Проскользнул лакей, неся придворному цирюльнику, г-ну де Сен Квентону, серебряное блюдо с кипятком для бритья короля. Несколько лакеев, бережно держа в руках различные части королевского туалета, толпились в коридоре, ведущем в прихожую. Кучка гвардейцев в блестящих голубых мундирах с серебряным шитьем подтянулась и взяла алебарды на караул. Молодой офицер, задумчиво смотревший из окна на террасу, где несколько придворных, смеясь, болтали между собой, круто повернулся на каблуках и направился к белой с золотом двери королевской опочивальни.
Едва он занял свой пост, как какой-то человек бесшумно вышел из спальни.
— Тс! — прошептал он, закрыв за собою дверь и приложив палец к тонким, резко очерченным губам, причем на его тщательно выбритом лице с дугообразными бровями выразилась мольба и предостережение. — Король еще изволит почивать.
Эти слова тут же шепотом стали передаваться из уст в уста среди группы людей, толпившихся у двери. Произнесший их г-н Бонтан, обер-камердинер короля, сделал знак офицеру и отвел его к оконной нише, где тот только что стоял.
— Доброго утра, капитан де Катина! — фамильярно и вместе с тем почтительно проговорил он.
— Доброго утра, Бонтан. Как почивал король?
— Чудесно.
— Но ведь ему уже пора вставать.
— Нет.
— Вы еще не будили его?!
— Разбужу через семь с половиною минут.
Лакей вынул маленькие круглые часы, распоряжавшиеся тем человеком, который был правителем двадцати миллионов людей.
— Кто дежурит на главном посту?
— Майор де Бриссак.
— А вы здесь?
— Да, я буду находиться при особе короля в продолжение четырех часов.
— Очень хорошо. Вчера вечером, когда я был с ним один после «petit coucher», он передал мне несколько распоряжений для дежурного офицера. Король велел, во-первых, не допускать г-на де Вивон к grand lever. Во-вторых, если будет записка от «нее», вы понимаете, от новой…
— Госпожи де Ментенон?
— Совершенно верно. Но лучше не называть имен. Так вот, если она пришлет записку, возьмите ее и при удобном случае тихонько передайте королю. И наконец, если — что очень возможно — придет другая, понимаете, прежняя…
— Г-жа де Монтеспан.
— Ах, этот ваш солдатский язык, капитан. Ну так слушайте, если придет она, вы вежливо не допускайте. Понимаете, любезно уговаривайте, но ни в коем случае не позволяйте ей войти к королю.
— Хорошо, Бонтан.
— Ну, у нас осталось только три минуты.
И он направился через толпу в коридор с видом гордого смирения, свойственного человеку, хотя и лакею, но считавшему себя королем лакеев на том лишь основании, что он лакей короля. У двери в опочивальню стоял ряд блестящих ливрей в напудренных париках, красных плюшевых кафтанах с серебряными аксельбантами.
— Здесь истопник? — спросил Бонтан.
— Да, сударь, — ответил человек, державший в руках эмалированный поднос с сосновыми щепками.
— А открывающий ставни?
— Здесь, сударь.
— Ожидайте приказаний.
Он опять нажал ручку двери и тихо исчез в темноте опочивальни. То была огромная четырехугольная комната с двумя большими окнами, завешанными дорогими бархатными занавесками. Несколько лучей солнца, проскользнув сквозь щели, играли яркими пятнами на светлой стене. Большое кресло стояло у потухшего камина с громадной мраморной доской, над которой вилась гирлянда из бесчисленных арабесок и гербов, доходивших до роскошно расписанного потолка. В одном из углов стояла узенькая кушетка — ложе верного Бонтана.
В центре комнаты размещалась громадная кровать о четырех колоннах с гобеленовым пологом, откинутым у изголовья. Она была обнесена полированными перилами, между ними и кроватью образовался проход около пяти футов * ширины. Там стоял круглый столик, накрытый белой салфеткой. На нем лежало серебряное блюдо с тремя кусочками телячьей грудинки и стоял эмалированный кубок с легким вином — на случай, если бы королю вздумалось закусить ночью.
Бонтан неслышно прошел по комнате, ноги его утопали в мягком ковре; тяжелый запах спальни навис в комнате, слышалось мерное дыхание спящего. Бонтан подошел к кровати и остановился с часами в руках, ожидая того мгновения, когда, согласно этикету двора, требовалось разбудить короля. Перед ним, под дорогим зеленым шелковым восточным одеялом, вырисовывалась потонувшая в пышных кружевах подушки круглая голова с коротко подстриженными черными волосами, горбатым носом и с выступающей нижнею губою. Лакей закрыл часы и нагнулся над спящим.
— Имею честь доложить вашему величеству, что теперь половина девятого, — проговорил он.
