— Ба, я забыл об этом!
— Вы были правы, тысячу раз правы, а я, ваша правда, дурак, слепой, упрямый дурак. Как благородно вы защищали меня! Но как вы очутились здесь сами? Никогда в жизни я не испытывал такого изумления, как в тот миг, когда увидел ваше лицо.
Амос Грин усмехнулся про себя.
— Я подумал, то-то вы удивитесь, узнав, кто ваш возница, — промолвил он. — Упав с лошади, я лежал неподвижно, отчасти потому, что следовало отдышаться, частью же затем, что находил разумнее лежать, чем стоять при лязге стольких шпаг. Потом, воспользовавшись тем, что вас окружили, я скатился в канаву, выбрался из нее на дорогу и под тенью деревьев дополз до экипажа прежде, чем меня хватились. Я сразу сообразил, как могу пригодиться вам. Кучер сидел обернувшись, с любопытством глядя на все происходящее сзади. С ножом в руке я вскочил на переднее колесо, и бедняга замолк навеки.
— Как, без единого звука?
— Я не напрасно жил среди индейцев.
— А потом?
— Я стащил кучера в канаву и переоделся в его одежду и шляпу. Я не скальпировал его.
— Скальпировать? Великий боже! Да ведь такие вещи случаются только среди дикарей.
— А! То-то я подумал, что это не в обычаях здешней страны. Теперь я рад, разумеется, что не проделал эту операцию. Затем, едва я успел взять в руки вожжи, как бандиты все подошли ко мне и бросили вас в карету. Я не боялся, что они узнают меня, но только беспокоился, не зная, по какой дороге мне нужно ехать, а потому пустил их на разведку. Они упростили дело, послав вперед несколько всадников, и все шло гладко, пока я не увидел тропинки и не погнал по ней лошадей… Мы ушли бы, не подстрели негодяй коня и если бы вошли в воду эти негодные твари!
Де Катина снова пожал руку спутнику.
— Вы честно исполнили свой долг, — сказал он. — Это была поистине смелая мысль и отчаянный поступок.
— Ну а теперь что? — спросил американец.
— Я не знаю ни людей, ни места, куда нас везут.
— Видимо, в свой поселок, сжечь.
Де Катина неистово расхохотался, несмотря на тревогу.
— Вы все думаете, что мы в Америке! — сквозь смех проговорил он. — Во Франции не бывает таких вещей.
— Ну, насчет веревки во Франции дело, кажется, обстоит довольно просто. Я полагал, что мне конец, когда бандиты затянули вожжи.
— Я думаю, нас везут куда-нибудь, чтобы спрятать, пока не уладится это дело.
— Ну, им придется похлопотать над этим.
— Почему?
— Они могут не найти нас, когда мы вновь понадобимся.
— Что вы хотите этим сказать?
Вместо ответа американец ловким поворотом высвободил связанные руки и поднес их к лицу товарища.
— Это, видите ли, первое, чему учат в индейских вигвамах. Мне случалось выскальзывать из ремней сыромятной кожи у гуронов, и потому навряд ли этот ремень в состоянии меня удержать. Протяните-ка руки.
Несколькими ловкими приемами он ослабил веревки настолько, что руки де Катина оказались также свободными.
— Ну, теперь приподнимите ноги. Они увидят, что нас было легче поймать, чем удержать.
