В своей жажде знаний она ни одной чаши не оставляет неиспитой.
– В этих краях бытует множество преданий, мадемуазель Сент-Мартин, – вступил в разговор Джон Коллинз. – И особенно суеверны слуги, так что вы не должны судить по ним обо всех нас.
– Если уж на то пошло, – возразил Фермор, – корнуолльцы все как один суеверны… все как один! Мы с вами, мадемуазель, родом не из здешних мест, причем я еще больше чужестранец, чем вы. И все равно скрестим пальцы, тогда пикси не осмелятся к нам прикоснуться. – И он запел громким мелодичным тенором:
Уже берега Алан-Уотер снегом заметены.
У дочки мельника с жизнью счеты уже на нет сведены.
Пока он пел, его веселый взгляд искал глаза Мелисанды. Каролина, поджав губы, подумала: «С чего это он? Да еще при мне! Неужели ему все равно? Или он хочет дать мне понять, что, когда мы поженимся, не ста нет и пытаться сохранять мне верность?»
Она начала беседовать с Джоном Коллинзом. Насколько счастливее сложилась бы ее жизнь, будь она обручена с молодым человеком вроде Джона! Он вырос в сельской местности, у него нет этих городских замашек, пусть он и не столь привлекателен, сколь Фермор, однако с ним Каролина была бы гораздо счастливее.
А Фермор все пел и добрался до конца песни, только когда они подъехали к окраине Лискеарда.
Она лежит и чиста, и прелестна у реки, как с милым вчера…
Но уже вьюгой в белое платье одета, на челе – зимы покрова…
Последние слова он пропел с притворным пафосом, и Мелисанда не сумела сдержать смех.
– Но это же так печально! – как бы себе в укор сказала она.
– Никогда не прощу себе, что так вас опечалил! – провозгласил Фермор. – Но это же просто песня. На самом деле никакой дочки мельника не было.
– Но дочек мельников много, – возразила Мелисанда. – Та, что в песне… она существовала только в воображении автора. А сколько девушек в реальности любили и умерли из-за любви? И эта песня о них.
– В любом случае девушка была глупой, – подвела итог Каролина. – Ей бы следовало знать, что солдат обманывает ее, и не верить его сладким речам.
– Но откуда она могла знать об этом? – изумилась Мелисанда.
– Да любой бы понял!
– А она вот не поняла.
– Так я и говорю – она глупа.
– Лично я считаю, – вставил Джон Коллинз, – она могла бы дождаться более подходящего времени года. Топиться, когда падает снег?.. Почему она не подождала до весны?
– Она же была так несчастна! Подождать до весны… Да она не могла больше жить! – горячо возразила Мелисанда. – До весны же было так далеко! А бедняжка так горевала… Какая ей разница, идет снег или нет!
– И жаркие же дебаты вызвала моя песенка! – усмехнулся Фермор.
– Неудивительно, если она предназначалась исключительно для того, чтобы предупредить глупеньких молоденьких барышень, которые слушают сладкие речи предателей! – заметила Каролина.
– Все, кто любит, говорят сладкие речи, – сказала Мелисанда.
– Удивительная предусмотрительность со стороны матушки-природы! – поддержал ее Фермор. – Как песенка дрозда или павлиний хвост.
– Но как молодой девушке отличить правду от лжи?
– Девушка, не способная этого сделать, должна отвечать за последствия, – отрезала Каролина.
– Я спою вам другую песенку, – объявил Фермор, – дабы показать, что опасаться следует не только молоденьким женщинам. – И без промедления он запел:
Семь старых цыганок на графском дворе, волосы распустив, пели:
«Оставь чертог на заре, чудесной воли вкуси!»
И зачарованно леди взяла имбирь горьковатый у них.
Вспыхнули грецким орехом глаза, подхватил ее табора вихрь!
Фермор продолжал петь о том, как граф приехал домой и обнаружил, что его жена ушла с цыганами, и едко пародировал графа, который просил графиню вернуться, а та отказалась.
