чарлз и вышел из комнаты.
– Итак, – начала Генриетта, когда мы остались одни, – вот мы и нашли этого человека. А он производит сильное впечатление, не так ли?
– Он именно таков, как я себе представляла. И теперь, когда я его увидела, то ненавижу его даже больше, чем раньше… если только это возможно.
– Гм-м, – лукаво посмотрела на меня Генриетта, – а мне он показался очень привлекательным.
Я изумленно подняла брови, а она весело рассмеялась.
– А вы знаете, – уже более серьезным тоном заключила моя подруга, – мне кажется, что стоило приехать в Ускюдар хотя бы для того, чтобы познакомиться с этим доктором.
Тот ужасный день, когда в наш госпиталь начали прибывать раненые из-под Балаклавы, я не забуду никогда. Страдания этих людей не поддаются никакому описанию. Поднять их наверх, на плато, где располагался ускюдарский госпиталь, можно было только на носилках. Сердце разрывалось от боли, когда я слышала стоны несчастных раненых, которых турки неуклюже несли на носилках по склону.
Кроватей для всех не хватало, и многим приходилось лежать на полу. Ощущалась катастрофическая нехватка одеял и бинтов. Но больше всего госпиталь нуждался в лекарствах.
Это повергало докторов в отчаяние. Как справиться с таким потоком искалеченных, измученных людей? Жестокая правда заключалась в том, что имей они достаточно медикаментов, доктора могли бы спасти многих из тех, кто умирал на наших глазах.
Мисс Найтингейл распорядилась, чтобы десять сестер милосердия перешли работать в Главный госпиталь. Остальным следовало оставаться в гарнизонном. В числе прочих в Главный госпиталь послали меня, Генриетту и, к нашей радости, Элизу и Этель. От мисс Найтингейл не укрылось то, что мы – все четверо – прекрасно ладили между собой, а так как ее глубоко огорчала неприязнь, возникшая между «леди» и «этими», она и решила направить на новое место представителей обоих враждующих лагерей.
Первое, о чем я подумала, узнав о новом месте, – мы будем работать рядом с ним. Правда, я еще не решила, радоваться этому или огорчаться. Конечно, мне хотелось побольше узнать о Дамиене, но, с другой стороны, меня не покидала уверенность, что без столкновений не обойдется. Он уже показал, что презирает нас. Вряд ли подобные отношения доктора и медицинской сестры послужат общему делу.
В эти ужасные дни мы думали только о том, как спасти раненых или хотя бы облегчить их страдания. Вид несчастных солдат и офицеров так глубоко проникал в сердце, что я всеми силами старалась гнать от себя эти мысли. Иногда мне это удавалось, но временами я чувствовала, что никогда не смогу забыть то, что увидела в Ускюдаре. Это была постоянная жуткая картина смертей, ран, крови. Ни до, ни после я не видела ничего подобного и, надеюсь, больше никогда не увижу. В ускюдарском госпитале ужасы войны обнажились с обезоруживающей откровенностью, так же как глупость и бессердечие тех, кто послал людей на эту бессмысленную бойню. Все это переполняло меня таким негодованием, что я с удвоенной энергией выполняла всю ту тяжелую работу, на которую в иных обстоятельствах вряд ли была способна.
День сменялся ночью, но она не означала передышки – я по-прежнему без устали сновала от кровати к кровати. Иногда мне удавалось урвать несколько часов сна, но боль и страдания наших воинов преследовали меня даже во сне. Изувеченные люди провожали нас глазами, полными тоски, боли и надежды. Мисс Найтингейл бесшумно скользила по палатам, держа в руке лампу. Она задерживалась у постели тяжелораненых, шептала слова утешения, отдавала распоряжения сестрам и сиделкам. Не думала я, что мне когда-нибудь доведется пережить такой ужас, увидеть столько измученных, искалеченных людей. И в то же время дух мой не был сломлен. Я даже испытывала воодушевление при мысли, что могу, наконец, выполнять ту работу, для которой, как считала, я предназначена. Чувство своей необходимости людям наполняло меня радостью – ведь мои руки умели снимать боль, и часто, коснувшись лба какого-нибудь страдальца, я облегчала его муки.