Но в эту минуту экипаж поехал медленнее, и вот звук копыт передней лошади внезапно умолк. Пленники, заглянув в окно, увидели перед собой громадное здание, окутанное тьмой. Фонари горели лишь на деревянных воротах, утыканных громадными скобами и гвоздями. В верхней части двери была вставлена маленькая железная решетка, и через нее пленники вдруг увидели свет фонаря и чье-то бородатое лицо. Де Вивонн поднялся на стременах и, вытянув шею, стал объяснять что-то так тихо, что даже наиболее заинтересованные в этом разговоре ничего не могли расслышать. Они заметили только, как всадник поднял кверху золотое кольцо, и бородатое лицо, недоверчиво качавшее головой, вдруг прояснилось и, улыбаясь, утвердительно кивнуло. Мгновение спустя дверь на скрипучих петлях отворилась и экипаж въехал во двор, а остальные всадники, за исключением де Вивонна, остались за воротами. Когда лошади остановились, вокруг кареты оказалась кучка грубых молодцов, вытащивших пленников. При свете факелов де Катина и Грин увидели высокие стены с башенками, окружавшие двор со всех сторон. Посреди вооруженных людей стоял толстяк с бородатым лицом, тот, что выглядывал раньше из-за решетки.
— В верхнюю темницу, Симон! — распорядился он. — И посмотрите, чтобы им дали пару охапок соломы да кусок хлеба, пока не получим дальнейших распоряжений нашего господина.
— Не знаю, кто ваш господин, — горячился де Катина, — но спрашиваю вас: как он осмеливается задерживать посланцев короля?
— Клянусь св. Денисом, если мой хозяин устроил какую-нибудь штуку королю, то они будут квиты, — оскалив зубы, возразил толстяк. — Но прекратим разговоры. Возьмите-ка молодцов, Симон, вы мне отвечаете за них.
Напрасно де Катина грозил страшными наказаниями виновным, — двое здоровенных парней подхватили его под руки и потащили, кто-то подталкивал сзади, а впереди шлепал маленький человечек в черной одежде, со связкой ключей в одной руке и фонарем в другой. Ноги пленников были крепко связаны веревкой, словно кандалами, и они могли двигаться сразу только на один фут. Так прошли они по трем коридорам и через три двери, причем каждая по их проходе запиралась на ключ и задвигалась засовами. Потом они поднялись по витой каменной лестнице, со ступенями, выбитыми ногами заключенных и тюремщиков. Наконец пленников втолкнули в маленькую квадратную башню и бросили им две охапки соломы. Через минуту тяжелый ключ повернулся в замке, и заключенные остались одни.
Де Катина был печален и мрачен. Случай помог ему приобрести известное значение при дворе, теперь случай же сгубил его. Напрасно капитан будет оправдываться невозможностью что-либо сделать. Он отлично знал своего царственного повелителя. Этот человек был безмерно щедр, когда выполнялись его приказания, и являлся неумолимым, когда они нарушались. Извинений не допускалось. Человек, обойденный фортуной, был в той же мере ненавистен ему, как и тот, кто небрежно относился к делу. В этом великом кризисе король доверил ему чрезвычайно важное поручение, а он не смог его выполнить. Что же защитит его от опалы и гибели? Он позабыл и о мрачной темнице, где находился, и о роковой участи, грозившей ему, однако сердце его болезненно сжималось при мысли об испорченной карьере и злорадстве тех, кто с завистью смотрел на его быстрое служебное возвышение. А родные в Париже… дорогая Адель, старый дядя, заменявший отца? Кто оградит покой близких? Кто защитит их? Быть может, им вскоре снова начнут грозить грубые выходки Дальбера и его драгун? При одной мысли об этом он заскрежетал зубами и со стоном повалился на соломенную подстилку, еле заметную при слабом свете, пробивавшемся сквозь единственное окно темницы.
Его же энергичный товарищ, напротив, не поддавался чувству отчаяния. Как только за ними раздался стук запираемой двери и он убедился, что никто более не войдет в камеру, он тотчас снял веревки, связывавшие ему руки, и принялся ощупывать стены и пол. Его поиски закончились находкою в одном углу маленького камина и двух громадных деревянных чурбанов, должно быть, служивших подушками для пленников. Убедившись в ничтожном размере камина, куда нельзя было даже просунуть голову, он подставил чурбаны к окну, поставив их один на другой, затем влез на них и на цыпочках добрался до решетки окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81