А вдруг материнство, святая эта ипостась, тоже способно вырождаться? Нет, не вообще, не везде и сразу, а в отдельных женщинах, в отдельном роде, семействе?
Трудно вообразить себе обыкновенную женщину, которая бы написала вот такую расписку и потом, всю жизнь свою оставшуюся, не каялась бы, не терзала себя. Значит, женщина эта - не обыкновенная, выродок, чудовище, поганка без корней?
Отвечу на собственные вопросы.
Печальная эта истина, трудно с ней смириться, трудно принять, но истина потому и зовется истиной, что она правдива. Так вот - существует печальная истина, по которой и святые начала могут угасать, умирать, вырождаться.
Выяснить причины угасания, умирания и вырождения - дело не очень приятное, но нужное, важное.
Видеть красивое - всегда приятно.
Видеть ничтожное - больно. Оно слепит, оно вызывает отвращение. Любоваться ничтожным немыслимо, но препарировать его необходимо, иначе оно будет процветать. Ничтожное подобно опухоли - выяснив причины ее возникновения, опухоль надо лечить, а если нужно, оперировать. Так и тут.
Горько говорить о материнстве ничтожном, несостоявшемся, поруганном.
Но суждение о поруганном материнстве вовсе не означает неуважения к материнству истинному, прекрасному, достойному.
Стоит ли говорить вообще на эту тяжкую тему? - могут спросить меня. Ведь поруганное материнство составляет доли процента и не способно составить серьезной проблемы.
Согласиться бы с радостью, да не выходит. Безответственное рождение, безответственное материнство похожи на выстрел шрапнелью: оно поражает сразу многих.
Даже нерожденных.
* * *
Вера Надеждовна:
- Вот сколько думаю, сколько бьюсь, а никак понять не могу, никак не найду ответа: жизнь наша все лучше и лучше становится, спокойнее материально, если только хочешь, конечно, стремишься, каждый может себя обеспечить, если же говорить о помощи - обратись только, разве кто откажет, завод ли, колхоз, любое учреждение, - но вот никак не убывает, нет, никак меньше их не становится, наших ребятишек, без вины виноватых.
* * *
Кто же они, виноватые? Какие они?
Она вспоминает свое начало, полтора десятка лет тому назад. В моде тогда были плащи болонья, мало кто их имел, и вот приходит из роддома вместе с ребенком такая эффектная мамочка - в болонье, на модных каблуках-шпильках, вся из себя элегантная, приносит младенца, чтобы соблюсти последние формальности, поставить подпись под отказом, сходить с патронажной сестрой к нотариусу.
Пока дамочка ждала, женщины о своем говорили.
Вера Надеждовна сказала, между прочим, что вот, мол, они с мужем получили двухкомнатную квартиру, одна дочка у них есть, неплохо бы и о сыне подумать - так, обычный женский разговор, не больше, не меньше, - но кто же квартире не радуется, кто не связывает с ней своих намерений.
И вот эта эффектная дамочка в модной болонье и на шпильках вдруг гордо так говорит:
- А у меня трехкомнатная квартира!
Разговор как осекло, все замолчали, хотя на языке вопрос вертелся: "И что же единственного своего ребенка сдаешь?" Знали уже по бумагам ребенок единственный, первый.
Сходила дамочка к нотариусу, поставил точку в судьбе собственного ребенка, стала прощаться - не с ним, а с сотрудницами, - Вера Надеждовна ей и говорит:
- Покормите хоть последний раз грудью дитя-то собственное!
Та не смутилась ни чуточки, воскликнула:
- Что вы! Я его и в роддоме-то не кормила.
Кивнула, прикрыла за собой дверь и навек исчезла.
Вариант первый: приехала, беременная, из Читы к сестре, пожила тут несколько месяцев, родила ребенка, отказалась от него, махнула хвостом, заметая следы, и вернулась назад, в свой город. Вариант эгоистки, потерявшей совесть.
- Замела следы? - сомневаюсь я. Ребенка, это был мальчик, усыновили добрые люди, а в таких случаях, по законодательству, матери, если она даже очень захочет, о ребенке ничего не узнать. При таком раскладе, выходит, скрыть материнство куда легче, чем скрыть отцовство...
Впрочем, речь сейчас не об этом. Речь о природе - если это природа! такого материнства. Вопросы рождаются прямые, но закономерные: материнство ли это вообще? Почему надо надеяться лишь на суд совести в таких ситуациях? Отчего женщина, подобная моднице на шпильках, освобождена от всякой моральной и материальной ответственности? Возможна ли вообще ответственность?
И еще: какова мораль этой женщины? До каких степеней изолгалась она перед близкими - ведь есть же и близкие у нее? Кто ее учителя? А мать, чему научила она? Или в личной судьбе образовался излом такой драматической силы, что пришлось избавиться от сына? Это, впрочем, звучит смешно, ибо с точки зрения нормальной психологии изломом таким, вызывающим понимание, может служить лишь собственная смерть или неизлечимая болезнь при родственной пустоте вокруг.
Об этом речи, выходит, нет.
Речь идет о постыдстве, о казни материнства, женщиной, способной рожать.
* * *
Вариант первый предполагает человеческую подлость, в данном случае сугубо женскую подлость - и больше ничего.
Никаких оправданий нет и быть не может.
Налицо признаки благополучия - материального, имеется в виду, умысла, осквернения материнства, боязнь за собственную судьбу, точнее - за собственную шкуру.
Подлее этого трудно придумать.
Вариант второй имеет, так сказать, привходящие обстоятельства.
Нельзя сказать, чтобы обстоятельства эти вызывали сочувствие, приязнь, скидку, - ни в коем случае. Современное законодательство признает их отягчающими обстоятельствами, и это вполне справедливо.
Однако они есть, и это очевидно.
Что за обстоятельства?
Беспутная, порой развратная жизнь и пьянство.
Сразу сделаю необходимую и важную, на мой взгляд, оговорку. О пьянстве много говорят, много пишут. Ясное дело, прежде всего беспокоят прогулы - как следствие пьянства, плохая, некачественная работа, дисквалификация людей: что может доброго сделать человек с трясущимися руками и мутным взглядом? Пьяному, гласит народная мудрость, море по колено, ему все легко: от оскорбления, мордобоя до воровства, до домашнего террора, до нарушения самой святой истины.
И все же, как ни крути, все это первичные, лежащие на поверхности итоги пьянства. О следствиях - самых страшных, человеческих следствиях тяжкого этого зла - говорим мы неохотно, как правило, не углубляясь далее разрушенных семей.
А следствие его куда глубже! Уходит в пространство и время злобная сила водки, необратимо ломая судьбы и жизнь.
Так вот, вариант второй - это мать, лишенная судом, а значит, государством родительских прав, и в ста случаях из ста мать эта - пьющая.
Та, первая, в модной когда-то болонье, растоптала материнство умышленно; другая, расхристанная, неопрятная, с синяком под глазом, с трясущимися руками, несвязной речью, тусклым, не вполне осознанным взглядом, тоже растоптала материнство, правда, вроде бы неумышленно: водка погубила.
Однако есть ли разница? В чем она? Ведь разницу нужно судить по результату. А он одинаков.
А если говорить про результат отдаленный, то и в лучшем случае подчеркнем эти слова: в лучшем случае, они много значат - мука станет трехсторонней, мучиться будет не только пьянчужка-мать, не только несчастная родня и окружение, но и подросший ребенок - мучиться сознанием неполноценности собственной матери, ее никчемной, исковерканной жизнью со всеми ее, рикошетом попадающими, бедами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147