Когда вернулся в поместье граф, его встретила тишина.
Грозил: «Нищета тебя ждет и грязь!» Молил: «Ты вернись, жена!»
Но что ей злато, что жемчуг его, угрозы, посулы счастья!
Ей стала воля дороже всего, ветров поцелуи, объятья…
Въезжая в город, все они смеялись – даже Каролина.
– Да здравствует покинутый граф! Спасибо ему за то, что развеял печаль по поводу безвременной кончины надоевшей всем дочки мельника! – воскликнул Фермор.
Молодые люди направились к постоялому двору, где накормили лошадей, пока сами отдыхали, прежде чем отправиться на конную ярмарку. Фермор хотел взглянуть на лошадей, а Джон Коллинз намеревался купить коня.
Они расположились в отдельной комнате, с посыпанным опилками полом. Девушка в милом чепце принесла им высокие кружки с крышками, наполненные корнуолльским элем. К элю были поданы горячие – только что из печки – пирожки, благоухающие луком.
– Похоже, сегодня в городе будет веселье, – сказал Фермор девушке в чепце. Она была премилой, а у Фермора для хорошенькой девушки всегда имелось наготове ласковое словечко или улыбка, не важно, сколь сильно он был увлечен в это время другой.
– Вы приехали в самое время, сэр, – ответила она, потупившись. – Сегодня будут пороть старика Тома Мэттьюса. Его поймали, когда он воровал кур у фермера Трегерта. Весь город выйдет на улицу, чтобы посмотреть.
– Значит, повеселимся! – обрадовался Фермор. – Принеси нам, пожалуйста, еще пирожков, они очень неплохи.
Девушка почтительно присела и удалилась.
– Я не совсем поняла, что она сказала, – попросила объяснения Мелисанда.
– О, эти люди радуются пустякам. Будет наказан еще один преступник, только и всего, – пришел ей на помощь Джон Коллинз.
– И его станут пороть прямо на улице? – спросила Мелисанда.
– Он воровал кур, и его поймали с поличным, – ответила ей Каролина.
– Но пороть его прилюдно!.. Это такое бесчестье! Да и больно к тому же!
– Ну, будем надеяться, что это послужит ему хорошим уроком и отучит красть, – сказал Фермор.
– Но на улице… на виду у других… – содрогнулась Мелисанда. – Когда человека подвергают физическому наказанию – это само по себе плохо. Но прилюдно…
– Зато другим неповадно будет, мадемуазель, – резко произнесла Каролина. – Некоторым стоит показать, какие последствия их ожидают, если они возьмут то, что им не принадлежит.
Мелисанда умолкла, и, когда служанка принесла новую порцию пирожков, оказалось, что у нее совсем пропал аппетит.
Выйдя на улицу, они столкнулись со зловещей процессией. Преступник, обнаженный по пояс, был привязан к задку повозки, которая медленно тащилась по улицам города. Позади шли двое мужчин с хлыстами и по очереди опускали хлысты на кровоточащую спину жертвы.
Каролина, Фермор и Джон взирали на эту картину безразлично, только Мелисанда с содроганием отвернулась. «А что, если он был голоден? – думала она. – А может, ему нечем было кормить семью? Откуда нам знать, заслуживает ли он подобного наказания?»
Мелисанда погрустнела, и следа не осталось от того веселья, которое она излучала на подернутой туманом дороге.
Фермор оказался рядом с ней.
– В чем дело? – осведомился он.
Мелисанда покачала головой, но он подъехал ближе, требуя ответа на свой вопрос. Она попыталась объяснить, хотя сомневалась, что он ее поймет.
– Кусты, цветы и туман… все было так красиво. А это… это безобразно!
– Воры должны нести наказание. В противном случае они без колебаний разденут и разуют нас на ходу.
