Ему вдруг стало страшно. Он представил, как его хватают, выворачивая за спину руки, выволакивают из дома, ведут, подгоняя прикладами и штыками на пристань, где бросают в грязный и вонючий трюм старой баржи. Бросают на груду уже лежащих там живых и мертвых людей, стонущих, молящих о пощаде, кричащих от ужаса и непонимания: «За какую вину их подвергают массовому истреблению?! Какая катастрофа произошла в их стране, что за режим захватил в ней власть, почему все лучшее, что было в России, подлежит уничтожению?» Вот со скрежетом и лязгом падают крышки люков, и свет навсегда померкнет для тех, кто в трюме. Только вода журчит за бортом. Это журчание становилось все громче, разрывая сердца и легкие обреченных. Дождь усиливался.
— Вы дадите мне эту фотографию, — очнувшись, попросил Куманин.
— Нет, — сказала она, — не дам. Зачем она вам?
— Я хотел бы показать ее отцу, — сказал Куманин, — ведь он тоже ничего не знает, кроме того, что его отец пропал в самом начале гражданской войны.
— Пусть Степан приедет ко мне и посмотрит, — предложила Клавдия Ивановна. — Эта фотография — единственное, что связывает меня с дорогим прошлым. А вам-то зачем такое прошлое? Оно вам только помешает.
Куманин вспомнил, как в первые годы службы в КГБ он гордился тем, что является чекистом во втором поколении и пытался добыть данные о пропавшем деде. Может, он тоже был чекистом. Но дед Агафон неожиданно заявил о себе в доме полусумасшедшего диссидента, которого ведомство Куманина пыталось сгноить в психушке и который по какому-то странному стечению обстоятельств проник в его квартиру с помощью монтировки.
— Может быть, вы и правы, — согласился Куманин, немного приходя в себя. — Прошлое догоняет нас и иногда больно бьет. Я все-таки прошу у вас разрешения еще раз приехать сюда вместе с отцом.
— А Степан тоже у вас служил? — поинтересовалась Клавдия Ивановна.
— Да, — немного помявшись, признал Куманин.
— Родителей убили, а детей и внуков заставили убивать других, — печально заметила старушка. — Сейчас уже ничего не поправить через столько лет.
Куманин ничего не ответил — отвечать было нечего. Ни он, ни, насколько ему было известно, его отец никого не убивали, в баржах не топили, на фонарях не вешали.
«А ведь я мог быть ее сыном», — мелькнула у него мысль, когда он поворачивал ключ в зажигании. Ошеломление от неожиданной встречи с дедом прошло, и он стал думать, как сообщить обо всем отцу. «Может, не говорить ничего вообще? Нет, нужно сказать». Куманин решил, что, когда доберется до дома, сразу же попытается связаться со Степаном Агафоновичем по тому ленинградскому телефону, что он обнаружил в квартире отца.
Ливень прошел, оставив на небе всклокоченные рваные облака. Солнце временами появлялось в просветах туч, но уже цеплялось своим огненным диском за верхушки, деревьев синевшего на западе леса. За всеми известиями, свалившимися на него, Куманин забыл о рези в глазах и головокружении. Подставив лицо под холодный ветер, бьющий в опущенное стекло, он гнал машину обратно в Москву, держа стрелку спидометра на ста километрах. Ни один гаишник не осмеливался остановить машину, когда за ее рулем в полной форме сидит майор КГБ! Машина приближалась к повороту на «Объект 17». «А ведь там дом моего деда, — подумал Куманин. — Взглянуть бы. Надо попытаться выписать туда пропуск».
Двое «гаишников» стояли возле своей машины, а третий — капитан с рацией, которого заприметил Куманин еще во время прошлой поездки, — неожиданно возник из придорожных кустов. Выйдя на проезжую часть, он повелительным взмахом жезла приказал Куманину остановиться.