Генриетта тоже прекрасно справлялась со своими обязанностями. Она была не так сильна физически, как я, и легко уставала, но я заметила, что одно присутствие моей милой, женственной подруги подбодряло многих раненых. Хорошенькая, как цветок, она служила отрадным контрастом всему окружающему нас ужасу, и ее обаяния не могли убить ни усталость, ни некрасивая форма, которая мало кому была к лицу. Этель же, с ее нежной душой, муки раненых трогали порой до слез, и наши пациенты любили ее за это. Мощная Элиза запросто могла одна поднять мужчину. Так мы, все четверо, трудились с полной отдачей и, мне кажется, справлялись неплохо.
Работы было так много, и я так старалась отдаться ей целиком, что даже на время забыла о том, что, собственно, привело меня сюда. Ведь у меня была моя собственная, личная причина для поездки – мне хотелось найти человека, который, по моему глубокому убеждению, погубил моего мужа, и преступная небрежность которого привела к смерти моего любимого сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Любая кровать была бы предпочтительнее, чем наши набитые блохами диваны, – бойко произнесла Генриетта. – Что касается пуха, то он вовсе необязателен.
– Думаю, что скоро у вас появятся другие причины для жалоб, кроме диванов, – саркастически заметил доктор Адер.
– А я думаю, что они просто молодцы, что решились приехать сюда, – горячо сказал Чарлз. – Я глубоко восхищаюсь всеми этими женщинами.
– Остается только надеяться, что весь персонал госпиталя разделит ваши чувства.
Произнеся эти слова, доктор Адер величественным кивком головы дал понять, что наша беседа окончена.
– Я тоже должен идти, – заторопился Чарлз. – Надеюсь, у вас все в порядке.
– Лучшего и желать нельзя! – иронически отозвалась Генриетта.
Доктор Адер кивнул на прощание и вышел из комнаты.
– Так вот он каков, ваш знаменитый доктор! – воскликнула моя подруга.
– Вы не должны принимать его слова так близко к сердцу, Анна, – попросил меня Чарлз.
– А что именно он сказал? – спросила Генриетта.
– Что мы – кучка никчемных бабенок, как он выразился, и от нас тут не будет никакого проку, а одна только морока.
– Он просто в ярости оттого, что не получил необходимых ему медикаментов. Вот почему он так сердит, да и мы все тоже.
– Но он говорил не только о медикаментах, но и о нас, – возразила я. – Он уже составил себе определенное мнение, даже не удосужившись с нами познакомиться. Да ваш доктор Адер – заносчивый, самоуверенный, невозможный человек! И я не думаю, что он мне понравится.
– Почему вы называете его моим? – поинтересовался Чарлз.
– Потому что я прекрасно вижу, что уж вы-то считаете его героем!
– Он и в самом деле трудится здесь как герой.
– Как и вы. Как и все мы.
– Но в докторе Адере есть что-то особенное.
– О да! Ореол непогрешимости. Так и кажется, что он сейчас скажет: «Посмотрите, какой я великий человек! Все, что я делаю, – выше всяческих похвал!»
– Как вы нетерпимы, Анна! Просто вас расстроило то, что он сказал о сестрах милосердия.
– И не только это, – резко возразила я.
Мне захотелось уйти отсюда. Я перестала контролировать свои чувства, а это было не очень разумно. Я слишком ненавидела этого человека, чтобы постоянно это скрывать, да и наша первая встреча, хотя я давно мечтала о ней, произошла довольно неожиданно.
– Нам пора идти, – обратилась я к Генриетте.
– Увидимся позже, – сказал Чарлз и вышел из комнаты.
– Итак, – начала Генриетта, когда мы остались одни, – вот мы и нашли этого человека. А он производит сильное впечатление, не так ли?
– Он именно таков, как я себе представляла. И теперь, когда я его увидела, то ненавижу его даже больше, чем раньше… если только это возможно.
– Гм-м, – лукаво посмотрела на меня Генриетта, – а мне он показался очень привлекательным.
Я изумленно подняла брови, а она весело рассмеялась.
– А вы знаете, – уже более серьезным тоном заключила моя подруга, – мне кажется, что стоило приехать в Ускюдар хотя бы для того, чтобы познакомиться с этим доктором.