Они подъехали к конюшням, и, пока Фермор с Джо ном выбирали лошадь, Каролина сказала Мелисанде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
– В этих краях бытует множество преданий, мадемуазель Сент-Мартин, – вступил в разговор Джон Коллинз. – И особенно суеверны слуги, так что вы не должны судить по ним обо всех нас.
– Если уж на то пошло, – возразил Фермор, – корнуолльцы все как один суеверны… все как один! Мы с вами, мадемуазель, родом не из здешних мест, причем я еще больше чужестранец, чем вы. И все равно скрестим пальцы, тогда пикси не осмелятся к нам прикоснуться. – И он запел громким мелодичным тенором:
Уже берега Алан-Уотер снегом заметены.
У дочки мельника с жизнью счеты уже на нет сведены.
Пока он пел, его веселый взгляд искал глаза Мелисанды. Каролина, поджав губы, подумала: «С чего это он? Да еще при мне! Неужели ему все равно? Или он хочет дать мне понять, что, когда мы поженимся, не ста нет и пытаться сохранять мне верность?»
Она начала беседовать с Джоном Коллинзом. Насколько счастливее сложилась бы ее жизнь, будь она обручена с молодым человеком вроде Джона! Он вырос в сельской местности, у него нет этих городских замашек, пусть он и не столь привлекателен, сколь Фермор, однако с ним Каролина была бы гораздо счастливее.
А Фермор все пел и добрался до конца песни, только когда они подъехали к окраине Лискеарда.
Она лежит и чиста, и прелестна у реки, как с милым вчера…
Но уже вьюгой в белое платье одета, на челе – зимы покрова…
Последние слова он пропел с притворным пафосом, и Мелисанда не сумела сдержать смех.
– Но это же так печально! – как бы себе в укор сказала она.
– Никогда не прощу себе, что так вас опечалил! – провозгласил Фермор. – Но это же просто песня. На самом деле никакой дочки мельника не было.
– Но дочек мельников много, – возразила Мелисанда. – Та, что в песне… она существовала только в воображении автора. А сколько девушек в реальности любили и умерли из-за любви? И эта песня о них.
– В любом случае девушка была глупой, – подвела итог Каролина. – Ей бы следовало знать, что солдат обманывает ее, и не верить его сладким речам.
– Но откуда она могла знать об этом? – изумилась Мелисанда.
– Да любой бы понял!
– А она вот не поняла.
– Так я и говорю – она глупа.
– Лично я считаю, – вставил Джон Коллинз, – она могла бы дождаться более подходящего времени года. Топиться, когда падает снег?.. Почему она не подождала до весны?
– Она же была так несчастна! Подождать до весны… Да она не могла больше жить! – горячо возразила Мелисанда. – До весны же было так далеко! А бедняжка так горевала… Какая ей разница, идет снег или нет!
– И жаркие же дебаты вызвала моя песенка! – усмехнулся Фермор.
– Неудивительно, если она предназначалась исключительно для того, чтобы предупредить глупеньких молоденьких барышень, которые слушают сладкие речи предателей! – заметила Каролина.
– Все, кто любит, говорят сладкие речи, – сказала Мелисанда.
– Удивительная предусмотрительность со стороны матушки-природы! – поддержал ее Фермор. – Как песенка дрозда или павлиний хвост.
– Но как молодой девушке отличить правду от лжи?
– Девушка, не способная этого сделать, должна отвечать за последствия, – отрезала Каролина.
– Я спою вам другую песенку, – объявил Фермор, – дабы показать, что опасаться следует не только молоденьким женщинам. – И без промедления он запел:
Семь старых цыганок на графском дворе, волосы распустив, пели:
«Оставь чертог на заре, чудесной воли вкуси!»
И зачарованно леди взяла имбирь горьковатый у них.
Вспыхнули грецким орехом глаза, подхватил ее табора вихрь!
Фермор продолжал петь о том, как граф приехал домой и обнаружил, что его жена ушла с цыганами, и едко пародировал графа, который просил графиню вернуться, а та отказалась.
