Нет!
Никакой интернат, даже если там на трех учеников будет приходиться учитель, не заменит человечеству мать и отца, бабушку и дедушку, братьев и сестер. Нравственность передается не средствами науки, а средствами сердца, а его, единственное, родное, родительское сердце не в силах заменить ни эксперимент, ни справедливое ребячье товарищество, ни все иное - пусть гуманное, доброе, человечное, а все же не родное.
Роднёй крепок человек. Близкими. Матерью своей. С близкими все одолеть можно, если, конечно, существует стремление и действенное воспитание.
Школы будущего нам помогут, спору нет. А школа материнской любви помогает уже теперь, как помогала многие века назад. Как помогла она, скажем, лично Вам и лично мне.
Последнее, что я должен сделать, Нина Степановна, - утешить, успокоить Вас.
Ваша дочь и Вы вознесли себя очень высоко своим поступком. Вы живете выше нормы, потому что одарили любовью и заботой брошенного человека. Не надо тешиться без конца этой мыслью, но отбрасывать ее в сторону тоже негоже. Возвращаясь к ней, Вы можете укрепляться в своих силах и в том, что как бы плохо ни было, дело сделано и польза есть.
А плохое пройдет. Отболеет плохим, как корью, Ваш Андрей. Станет взрослым, благодарным Вам естественно за Вашу естественную любовь.
Да, наследственность существует, но пока в Андрее нет никаких примет злонамеренных ее проявлений. Пока обычный, возбудимый ребенок, неуравновешенный, плохо управляемый - но ведь не конченый! Конченых детей не бывает. Есть конченые, нетерпеливые взрослые.
Терпение. Вот то слово, ключ к истине.
Да здравствует терпение - родительское и учительское! Да будет терпелив взрослый, ударяясь о нетерпение ребенка. Пусть благодаря терпению он будет хотя бы чуточку выше своего воспитанника, потому что только с высоты можно разглядеть его близкое и дальнее, ошибки, и радости, муки и преодоления.
Да, надо быть чуточку выше и чуточку мудрее, ведь мы - взрослые, оказавшись одного роста с ребенком и снизив себя до одного уровня с ним, воспитание превращаем в борьбу, только не равных, все равно же взрослый это взрослый. Такая борьба не ведет к победе. К подавлению, к ответной ненависти, к страху, что снова станут песочить, жучить, воспитывать, но кг к радости освобождения, самостоятельности, постижения и движения вперед.
Чуточку выше означает не что иное, как чуточку дальше. Дальше видно. Дальше слышно. Больше понятно.
Вот и все, Нина Степановна.
Генетическую предопределенность, даже если она и есть, может одолеть только терпение, продиктованное любовью.
Желаю Вам сил, терпения и настоящей любви к Андрею. Верю, что доброе дело, на которое решилась Ваша дочь и Вы тоже, возблагодарится достойно.
Д Е Т И Б Е З Р О Д И Т Е Л Е Й
Сочувствие. Соучастие. Сопереживание. Сострадание.
Знаю, что многим не нравятся эти понятия: попугивают принадлежностью к ветхозаветным далям, к библейским истинам. Что касается слов, согласен: тут можно спорить. Но вот со смыслом - не поспешаем ли, отрицая суть этих слов? Ведь за ними - изначальные нравственные устои, нормы поведения, обязательные для каждого - независимо от образования, образа жизни, воспитания.
И должны же быть - должны! - в фундаменте, в основании каждого из нас естественные и незыблемые истины, выпадение которых - или хотя бы лишь одной - все равно как отсутствие целого звена в позвоночнике, в становом хребте человеческой души.
Однако же вот какая странность давно уже замечена мною - да разве одним мною? Чем благополучнее жизнь человека, семьи или некоего сообщества - группы семей, а там, глядишь, какой-нибудь лаборатории, института, целого селения, - где окромя крепких зарплат еще приличествующие премии или помимо мощного, высокоурожайного огорода, взвивающего под облака возможности потребительских амбиций, еще присутствует законная материальная обеспеченность, - словом, чем сытнее, чем слаще жизнь, тем неохотнее желают люди знать о бедах, существующих неподалеку, тем неохотнее открывают они глаза при виде их, тем радостнее затыкают уши, слыша предложение - соучаствовать.
Сытость склонна к душевной близорукости и нравственной глухоте; она сама выбирает эти изъяны, словно зонтом прикрывается ими от напастей, свято веруя, что этаким манером спасется сама: какое дело ей до других, скорей бы самой достичь желанного идеала.
Но каков идеал сытости? Сзерхсытость? Обжорство? Десять пар импортных сапог? Пять дубленок? Три дачи?
В том-то и дело, что даже по природе своей сытость конечна и у нее есть предел: достиг человек всех вещных благ - а что дальше? - и вот он озирается окрест: богатый, но недовольный, потому что пустой. И потому что забыл однажды простую, отвергнутую когда-то истину, показавшуюся ветхозаветной в час самоублажения. А истина эта такая: лишь отдавая, становишься богаче. И вовсе не об имуществе здесь речь. Нет, не об идеале скромной бедности говорю я.
А только о том, что уродлива душа, выбившая позвонки в своем становом хребте.
Душа эта - ниже ростом.
Уточню, чтоб быть правильно понятым: я не против сытости, особливо в нашем исстрадавшемся на войнах народе. Я против людской слепоты и глухоты, которую, увы, рождает сытость. Я за высокое незабывание беды, которая живет неподалеку.
За сочувствие и сострадание, особенно ежели речь - о малых сих.
Но к чему эта преамбула?
А к тому, что принято постановление Центрального Комитета КПСС и Совета Министров страны, посвященное детям-сиротам и детям, "оставшимся без попечения родителей".
Документ этот рождает в душе моей ликование - своими, скажу так, человечными достоинствами - добросердечием, родительской внимательностью к мельчайшим подробностям воспитания и быта в Доме ребенка, в детском доме, в интернате для сирот и детей "оставшихся", заботливостью о судьбе каждого, кто там растет, и о том, как именно растет, педагогической озабоченностью тем, как сложится взрослая судьба человека, в детстве, увы, обделенного отцовской и материнской лаской, такой озабоченностью, чтобы "оставшийся" - не остался...
Да простится мне это нестрогое сравнение, но никак не выходит из головы мысль о том, что ребятишки эти - а их не одна сотня тысяч! - в тяжкие их дни обрели свое место под крылом могучей и доброй птицы, под крылом Отечества нашего и его негромкоголосой доброты.
Да и то! Ведь по жизни мы знаем: чем глубже чувствует человек, тем реже клянется он в любви и верности, однако же истинно подлинным чувством осветляет жизнь тех, кого любит, кому служит, кого лелеет. Нет, не остается голодным, сирым, никому не нужным у нас ребенок, опаленный бедой, есть ему куда отступить, коли невмоготу, - под теплую сень государственной длани.
Выспренне звучит? Ничуть!
Государство - это мы. Не всуе и мудро сказанная однажды истина эта особенно ясна, будучи приложена к бытовым постепенностям детских судеб; ведь на пороге Дома ребенка, детского дома их встретят живые ладони живой и конкретной тети Паши или тети Глаши, которая и приголубит, и всплакнет, и вынет из глубины сердца своего ласковые, давно не слышанные, материнские слова, и умоет, и переоденет, и накормит с ложечки, если мал и немощен, а ведь если вдуматься-то, руки ее - это и есть руки Отечества, руки государства.
Именем страны уполномоченные добрые тетеньки разных имен и отчеств в разнообразных весях и городах обихаживают тех, кому нужней всего не новая одежда - хотя и она ох как нужна!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147