— А!.. — Король медленно открыл свои большие темные глаза, перекрестился и, вынув из-под ночной рубашки маленькую темную ладонку, поцеловал ее. Потом сел на кровать, щурясь оглянулся вокруг себя с видом человека, постепенно приходящего в сознание после сна.
— Вы передали мои приказания дежурному офицеру, Бонтан?
— Да, ваше величество.
— Кто дежурный?
— Майор де Бриссак на главном посту, а в коридоре — капитан де Катина.
— Де Катина? А, молодой человек, остановивший мою лошадь в Фонтенбло. Я помню его. Можете начинать, Бонтан.
Обер-камердинер быстро подошел к двери и отпер ее. В комнату стремительно вошли истопник и четверо лакеев в красных кафтанах и белых париках. Без всякого шума они проворно приступили к исполнению своих обязанностей. Один схватил кушетку и одеяло Бонтана и в одно мгновение вынес их в прихожую; другой унес поднос с закуской и серебряный подсвечник, а третий отдернул бархатные занавеси, и поток света залил комнату. На сосновые щепки, уже трещавшие в камине, истопник положил наискось два толстых круглых полена, так как чувствовалась утренняя прохлада в воздухе, и вышел вместе с остальными лакеями.
Едва они удалились, как вошла группа вельмож. Впереди всех выступали два человека. Один из них — юноша немного старше двадцати лет, среднего роста, с важными и медлительными манерами, стройными ногами и с лицом довольно красивым, но похожим на маску домино — оно было лишено выразительности за редкими исключениями в виде проблесков насмешливого юмора. На юноше был богатый костюм из бархата темно-лилового цвета; на груди красовалась широкая голубая лента, из-под края которой блестела полоска ордена св. Людовика. Его товарищ — смуглый мужчина лет сорока, с важной, полной достоинства осанкой, одет был в скромный, но дорогой черный шелковый костюм с золотыми украшениями у ворота и рукавов. Когда вошедшие приблизились к королю, то по сходству этих трех лиц можно было заключить, что они принадлежат к одной семье, и каждый легко мог бы догадаться, что старший — это мсье младший брат Людовика XIV, а юноша — дофин Людовик, единственный законный сын короля и наследник престола, на который не суждено было воссесть ни ему, ни его сыновьям.
За сыном и братом короля следовала небольшая группа вельмож и придворных, обязанных присутствовать при церемониале. Тут были главный гардероб-мейстер, первый камергер, герцог Мэнский, бледный юноша в черной бархатной одежде, сильно хромавший на левую ногу, и его маленький брат, граф Тулузский, оба незаконные дети г-жи де Монтеспан от короля. За ними вошли первый камердинер гардероба Фагон, лейб-медик Телье, лейб-хирург и три пажа в красных, расшитых золотом сюртуках. Они несли платье монарха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Едва он занял свой пост, как какой-то человек бесшумно вышел из спальни.
— Тс! — прошептал он, закрыв за собою дверь и приложив палец к тонким, резко очерченным губам, причем на его тщательно выбритом лице с дугообразными бровями выразилась мольба и предостережение. — Король еще изволит почивать.
Эти слова тут же шепотом стали передаваться из уст в уста среди группы людей, толпившихся у двери. Произнесший их г-н Бонтан, обер-камердинер короля, сделал знак офицеру и отвел его к оконной нише, где тот только что стоял.
— Доброго утра, капитан де Катина! — фамильярно и вместе с тем почтительно проговорил он.
— Доброго утра, Бонтан. Как почивал король?
— Чудесно.
— Но ведь ему уже пора вставать.
— Нет.
— Вы еще не будили его?!
— Разбужу через семь с половиною минут.
Лакей вынул маленькие круглые часы, распоряжавшиеся тем человеком, который был правителем двадцати миллионов людей.
— Кто дежурит на главном посту?
— Майор де Бриссак.
— А вы здесь?
— Да, я буду находиться при особе короля в продолжение четырех часов.
— Очень хорошо. Вчера вечером, когда я был с ним один после «petit coucher», он передал мне несколько распоряжений для дежурного офицера. Король велел, во-первых, не допускать г-на де Вивон к grand lever. Во-вторых, если будет записка от «нее», вы понимаете, от новой…
— Госпожи де Ментенон?
— Совершенно верно. Но лучше не называть имен. Так вот, если она пришлет записку, возьмите ее и при удобном случае тихонько передайте королю. И наконец, если — что очень возможно — придет другая, понимаете, прежняя…
— Г-жа де Монтеспан.
— Ах, этот ваш солдатский язык, капитан. Ну так слушайте, если придет она, вы вежливо не допускайте. Понимаете, любезно уговаривайте, но ни в коем случае не позволяйте ей войти к королю.
— Хорошо, Бонтан.
— Ну, у нас осталось только три минуты.
