И вот ведь странно: при прежнем режиме он, адмирал Жискар, был патриотом, служившим своей родине, невзирая на очевидное несовершенство ее управления… и при новом остался тем же, кем был. Изменился лишь характер вставших перед страной проблем, да эксцессы правления сделались более пагубными.
Правда, при этом он знал, что требуется для выживания. Надо выполнять приказы, добиваться успеха, даже если это невозможно, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не доверять людям из БГБ. Опрометчивое слово, сказанное в присутствии представителя ведомства Сен-Жюста, могло оказаться опаснее супердредноута манти.
И тут появилась Элоиза. Жискар не сразу поверил, что она не такая, как все, довольно долго он подозревал изощренную западню, но когда поверил, вся его жизнь перевернулась.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты была не так заметна, – сказал он, не желая проявлять тревогу, но и не имея сил ее скрыть. – Верховный народный комиссар флота, и апрелистка… да они следят за тобой, как коршуны.
– Бывшая апрелистка, – возразила она как можно более беспечным тоном, поглаживая его руку. – Хавьер, не стоит тратить душевные силы, переживая за меня. Займись лучше операцией «Икар». До тех пор пока ты будешь успешно воевать, не допуская выпадов против руководящей линии, а МакКвин сохранит за собой руководство Военным секретариатом, никто и не вспомнит о моем апрелистском прошлом.
– Знаю, – покаянно сказал адмирал. Не потому, что согласился с ней, но потому, что ему вообще не следовало затрагивать эту тему. В результате, наверное, она проведет следующий час их драгоценного уединения, убеждая его в том, что ей ничто не грозит… хотя оба они знали правду.
«Увы, это тоже часть общего безумия», – с горечью подумал Жискар. До переворота Элоиза была руководителем ячейки Союза гражданских прав, точно так же, как и Корделия Рэнсом, но на этом сходство между ней и покойной Секретарем Комитета открытой информации заканчивалось. Термин «террорист» был лишь бледной характеристикой для большинства боевиков организации, и многие, та же Рэнсом, например, с гордостью принимали это наименование. Жискар подозревал, что для иных «борьба против угнетения и привилегий эксплуататоров» была лишь предлогом, позволяющим дать волю самым низменным, разрушительным инстинктам.
Но ячейка Элоизы входила в Апрельский трибунал, небольшую, но влиятельную (и опасно эффективную) фракцию, отколовшуюся от СГП. Они получили название в память о расправе, устроенной министерством внутренней безопасности над демонстрацией пролов в апреле 1861 года. Даже сами апрелисты не считали, что «Апрельская резня» была целенаправленной акцией Законодателей: это была трагическая случайность – просто ситуация вышла из-под контроля. Однако старый режим представил ее как незначительное происшествие, словно гибель сорока семи сотен людей, чьих-то отцов и матерей, братьев или сестер, мужей и жен, была сущим пустяком. И, само собой разумеется, властям и в голову не пришло подвергнуть кого-либо из виновников бойни хотя бы дисциплинарному взысканию.
Задачу возмездия поставил перед собой Апрельский трибунал, и это существенно отличало данную организацию от остальных структур СГП. Остальные обычно совершали террористические акты против гражданских объектов (в конце концов, они ведь ставили своей задачей ослабление режима Законодателей всеми доступными средствами), зато акции апрелистов были направлены исключительно против МВБ, военных и правительственных учреждений. Жажда справедливости, как это часто бывает, быстро перерождалась в неприкрытую месть, но к власти они не рвались. Последнее различие было тонким, но весьма существенным, и для Элоизы Причарт, как и для большинства ее соратников, воссоединение с СГП было непростым решением. Сама она пришла к нему лишь после тяжелой личной потери.
Но после убийства Гарриса апрелисты оказались в щекотливом положении. С одной стороны, даже среди той части населения, которая не одобряла деятельность СГП в целом, они пользовались репутацией «городских партизан», а не «террористов». С этой точки зрения включение их представителей в Комитет общественного спасения придавало правительству Роба Пьера своего рода «респектабельность».
Но зато в глазах радикалов, вроде Корделии Рэнсом, апрелисты являлись подозрительными «чистоплюями», и подозрения в их адрес усиливались по мере раскручивания маховика репрессий.
К счастью для Причарт, почти сразу после переворота она оказалась в штабе Сен-Жюста. Ей хватило ума не отказываться от этого предложения, и в результате, пока другие лидеры апрелистов исчезали один за другим в угоду… более ревностным защитникам интересов народа, Причарт заняла прочное положение народного комиссара.
