– Экстракт конопли! – Он полез за бутылочкой.
– Не трогай… лист коровяка, лист посконника, семя пузырника, анис, цикута ядовитая… печеночный мох. – Дух тряхнул головой и открыл глаза. – Прошу прощения, я тут принюхивался.
– Готово! – крикнула мисс Катлин через пару минут.
Дух в последний раз втянул носом пыльный, пропахший травами воздух. Когда они уже собрались уходить, Стив встал на весы ВАШ ВЕС И ПРОГНОЗЫ НА БУДУЩЕЕ и пошарил в карманах в поисках монетки в один цент.
– Они не работают, – сказал Дух. – Уже давно сломаны.
Но Стив уже опустил монетку в щель. В весах что-то лязгнуло, брякнуло и затрещало. Из горизонтальной прорези рядом с щелью для монеток выползла желтая карточка.
– Я никогда так не делал, – сказал Дух.
Стив протянул ему карточку. Дух прочел ее дважды. Первый раз – про себя, второй – вслух.
– «У вас и у вашей любимой будет большая боль».
Глаза у Духа были темными и встревоженными.
– Да ну, хренотень какая. – Стив отобрал у Духа карточку и смял ее в кулаке. – У меня нет никакой любимой.
Когда они вышли из задней комнаты, мисс Катлин посмотрела на них с подозрением:
– Что-нибудь случилось?
– Твои весы выдали Стиву нехорошее предсказание. – Дух пересказал ей, что было написано на карточке.
Она покачала головой:
– Ну, я бы не стала придавать этому значения. Эти старые вещи… обычно они вообще не работают, но иногда проявляют характер и начинают капризничать. У каждого в жизни случаются неприятности, так что подобное предсказание верно для всех. – Она посмотрела на Стива и вдруг прищурилась. – А что касается лично тебя… я помню, что говорила про тебя Деливеранс. У меня нет такого дара, какой был у нее и какой есть у Духа, но я тоже кое-что вижу.
Ты – человек горячий. Ты живешь только порывами и страстями. И не слушаешь свое доброе сердце, хотя тебе надо бы чаще к нему прислушиваться. Деливеранс говорила, что когда-нибудь ты причинишь кому-то очень сильную боль… но самую сильную боль ты причинишь себе.
Обратная дорога получилась унылой. Облака затянули небо, было душно и сыро. На Стива опять накатила слабость – остаточные явления утреннего бодуна. Дух сидел молча и даже не притронулся к гитаре. Время от времени он выглядывал в окно и смотрел на небо, не собирается ли дождь. Дух знал, что следующий дождь принесет холода; а там уже недолго и до зимы.
– Черт, это еще что такое?
Дух посмотрел туда, куда указывал Стив. Они ехали на большой скорости, поэтому он сначала лишь мельком увидел и только потом осознал увиденное: высокий бледный мужик весь в черном, сгорбившийся за цветочным прилавком. Черный плащ, черная широкополая шляпа, большие темные очки вполлица. И даже перчатки. Понятное дело, черные. На деревянной дощечке, прибитой к прилавку, было написано: РОЗЫ.
– Это он так развлекается, что ли? – Стив нервно поднял стекло. В машине сразу же стало жарко и душно. Дух так и не понял, почему человек за цветочным прилавком вызвал у него такое отвращение; но он знал, что подобное отвращение не возникает просто так, на пустом месте. И тревога за Энн по-прежнему не давала ему покоя. Но он все равно ничего не сделает, пока не докопается до причины. Дух прислонился лбом к стеклу и постарался вообще ни о чем не думать.
17
Утро на залитой солнцем дороге: в динамиках гремит музыка, вино льется рекой. Утро совсем в другом мире, где все ново и интересно, где нет долгих и нудных дней в школе и долгих и нудных вечеров в пиццерии, когда ты сидишь и куришь одну за одной, лишь бы убить время. Утро, когда ты просыпаешься не один, когда рядом есть трое совершенно безбашенных ребят с их дружелюбными теплыми телами и странным запахом. Теперь Никто понял, что это за запах. Запах крови – свежей и давно засохшей крови. Никто привык к этому запаху, и он совсем не казался ему противным. Даже наоборот. И он наконец был на Юге – на пышном зеленом Юге с его буйными зарослями пуэрарии и железными дорогами, по которым грохочут длинные поезда.