Тот резко притормозил и, открыв дверцу, приготовился дать гаишнику достойную отповедь, если тот заикнется о превышении скорости. Если бы капитан не встал прямо на его пути, Куманин вообще проигнорировал бы все его «жезловые» приказы.
Гаишник подошел к машине и приложил руку к козырьку.
— Майор Куманин? — спросил он.
— Да, — в изумлении ответил тот. — В чем дело?
— Проезжайте под кирпич, вас там ждут.
— Кто ждет? — возмутился Куманин. — Вы что — рехнулись?
— Очень ждут, — повторил капитан, — подвиньтесь. Я сяду за руль.
Отодвинув в сторону пассажирского сидения совершенно ошалевшего Куманина, капитан сел за руль, развернул машину через разъединительную полосу и поехал на запрещающий «кирпич» по уходящей в сторону дороге.
— Вы мне можете объяснить, в чем дело? — свирепо спросил Куманин, — Что все это значит? Вы мне срываете…
— Вам все объяснят, — буркнул капитан, — сидите спокойно.
В это время за поворотом дороги открылся шлагбаум, возле которого стояли лейтенант и двое солдат войск КГБ с короткоствольными автоматами. Один из них держал на коротком поводке огромную немецкую овчарку в строгом наморднике.
Шлагбаум поднялся, и машина, не останавливаясь, поехала дальше. Внезапно лес как бы раздвинулся, и перед Куманиным во всей красе открылся особняк его деда Агафона. Уютный трехэтажный дом с колоннами и галереями на первый взгляд совершенно не пострадал от времени. Правда, Куманин был в несколько нервозном состоянии, чтобы по достоинству оценить вкус своего деда.
В былые времена особняк, видимо, стоял на искусственном островке посреди декоративного пруда. Ныне пруд высох, и создавалось впечатление, что дом окружен высохшими рвами, как средневековый замок. К нему был переброшен мостик более поздней постройки, нисколько не гармонировавший с архитектурой самого здания.
Машина переехала мост и остановилась между колоннами подъездной галереи, прямо у массивных дверей, где некогда останавливалась бричка (а, может, автомобиль?) Агафона Ивановича.
«А ведь он погиб, когда ему было чуть больше, чем мне», — мелькнула мысль у Куманина.
Массивная дверь открылась, и навстречу им вышел мужчина лет пятидесяти в жилетке без пиджака и в галстуке-бабочке.
— Выходите, — приказал капитан Куманину. Ничего не соображая, Куманин вылез из машины.
— Сдайте оружие, — сказал человек в жилетке.
— У меня нет оружия, — ответил Куманин.
— Вот как? — удивился встречающий. — Тогда приведите форму в порядок и следуйте за мной.
Куманин подтянул галстук, поправил фуражку и застегнул китель на все пуговицы. Между тем, «гаишник» развернулся и поехал на машине Куманина через мост в обратном направлении.
— Моя машина! — пришел в себя Куманин. — Куда он поехал?
— Не задавайте вопросов, — строго произнес человек в жилетке. — Следуйте за мной.
Первое, что увидел Куманин, войдя в дверь, был пожарный щит, рядом с которым висела табличка: «Ответственный за противопожарную безопасность объекта тов. …», но фамилия отсутствовала. Они поднялись на второй этаж. Интерьер был «стилизован» под общий казенный образец: оштукатуренные стены с остатками лепнины, красные дорожки на полу, как на Лубянке, портрет Дзержинского в холле второго этажа, какие-то дополнительные перегородки, разделяющие некогда обширные помещения.
— Откройте дипломат, — потребовал тот, что в жилетке, когда они поднялись в холл.
Куманин повиновался.
— Что это? — тем же ровным голосом спросил неизвестный, указывая на завернутую в платок латунную табличку, которую Куманин изъял с ракетной свалки Краснознаменной дивизии ПВО.
— Не ваше дело, — внезапно окрысился Куманин, захлопывая дипломат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103