Опыт подпольщицы сослужил ей добрую службу: она умела маскироваться, не поддалась охватившей многих в первые дни правления Комитета эйфории и не разделила судьбу менее осторожных (и поплатившихся за это) товарищей по борьбе. Когда Комитет усилил свою стальную хватку и соратники Элоизы пали жертвой тех, кого считали идеологическими союзниками, Причарт уже снискала репутацию не просто бывшей подпольщицы, но ревностного хранителя Нового Порядка в Народной Республике. Она балансировала на краю пропасти, однако ее донесения, касавшиеся офицеров невысокого ранга, над которыми ей поручали надзирать на первом этапе, произвели на Сен-Жюста самое благоприятное впечатление. По правде сказать, он оценил относительную умеренность, выгодно выделявшую ее на фоне избыточного революционного рвения большинства народных комиссаров. Ей стали давать все более деликатные поручения, ее положение в БГБ становилось все более прочным. О ее истинных мыслях и чувствах высшее руководство, разумеется, не догадывалось.
А потом ее приставили к Жискару. Неужели это случилось всего четыре года назад? Порой ей казалось, что с тех пор прошла целая жизнь, порой – что это случилось только вчера. Втянутая в безумный водоворот проводимых Пьером преобразований, она стала участницей сюрреалистической драмы – истории любви между офицером флота и его комиссаром.
То, что им удавалось скрывать свои отношения так долго, было настоящим чудом. Каждый день являл собой очередное торжество над обстоятельствами, очередной выигрыш в смертельно опасной игре. Оба они знали, что ни в одной игре нельзя выигрывать вечно, но единственное, что им оставалось, это идти дальше и дальше по тонкой, туго натянутой проволоке, увертываясь от подстерегавших их на каждом шагу ударов судьбы, и надеяться… что когда-нибудь, как-нибудь все изменится….
Странно, но Жискар ни разу даже не задумывался о возможности изменить все самому. Ни он, ни она не представляли себе возможности перехода на сторону противника. Горстка офицеров, включая бывшего наставника Жискара, Альфредо Ю, сделала такой выбор. Но хотя Хавьер относился к Ю с глубочайшим уважением, он просто не мог последовать его примеру, причем сам не знал, считать это признаком добродетели или беспросветного идиотизма.
– Ты правда веришь, что МакКвин сумеет это провернуть? – спросил он, помолчав.
Причарт, откинувшись назад, подняла бровь и пожала плечами.
– Думаешь, она действительно сумеет наладить нормальную работу военного ведомства и не попасть при этом под чистку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
Правда, при этом он знал, что требуется для выживания. Надо выполнять приказы, добиваться успеха, даже если это невозможно, и никогда, ни при каких обстоятельствах, не доверять людям из БГБ. Опрометчивое слово, сказанное в присутствии представителя ведомства Сен-Жюста, могло оказаться опаснее супердредноута манти.
И тут появилась Элоиза. Жискар не сразу поверил, что она не такая, как все, довольно долго он подозревал изощренную западню, но когда поверил, вся его жизнь перевернулась.
– Как бы мне хотелось, чтобы ты была не так заметна, – сказал он, не желая проявлять тревогу, но и не имея сил ее скрыть. – Верховный народный комиссар флота, и апрелистка… да они следят за тобой, как коршуны.
– Бывшая апрелистка, – возразила она как можно более беспечным тоном, поглаживая его руку. – Хавьер, не стоит тратить душевные силы, переживая за меня. Займись лучше операцией «Икар». До тех пор пока ты будешь успешно воевать, не допуская выпадов против руководящей линии, а МакКвин сохранит за собой руководство Военным секретариатом, никто и не вспомнит о моем апрелистском прошлом.
– Знаю, – покаянно сказал адмирал. Не потому, что согласился с ней, но потому, что ему вообще не следовало затрагивать эту тему. В результате, наверное, она проведет следующий час их драгоценного уединения, убеждая его в том, что ей ничто не грозит… хотя оба они знали правду.
«Увы, это тоже часть общего безумия», – с горечью подумал Жискар. До переворота Элоиза была руководителем ячейки Союза гражданских прав, точно так же, как и Корделия Рэнсом, но на этом сходство между ней и покойной Секретарем Комитета открытой информации заканчивалось. Термин «террорист» был лишь бледной характеристикой для большинства боевиков организации, и многие, та же Рэнсом, например, с гордостью принимали это наименование. Жискар подозревал, что для иных «борьба против угнетения и привилегий эксплуататоров» была лишь предлогом, позволяющим дать волю самым низменным, разрушительным инстинктам.