Когда вернулся в поместье граф, его встретила тишина.
Грозил: «Нищета тебя ждет и грязь!» Молил: «Ты вернись, жена!»
Но что ей злато, что жемчуг его, угрозы, посулы счастья!
Ей стала воля дороже всего, ветров поцелуи, объятья…
Въезжая в город, все они смеялись – даже Каролина.
– Да здравствует покинутый граф! Спасибо ему за то, что развеял печаль по поводу безвременной кончины надоевшей всем дочки мельника! – воскликнул Фермор.
Молодые люди направились к постоялому двору, где накормили лошадей, пока сами отдыхали, прежде чем отправиться на конную ярмарку. Фермор хотел взглянуть на лошадей, а Джон Коллинз намеревался купить коня.
Они расположились в отдельной комнате, с посыпанным опилками полом. Девушка в милом чепце принесла им высокие кружки с крышками, наполненные корнуолльским элем. К элю были поданы горячие – только что из печки – пирожки, благоухающие луком.
– Похоже, сегодня в городе будет веселье, – сказал Фермор девушке в чепце. Она была премилой, а у Фермора для хорошенькой девушки всегда имелось наготове ласковое словечко или улыбка, не важно, сколь сильно он был увлечен в это время другой.
– Вы приехали в самое время, сэр, – ответила она, потупившись. – Сегодня будут пороть старика Тома Мэттьюса. Его поймали, когда он воровал кур у фермера Трегерта. Весь город выйдет на улицу, чтобы посмотреть.
– Значит, повеселимся! – обрадовался Фермор. – Принеси нам, пожалуйста, еще пирожков, они очень неплохи.
Девушка почтительно присела и удалилась.
– Я не совсем поняла, что она сказала, – попросила объяснения Мелисанда.
– О, эти люди радуются пустякам. Будет наказан еще один преступник, только и всего, – пришел ей на помощь Джон Коллинз.
– И его станут пороть прямо на улице? – спросила Мелисанда.
– Он воровал кур, и его поймали с поличным, – ответила ей Каролина.
– Но пороть его прилюдно!.. Это такое бесчестье! Да и больно к тому же!
– Ну, будем надеяться, что это послужит ему хорошим уроком и отучит красть, – сказал Фермор.
– Но на улице… на виду у других… – содрогнулась Мелисанда. – Когда человека подвергают физическому наказанию – это само по себе плохо. Но прилюдно…
– Зато другим неповадно будет, мадемуазель, – резко произнесла Каролина. – Некоторым стоит показать, какие последствия их ожидают, если они возьмут то, что им не принадлежит.
Мелисанда умолкла, и, когда служанка принесла новую порцию пирожков, оказалось, что у нее совсем пропал аппетит.
Выйдя на улицу, они столкнулись со зловещей процессией. Преступник, обнаженный по пояс, был привязан к задку повозки, которая медленно тащилась по улицам города. Позади шли двое мужчин с хлыстами и по очереди опускали хлысты на кровоточащую спину жертвы.
Каролина, Фермор и Джон взирали на эту картину безразлично, только Мелисанда с содроганием отвернулась. «А что, если он был голоден? – думала она. – А может, ему нечем было кормить семью? Откуда нам знать, заслуживает ли он подобного наказания?»
Мелисанда погрустнела, и следа не осталось от того веселья, которое она излучала на подернутой туманом дороге.
Фермор оказался рядом с ней.
– В чем дело? – осведомился он.
Мелисанда покачала головой, но он подъехал ближе, требуя ответа на свой вопрос. Она попыталась объяснить, хотя сомневалась, что он ее поймет.
– Кусты, цветы и туман… все было так красиво. А это… это безобразно!
– Воры должны нести наказание. В противном случае они без колебаний разденут и разуют нас на ходу.
Они подъехали к конюшням, и, пока Фермор с Джо ном выбирали лошадь, Каролина сказала Мелисанде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101