После полудня Зиллах раздал всем по марочке с кислотой. Сказал, что это какое-то «распятие» из Нью-Йорка. Молоха и Твиг тут же заглотили свои квадратики. Никто пока не торопился. Он пробовал кислоту только дважды – дешевую гадость под названием «инь-янь», которую Джек продавал по три доллара за штучку. Но потом он пожал плечами. Теперь ритм его жизни стал совсем другим; сколько это продлится – никто не знает, поэтому надо пользоваться моментом. Он положил марочку на язык.
Минут через двадцать они остановились у какой-то придорожной закусочной. Молоха заказал сладкий пирог, а Твиг – гамбургер с непрожаренным мясом. Зиллах взял себе только стакан минералки, а Никто вообще не решился ни есть, ни пить. Кислота уже начала действовать. Впечатление было такое, что у него внутри все щекочется.
Молоха и Твиг смеялись какой-то шутке, понятной только им двоим. Молоха принялся открывать пакетики с сахаром. Зиллах сидел тихо, но Никто чувствовал на себе его взгляд – зеленый, и жаркий, и испытующий. Никто сидел, опустив глаза, и вертел в руках крошечный пластиковый стаканчик со сливками. Почему Зиллах так смотрит? Чего он хочет от него?
Он взглянул на Молоху с Твигом, ожидая от них какой-то подсказки. Но те затеяли шутливую возню с тумаками. В данный момент они препирались, у кого больше места в их пластиковой кабинке.
– У меня всего дюйм…
– Я знаю, что у тебя всего дюйм, но мы сейчас говорим не про член.
У Никто вдруг схватило живот, и перед глазами все поплыло. Его прежняя жизнь показалась ему такой детской, такой далекой – как детсадовские игры, как сны во сне. Внутри все щекоталось и легонько покалывало. Он растер щеки ладонями. Онемевшая кожа казалась резиновой. В горле стоял комок. Ему было трудно дышать и больно глотать. Когда он сглотнул слюну, она показалась ему густой и липкой, как сироп. Он чувствовал, как она стекает по горлу. Он вдруг задумался: а куда девается слюна, когда ты ее глотаешь? Стекает в желудок? Но тогда у него весь желудок должен быть переполнен слюной?!
Ему не хотелось ни о чем думать.
Он стал смотреть на Молоху с Твигом, которые прекратили дурачиться и принялись прихорашиваться. Твиг достал карандаш для глаз и теперь подводил нижнее веко Молохе на левом глазу, постоянно покрикивая на него, чтобы он не закрывал глаз. Молоха сидел и не дергался. Несмотря на постоянные подколы, эти двое, похоже, безоговорочно доверяли друг другу.
Никто опустил глаза и уставился в стол, на остатки Твигова гамбургера – кусочки мяса и лука липли к булочке в розовых пятнах кетчупа – и пирога Молохи. Потеки земляничного варенья в растаявших взбитых сливках были похожи на кровь. И посреди всего этого бардака возвышался стакан Зиллаха, безукоризненно чистый, без единого жирного отпечатка пальцев, наполовину наполненный чистой холодной водой.
Молоха запустил пальцы во взбитые сливки и облизал их. Он улыбнулся Никто. Его глаза были черными-черными – как будто они, состояли из одних зрачков – и возбужденно блестели. Между белыми зубами Молохи скопилась какая-то липкая красная масса – начинка от пирога. Никто сразу вспомнил бутылку, припрятанную под диваном в кузове фургончика. Она была еще наполовину полной. Во рту возник привкус крови, смешанной с крепкой выпивкой. То, что он выпил их кровяной коктейль, как-то сблизило его с ними – сблизило гораздо сильнее, чем «извращенный» секс или наркотики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99