Наконец появился старый Уил Бэджер, любимый слуга рыцаря, исполнявший должности его телохранителя и главного ловчего. Узнав Тресилиана, крепкий, закаленный в походах охотник страшно обрадовался.
— Да сохранит вас господь, мистер Эдмунд! — воскликнул он. — Вы ли это живьем во плоти передо мной? Теперь вы сможете помочь сэру Хью, а то у нас — то есть у меня, у священника и у мистера Мамблейзена — ум за разум заходит, чего бы еще такое для него придумать.
— Значит, сэру Хью стало хуже со времени моего отъезда, Уил? — осведомился Тресилиан.
— Здоровье — нет, ему даже получше, — ответил слуга. — Но он вроде как не в себе. Ест и пьет он как обычно, а вот спать не спит, или, вернее, не бодрствует, а всегда вроде как бы в сумерках — ни во сне, ни наяву. Госпожа Суайнфорд думает, что это паралич. А я — нет, нет, сударыня, сказал я, это сердце и только сердце.
— Но разве его ничем нельзя развлечь? — спросил Тресилиан.
— Совсем забыл он о своих забавах, — вздохнул Уил Бэджер. — Ни разу не играл ни в триктрак, ни в гусек, ни разу даже не заглянул с мистером Мамблейзеном в эту большую книгу о земледелии. Я тут как-то даже остановил часы — думал, что, может, он не услышит боя, так хоть опомнится. Вы же знаете, мистер Эдмунд, как он точнехонько следил за временем. Но он даже и словечка не сказал, так я теперь хочу опять завести всю эту музыку. Я еще набрался храбрости, да и наступил на хвост Бангею — вы ведь знаете, как мне досталось бы за это в былые времена. А теперь он обратил на визг бедной дворняги не больше внимания, чем на уханье совы в каминной трубе. Стало быть, я уж тут ничего поделать не могу.
— Ты доскажешь мне все остальное в доме, Уил. А пока отведи этого человека в людскую, и пусть с ним там обращаются повежливее. Он — знаток всяких искусств.
— Искусство белой или черной магии он знает, или что там, — проворчал Уил Бэджер, — но я бы хотел, чтобы он был знатоком такого искусства, которое бы нам помогло. Эй, буфетчик Том, позаботься о знатоке искусств! Да приглядывай за ним, паренек, чтобы он не стащил у тебя ложек, — добавил он шепотом буфетчику, появившемуся в окне первого этажа. — Я знавал ребят с такой же честной рожей, а они были знатоками в подобных делах.
Затем он проводил Тресилиана в гостиную первого этажа и пошел по его просьбе узнать, в каком состоянии находится хозяин дома. Ведь внезапное возвращение любимого друга и предполагаемого зятя могло серьезно взволновать старика. Он сейчас же вернулся и сказал, что сэр Хью дремлет в кресле, но что мистер Мамблейзен уведомит мистера Тресилиана, как только сэр Хью проснется.
— Счастье еще, если он вас узнает, — сказал охотник. — Он ведь забыл даже все собачьи имена в своре. Так с недельку назад мне почудилось, что ему вроде бы получше. «Оседлай мне старого Гнедого, — вдруг говорит он, осушив, как обычно, на ночь свой большой серебряный кубок, — да собери завтра собак у Хейзлхерстского холма». Мы все так обрадовались и утром выехали с ним, и он доехал до засады, как всегда, только ни слова не сказал, окромя как, что ветер с юга и что собаки пойдут по следу. Но, прежде чем спустили псов, он стал озираться кругом, словно вдруг проснулся, да как повернет лошадь и припустит обратно в замок, — а нам хоть что хошь делай, охоться сколько угодно или что там.
— Печальную ты историю рассказываешь, Уил. — сказал Тресилиан. — Но да поможет нам бог, ибо помощи от людей мы уже не дождемся.
