— Нет-нет, — Куманин даже поднял руку, поскольку Иван Никифорович уже готовился открыть толстенную папку, где, видимо, содержались материалы проведенного им предварительного расследования по факту воровства белых халатов.
— Нет-нет, — снова повторил Куманин, усаживаясь на жесткий табурет, на котором вызванные в первый отдел сотрудники института должны были осознавать свое ничтожество, глядя в очи Ивана Никифоровича.
— Меня интересует один из ваших сотрудников, — продолжал Куманин, — доцент Феофил Пименович…
— А! — оживился Иван Никифорович. — Он, выходит, и по вашей линии проходит.
— Он еще что-нибудь натворил? — в свою очередь поинтересовался Куманин. — По чьей линии?
— Товарищи приходили, интересовались, — уклончиво ответил знавший свое дело начальник первого отдела.
«Товарищи, наверняка, были из комитета, о чем какому-то милицейскому майору знать было необязательно».
— Допросить его надо, засветился в одном деле, — столь же уклончиво сообщил Куманин. — Мне бы установочные данные на него хотелось получить. И поскольку он у вас работал…
— Уволили мы его, — не без гордости сообщил Иван Никифорович. — С полным несоответствием занимаемой должности. Мы молодежь воспитываем, а тут выясняется, что преподаватель стоит на учете в психдиспансере и несет, понимаете ли, неизвестно чего на занятиях. У нас тут преимущественно женский контингент, сами понимаете…
— Давно уволили-то его? — спросил Куманин.
— Считай, с полгода. Хотели по статье, но сейчас времена — сами знаете какие. Дали уйти по собственному желанию, — с горечью признался Иван Никифорович. — Он по образованию — детский психиатр. Сразу после института защитил диссертацию. Говорили, не без способностей. Но тут начали мы получать сигналы, что он на своих лекциях что-то несет о Боге, о Божественной сущности сознания, и прочую буржуазную чепуху. Я, знаете ли, товарищ майор, сорок календарных лет в органах прослужил и эту публику знаю — тут же дал команду проверить, не псих ли. И что вы думаете? Состоит, как миленький. Копнули — оказалось, еще на старом месте работы его разоблачили и направили на принудительное лечение с помощью органов. Там он тоже какую-то околесицу нес. Вроде, отрицание Бога тормозит развитие науки и искажает само понятие «психиатрия». Было это, аккурат, в 79-м. Выпустили его из психушки, он — к нам, штампов-то в паспорте не ставят, о прошлом скрыл. Я, как узнал, сразу в органы сообщил: мол приезжайте, забирайте тепленького. Получил ответ: нас теперь это не касается, примите административные меры. Я тут же представление ректору и копию в райком. Хорошо еще статья есть, что психам, нельзя работать в системе высшего и среднего специального образования. А то бы управы не найти на него…
— А он у вас психиатром работал? — уточнил Куманин.
— Психологом, — поправил начальник первого отдела, — на полставки. Детей, понимаете ли, каких-то на свои лекции таскал, студентам показывал. Где он этих детей брал и что потом с ними делал, выяснить бы не мешало. Вы по этому поводу?
— Примерно, — ушел от ответа Куманин. — Мне бы его адресок получить.
— Сейчас сделаем, — с готовностью вставил Иван Никифорович и, поднявшись со стула, с лязгом открыл мощный сейф, который сделал бы честь любому банку.
В сейфе, насколько мог видеть Куманин, находилась картотека с учетными карточками сотрудников, преподавателей и студентов, видимо, находящихся под особым присмотром первого отдела.
— Хорошо следите за кадрами, — похвалил Куманин ветерана, — полный у вас порядок, приятно смотреть.
— А как же иначе? — Ивану Никифоровичу была явно приятна похвала. Кто еще мог оценить его работу по достоинству, коль она была негласной — только офицеры КГБ, милиция да райкомовские инструкторы.
— Кадры решают все, как говорил товарищ Ленин, — начальник первого отдела подал одну из карточек Куманину, оставив сейф полуоткрытым. — У меня здесь собраны все согласно инструкции райкома. В первую очередь евреи и те, у кого родственники подвергались репрессиям как представляющие повышенную общественную опасность. Важно знать их настроения. Затем злоупотребляющие алкоголем, склонные к хищениям, фарцовке, аморальному поведению…
— А евреев много у вас? — поинтересовался Куманин, исключительно, чтобы поддержать разговор с симпатичным ветераном.
— Раньше дел было невпроворот, — признался Иван Никифорович, — но постепенно разгребли. Кто уехал, кого сократили. Сейчас в пределах пяти процентов, как положено. Новых не берем без указания, — он поднял палец вверх.
— В общем, полный порядок, — констатировал Куманин, списывая с карточки установочные данные на Феофила: «Пименов Феофил Пименович, 1948 года рождения, русский, беспартийный, образование высшее, лейтенант запаса медицинской службы. Временно прописан по адресу: г. Москва, Самаркандский бульвар, д.7, кв.114. Прописан постоянно: пос. Нефедово, Серпуховского р-на Московской области, проезд Коммунаров, д.5. Холост». На карточке стоял жирный штамп «Уволен».
— А о аспирантах-заочниках у вас есть сведения? — спросил Куманин, закрывая записную книжку.
— Не охвачены, — со вздохом сказал начальник, — только списком. По месту их основной работы надо интересоваться. О вечерниках кое-что можем сообщить, если надо.
Поблагодарив за содействие, Куманин вышел на улицу, обдумывая план дальнейших действий. Решив не терять «оперативного темпа», он тут же погнал своего «жигуленка» на Самаркандский бульвар, находящийся на самой окраине Москвы. За рядами новостроек у кольца 209-го автобуса начались буйно заросшие травой и бурьяном пустыри.
Однако на месте его постигло разочарование. Хозяйка квартиры, где временно был прописан Феофил, сказала, что ее постоялец уже месяца два как выписался и выехал по месту постоянной прописки, то есть в поселок Нефедово Серпуховского района.
Куманин в азарте погони чуть было не развернулся, чтобы взять курс на юг в сторону Серпуховского шоссе. По хорошей дороге до Серпухова можно было добраться менее чем за час. Но передумал — была уже половина пятого. Для выезда на шоссе нужно было исколесить полгорода, а затем еще искать Феофила в самом Нефедово. Ночевать же в машине Куманин не любил. Отложив поездку в Серпухов до утра (назавтра воскресенье), Куманин решил заехать к отцу, у которого сегодня день рождения. Не исключено, что Степан Агафонович именно нынче вернется обратно из своей поездки.
Войдя в подъезд дома, Куманин понял, что Степан Агафонович еще не вернулся — из переполненного почтового ящика торчали газеты. Кроме нескольких номеров «Правды» и «Красной Звезды», были журнал «Коммунист Вооруженных Сил» и квитанция на оплату междугородного телефонного разговора с Ленинградом.
В квартире было пусто и полутемно из-за зашторенных окон. Куманин зажег свет и прошел на кухню. На кухонном столе лежала написанная Степаном Агафоновичем записка: «Дорогой Сережа! Не волнуйся и, пожалуйста, не делай никаких попыток меня разыскать. Я сам дам о себя знать. Обнимаю. Отец».
Сергей, прочитав это послание, забеспокоился. «Что значит: „пожалуйста, не делай никаких попыток меня разыскать“. Честно говоря, он и не собирался искать отца, но тут почувствовал страстное желание именно этим и заняться. Куда, зачем и насколько уехал отец?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103