Но ячейка Элоизы входила в Апрельский трибунал, небольшую, но влиятельную (и опасно эффективную) фракцию, отколовшуюся от СГП. Они получили название в память о расправе, устроенной министерством внутренней безопасности над демонстрацией пролов в апреле 1861 года. Даже сами апрелисты не считали, что «Апрельская резня» была целенаправленной акцией Законодателей: это была трагическая случайность – просто ситуация вышла из-под контроля. Однако старый режим представил ее как незначительное происшествие, словно гибель сорока семи сотен людей, чьих-то отцов и матерей, братьев или сестер, мужей и жен, была сущим пустяком. И, само собой разумеется, властям и в голову не пришло подвергнуть кого-либо из виновников бойни хотя бы дисциплинарному взысканию.
Задачу возмездия поставил перед собой Апрельский трибунал, и это существенно отличало данную организацию от остальных структур СГП. Остальные обычно совершали террористические акты против гражданских объектов (в конце концов, они ведь ставили своей задачей ослабление режима Законодателей всеми доступными средствами), зато акции апрелистов были направлены исключительно против МВБ, военных и правительственных учреждений. Жажда справедливости, как это часто бывает, быстро перерождалась в неприкрытую месть, но к власти они не рвались. Последнее различие было тонким, но весьма существенным, и для Элоизы Причарт, как и для большинства ее соратников, воссоединение с СГП было непростым решением. Сама она пришла к нему лишь после тяжелой личной потери.
Но после убийства Гарриса апрелисты оказались в щекотливом положении. С одной стороны, даже среди той части населения, которая не одобряла деятельность СГП в целом, они пользовались репутацией «городских партизан», а не «террористов». С этой точки зрения включение их представителей в Комитет общественного спасения придавало правительству Роба Пьера своего рода «респектабельность».
Но зато в глазах радикалов, вроде Корделии Рэнсом, апрелисты являлись подозрительными «чистоплюями», и подозрения в их адрес усиливались по мере раскручивания маховика репрессий.
К счастью для Причарт, почти сразу после переворота она оказалась в штабе Сен-Жюста. Ей хватило ума не отказываться от этого предложения, и в результате, пока другие лидеры апрелистов исчезали один за другим в угоду… более ревностным защитникам интересов народа, Причарт заняла прочное положение народного комиссара.
Опыт подпольщицы сослужил ей добрую службу: она умела маскироваться, не поддалась охватившей многих в первые дни правления Комитета эйфории и не разделила судьбу менее осторожных (и поплатившихся за это) товарищей по борьбе. Когда Комитет усилил свою стальную хватку и соратники Элоизы пали жертвой тех, кого считали идеологическими союзниками, Причарт уже снискала репутацию не просто бывшей подпольщицы, но ревностного хранителя Нового Порядка в Народной Республике. Она балансировала на краю пропасти, однако ее донесения, касавшиеся офицеров невысокого ранга, над которыми ей поручали надзирать на первом этапе, произвели на Сен-Жюста самое благоприятное впечатление. По правде сказать, он оценил относительную умеренность, выгодно выделявшую ее на фоне избыточного революционного рвения большинства народных комиссаров. Ей стали давать все более деликатные поручения, ее положение в БГБ становилось все более прочным. О ее истинных мыслях и чувствах высшее руководство, разумеется, не догадывалось.
А потом ее приставили к Жискару. Неужели это случилось всего четыре года назад? Порой ей казалось, что с тех пор прошла целая жизнь, порой – что это случилось только вчера. Втянутая в безумный водоворот проводимых Пьером преобразований, она стала участницей сюрреалистической драмы – истории любви между офицером флота и его комиссаром.
То, что им удавалось скрывать свои отношения так долго, было настоящим чудом. Каждый день являл собой очередное торжество над обстоятельствами, очередной выигрыш в смертельно опасной игре. Оба они знали, что ни в одной игре нельзя выигрывать вечно, но единственное, что им оставалось, это идти дальше и дальше по тонкой, туго натянутой проволоке, увертываясь от подстерегавших их на каждом шагу ударов судьбы, и надеяться… что когда-нибудь, как-нибудь все изменится….
Странно, но Жискар ни разу даже не задумывался о возможности изменить все самому. Ни он, ни она не представляли себе возможности перехода на сторону противника. Горстка офицеров, включая бывшего наставника Жискара, Альфредо Ю, сделала такой выбор. Но хотя Хавьер относился к Ю с глубочайшим уважением, он просто не мог последовать его примеру, причем сам не знал, считать это признаком добродетели или беспросветного идиотизма.
– Ты правда веришь, что МакКвин сумеет это провернуть? – спросил он, помолчав.
Причарт, откинувшись назад, подняла бровь и пожала плечами.
– Думаешь, она действительно сумеет наладить нормальную работу военного ведомства и не попасть при этом под чистку?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191