И он направился через толпу в коридор с видом гордого смирения, свойственного человеку, хотя и лакею, но считавшему себя королем лакеев на том лишь основании, что он лакей короля. У двери в опочивальню стоял ряд блестящих ливрей в напудренных париках, красных плюшевых кафтанах с серебряными аксельбантами.
— Здесь истопник? — спросил Бонтан.
— Да, сударь, — ответил человек, державший в руках эмалированный поднос с сосновыми щепками.
— А открывающий ставни?
— Здесь, сударь.
— Ожидайте приказаний.
Он опять нажал ручку двери и тихо исчез в темноте опочивальни. То была огромная четырехугольная комната с двумя большими окнами, завешанными дорогими бархатными занавесками. Несколько лучей солнца, проскользнув сквозь щели, играли яркими пятнами на светлой стене. Большое кресло стояло у потухшего камина с громадной мраморной доской, над которой вилась гирлянда из бесчисленных арабесок и гербов, доходивших до роскошно расписанного потолка. В одном из углов стояла узенькая кушетка — ложе верного Бонтана.
В центре комнаты размещалась громадная кровать о четырех колоннах с гобеленовым пологом, откинутым у изголовья. Она была обнесена полированными перилами, между ними и кроватью образовался проход около пяти футов * ширины. Там стоял круглый столик, накрытый белой салфеткой. На нем лежало серебряное блюдо с тремя кусочками телячьей грудинки и стоял эмалированный кубок с легким вином — на случай, если бы королю вздумалось закусить ночью.
Бонтан неслышно прошел по комнате, ноги его утопали в мягком ковре; тяжелый запах спальни навис в комнате, слышалось мерное дыхание спящего. Бонтан подошел к кровати и остановился с часами в руках, ожидая того мгновения, когда, согласно этикету двора, требовалось разбудить короля. Перед ним, под дорогим зеленым шелковым восточным одеялом, вырисовывалась потонувшая в пышных кружевах подушки круглая голова с коротко подстриженными черными волосами, горбатым носом и с выступающей нижнею губою. Лакей закрыл часы и нагнулся над спящим.
— Имею честь доложить вашему величеству, что теперь половина девятого, — проговорил он.
— А!.. — Король медленно открыл свои большие темные глаза, перекрестился и, вынув из-под ночной рубашки маленькую темную ладонку, поцеловал ее. Потом сел на кровать, щурясь оглянулся вокруг себя с видом человека, постепенно приходящего в сознание после сна.
— Вы передали мои приказания дежурному офицеру, Бонтан?
— Да, ваше величество.
— Кто дежурный?
— Майор де Бриссак на главном посту, а в коридоре — капитан де Катина.
— Де Катина? А, молодой человек, остановивший мою лошадь в Фонтенбло. Я помню его. Можете начинать, Бонтан.
Обер-камердинер быстро подошел к двери и отпер ее. В комнату стремительно вошли истопник и четверо лакеев в красных кафтанах и белых париках. Без всякого шума они проворно приступили к исполнению своих обязанностей. Один схватил кушетку и одеяло Бонтана и в одно мгновение вынес их в прихожую; другой унес поднос с закуской и серебряный подсвечник, а третий отдернул бархатные занавеси, и поток света залил комнату. На сосновые щепки, уже трещавшие в камине, истопник положил наискось два толстых круглых полена, так как чувствовалась утренняя прохлада в воздухе, и вышел вместе с остальными лакеями.
Едва они удалились, как вошла группа вельмож. Впереди всех выступали два человека. Один из них — юноша немного старше двадцати лет, среднего роста, с важными и медлительными манерами, стройными ногами и с лицом довольно красивым, но похожим на маску домино — оно было лишено выразительности за редкими исключениями в виде проблесков насмешливого юмора. На юноше был богатый костюм из бархата темно-лилового цвета; на груди красовалась широкая голубая лента, из-под края которой блестела полоска ордена св. Людовика. Его товарищ — смуглый мужчина лет сорока, с важной, полной достоинства осанкой, одет был в скромный, но дорогой черный шелковый костюм с золотыми украшениями у ворота и рукавов. Когда вошедшие приблизились к королю, то по сходству этих трех лиц можно было заключить, что они принадлежат к одной семье, и каждый легко мог бы догадаться, что старший — это мсье младший брат Людовика XIV, а юноша — дофин Людовик, единственный законный сын короля и наследник престола, на который не суждено было воссесть ни ему, ни его сыновьям.
За сыном и братом короля следовала небольшая группа вельмож и придворных, обязанных присутствовать при церемониале. Тут были главный гардероб-мейстер, первый камергер, герцог Мэнский, бледный юноша в черной бархатной одежде, сильно хромавший на левую ногу, и его маленький брат, граф Тулузский, оба незаконные дети г-жи де Монтеспан от короля. За ними вошли первый камердинер гардероба Фагон, лейб-медик Телье, лейб-хирург и три пажа в красных, расшитых золотом сюртуках. Они несли платье монарха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81