— Значит, вы не привезли нам никаких новостей о молоденькой госпоже Эми? Да нечего и спрашивать — по лицу сразу все видно. Всегда я надеялся, что уж если кто может и захочет ее вызволить оттуда, так это вы. А теперь все кончено, все пропало. Но если уж когда этот Варни попадется мне на расстоянии выстрела, я всажу в него зазубренную стрелу. Клянусь в том солью и хлебом!
При этих словах открылась дверь и вошел мистер Мамблейзен — сморщенный, тощий пожилой джентльмен со щечками, похожими на зимнее яблочко, и с седыми волосами, упрятанными в маленькую шапочку в виде конуса или, скорее, в виде корзиночки с земляникой, какие выставляют на своих витринах лондонские торговцы фруктами. Он был слишком привержен к афоризмам, чтобы тратить слова на простое приветствие. Посему, кивнув Тресилиану и обменявшись с ним рукопожатием, он знаком предложил ему проследовать в залу, где обычно пребывал сэр Хью. Уил Бэджер без всякого приглашения поплелся за ними, с тревогой ожидая, не очнется ли его хозяин от своей апатии после приезда Тресилиана.
В длинной зале с низким потолком, изобильно увешанной всякими принадлежностями для охоты и лесными трофеями, у массивного камина, над которым висели меч и доспехи, несколько потускневшие от небрежного обращения, сидел сэр Хью Робсарт кз Лидкота. Это был тучный человек внушительных размеров, который удержался в умеренных границах лишь благодаря тому, что постоянно был в стремительном движении. Тресилиану показалось, что летаргия, во власти которой был его старый друг, еще увеличила за время его недолгого отсутствия тучность старика. Во всяком случае, она явно помутила живость его взгляда, который сперва медленно последовал за мистером Мамблейзеном к большому дубовому столу, где лежал раскрытый увесистый том, а затем, как бы в нерешительности, остановился на незнакомце, вошедшем с ним. Приходский священник, седой старичок, бывший исповедником уже во времена королевы Марии, с книгой в руках сидел в другом углу комнаты. Он также с печальным видом кивнул Тресилиану и отложил книгу в сторону, чтобы посмотреть, какое действие его прибытие произведет на убитого горем старца.
Пока Тресилиан, глаза которого мгновенно наполнились слезами, все ближе подходил к отцу своей нареченной, к сэру Хью как будто возвратилось сознание. Он тяжело вздохнул, как бы пробуждаясь от оцепенения. Легкая судорога пробежала по его лицу, он безмолвно открыл объятия, и когда Тресилиан бросился к нему, он прижал его к своей груди.
— Есть еще что-то, ради чего стоит жить, — были первые его слова, и тут он дал волю своим чувствам в бурных рыданиях. Одна за другой катились слезы по его загорелым щекам и длинной седой бороде.
— Не думал я, что придется мне благодарить господа за слезы моего хозяина, — сказал Уил Бэджер. — И вот теперь так и получилось, хоть я и сам чуть ли не готов плакать вместе с ним.
— Я не буду задавать тебе никаких вопросов, — вымолвил старик, — никаких вопросов, нет, нет, Эдмунд. Ты не нашел ее, или нашел такою, что лучше бы ей не жить.
Будучи не в силах что-нибудь ответить, Тресилиан закрыл лицо руками.
— Довольно… Довольно! Но не плачь о ней, Эдмунд. Это у меня есть причины плакать, ибо она была моей дочерью. А у тебя все причины радоваться, что сна не стала твоей женой. Боже милостивый! Ты лучше знаешь, что есть благо для нас. Я каждый день, ложась спать, молился о том, чтобы брак Эми и Эдмунда свершился. Но если бы так случилось, к моей горечи прибавилась бы еще и желчь.
— Утешьтесь, мой друг, — вмешался священник, обращаясь к сэру Хью, — не может быть, что дитя всех наших надежд и нашей любви была бы падшим созданием, как вы хотите ее представить,
— Ах нет, — нетерпеливо ответил сэр Хью, — я был неправ, открыто называя ее низкой тварью, которой она стала. Для этого при дворе есть новое название, я знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149