Тот ужасный день, когда в наш госпиталь начали прибывать раненые из-под Балаклавы, я не забуду никогда. Страдания этих людей не поддаются никакому описанию. Поднять их наверх, на плато, где располагался ускюдарский госпиталь, можно было только на носилках. Сердце разрывалось от боли, когда я слышала стоны несчастных раненых, которых турки неуклюже несли на носилках по склону.
Кроватей для всех не хватало, и многим приходилось лежать на полу. Ощущалась катастрофическая нехватка одеял и бинтов. Но больше всего госпиталь нуждался в лекарствах.
Это повергало докторов в отчаяние. Как справиться с таким потоком искалеченных, измученных людей? Жестокая правда заключалась в том, что имей они достаточно медикаментов, доктора могли бы спасти многих из тех, кто умирал на наших глазах.
Мисс Найтингейл распорядилась, чтобы десять сестер милосердия перешли работать в Главный госпиталь. Остальным следовало оставаться в гарнизонном. В числе прочих в Главный госпиталь послали меня, Генриетту и, к нашей радости, Элизу и Этель. От мисс Найтингейл не укрылось то, что мы – все четверо – прекрасно ладили между собой, а так как ее глубоко огорчала неприязнь, возникшая между «леди» и «этими», она и решила направить на новое место представителей обоих враждующих лагерей.
Первое, о чем я подумала, узнав о новом месте, – мы будем работать рядом с ним. Правда, я еще не решила, радоваться этому или огорчаться. Конечно, мне хотелось побольше узнать о Дамиене, но, с другой стороны, меня не покидала уверенность, что без столкновений не обойдется. Он уже показал, что презирает нас. Вряд ли подобные отношения доктора и медицинской сестры послужат общему делу.
В эти ужасные дни мы думали только о том, как спасти раненых или хотя бы облегчить их страдания. Вид несчастных солдат и офицеров так глубоко проникал в сердце, что я всеми силами старалась гнать от себя эти мысли. Иногда мне это удавалось, но временами я чувствовала, что никогда не смогу забыть то, что увидела в Ускюдаре. Это была постоянная жуткая картина смертей, ран, крови. Ни до, ни после я не видела ничего подобного и, надеюсь, больше никогда не увижу. В ускюдарском госпитале ужасы войны обнажились с обезоруживающей откровенностью, так же как глупость и бессердечие тех, кто послал людей на эту бессмысленную бойню. Все это переполняло меня таким негодованием, что я с удвоенной энергией выполняла всю ту тяжелую работу, на которую в иных обстоятельствах вряд ли была способна.
День сменялся ночью, но она не означала передышки – я по-прежнему без устали сновала от кровати к кровати. Иногда мне удавалось урвать несколько часов сна, но боль и страдания наших воинов преследовали меня даже во сне. Изувеченные люди провожали нас глазами, полными тоски, боли и надежды. Мисс Найтингейл бесшумно скользила по палатам, держа в руке лампу. Она задерживалась у постели тяжелораненых, шептала слова утешения, отдавала распоряжения сестрам и сиделкам. Не думала я, что мне когда-нибудь доведется пережить такой ужас, увидеть столько измученных, искалеченных людей. И в то же время дух мой не был сломлен. Я даже испытывала воодушевление при мысли, что могу, наконец, выполнять ту работу, для которой, как считала, я предназначена. Чувство своей необходимости людям наполняло меня радостью – ведь мои руки умели снимать боль, и часто, коснувшись лба какого-нибудь страдальца, я облегчала его муки.
Генриетта тоже прекрасно справлялась со своими обязанностями. Она была не так сильна физически, как я, и легко уставала, но я заметила, что одно присутствие моей милой, женственной подруги подбодряло многих раненых. Хорошенькая, как цветок, она служила отрадным контрастом всему окружающему нас ужасу, и ее обаяния не могли убить ни усталость, ни некрасивая форма, которая мало кому была к лицу. Этель же, с ее нежной душой, муки раненых трогали порой до слез, и наши пациенты любили ее за это. Мощная Элиза запросто могла одна поднять мужчину. Так мы, все четверо, трудились с полной отдачей и, мне кажется, справлялись неплохо.
Работы было так много, и я так старалась отдаться ей целиком, что даже на время забыла о том, что, собственно, привело меня сюда. Ведь у меня была моя собственная, личная причина для поездки – мне хотелось найти человека, который, по моему глубокому убеждению, погубил моего мужа, и преступная небрежность которого привела к смерти моего любимого сына.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123