— Эта буря налетела, как восточный ветер в Средиземном море.
— Varium et mutabile, note 109 — так же тихо ответил Роли.
— Не понимаю я ничего в твоей латыни, — сказал Блант, — но я благодарю бога, что Тресилиан не был в море во время этого урагана. Вряд ли он избежал бы кораблекрушения — не умеет он ставить паруса по ветру во время придворной бури.
— Уж не ты ли хочешь поучить его уму-разуму? — спросил Роли.
— А что ж, я употребил время не хуже тебя, сэр Уолтер, — ответил простодушный Блант. — Я такой же рыцарь, как и ты, да еще посвящен раньше.
— Дай тебе бог поумнеть, — сказал Роли. — А что до Тресилиана, то очень я бы хотел знать, что с ним такое приключилось. Он сказал мне сегодня утром, что связан какой-то клятвой и в течение двенадцати часов не выйдет из своей комнаты. Боюсь, что известие о помешательстве этой леди не улучшит его состояния. Сейчас полнолуние, и мозги у людей бродят, как дрожжи. Но слышишь, трубят рога! В седло, Блант, нам, новоиспеченным рыцарям, еще следует заслужить свои шпоры.
Глава XXXV
О искренность! Из всех людских достоинств
Ты главное! Не дай же никому
Избрать путь лжи извилистый, свернув
С пути прямого, даже если бездна
Разверзнется и из нее раздастся
Вопль гибели…
Дуглас
Только после окончания долгой и удачной утренней охоты и затянувшейся трапезы, последовавшей за возвращением королевы в замок, Лестеру наконец удалось остаться наедине с Варни и узнать от него все подробности бегства графини, как их изложил Фостер. Опасаясь за свою шкуру, Энтони сам поспешил в Кенилворт с известиями. Так как Варни в своем повествовании старательно обошел молчанием попытку опоить графиню зельем, что и толкнуло ее на этот отчаянный шаг, Лестер мог лишь предположить, что ею руководили ревность и нетерпеливое желание поскорей занять положение, соответствующее ее сану, и был до глубины души оскорблен легкомыслием, с каким его жена нарушила строжайшие его приказы и навлекла на него гнев Елизаветы.
— Я дал этой дочери жалкого девонширского дворянина самое громкое имя в Англии. Я разделил с ней свое ложе и свои богатства. Я просил ее лишь набраться терпения до тех пор, пока не смогу представить ее свету во всем блеске и величии. Но эта тщеславная женщина скорее согласится погубить нас обоих, скорее вовлечет меня в тысячи водоворотов, мелей и зыбучих песков, вынудит на тысячи поступков, которые позорят меня в моих собственных глазах, чем проживет чуть дольше в безвестности, для которой была рождена. Такая прелестная, скромная, такая нежная, верная, а в столь важном деле ей не хватает осмотрительности, какой можно было бы ожидать от самой последней дуры! Это просто выводит меня из терпения.
— Все еще поправимо, — сказал Варни, — если только графиня поймет необходимость принять на себя роль, которую навязывают ей обстоятельства.
— Да, это верно, сэр Ричард, другого выхода нет. При мне ее называли твоей женой — и я промолчал. Она должна носить это имя, пока не будет далеко от Кенилворта.
— И, пожалуй, еще долгое время спустя, — подхватил Варни и тотчас добавил: — Пройдет еще немало времени, прежде чем она сможет носить титул леди Лестер; боюсь, что это едва ли возможно, пока жива королева. Впрочем, здесь ваша светлость лучший судья, чем я, ибо вы один знаете, что произошло между вами и Елизаветой.
— Ты прав, Варни, — согласился Лестер, — сегодня утром я был и безумцем и негодяем. Если только Елизавета услышит о моем злополучном браке, она, конечно, решит, что я умышленно издевался над ней, а этого женщины никогда не прощают. Один раз сегодня я уже почти открыто бросил ей вызов, боюсь, как бы это не повторилось.
— Значит, гнев ее неукротим? — спросил Варни.
— Напротив, если вспомнить ее характер и высокий сан, сегодня она была даже слишком снисходительна. Не раз в течение дня она давала мне случай загладить то, что сочла проявлением моей чрезмерной горячности.
— Да, — заметил Варни, — правду говорят итальянцы: в любовных ссорах тот, кто любит больше, всегда готов принять на себя вину. Но в таком случае, милорд, если удастся скрыть ваш брак, ваши отношения с Елизаветой останутся прежними.
Лестер вздохнул и помолчал, прежде чем ответить:
— Варни, я считаю тебя преданным человеком и открою тебе все. Нет, мои отношения с Елизаветой изменились. Не знаю, какой безумный порыв завладел, мною, но я начал с Елизаветой такой разговор, к которому уже нельзя не вернуться — это слишком задело бы чувства любой женщины. И все же я* не смогу и не посмею возобновить его. Она никогда, никогда не простит мне, что я вызвал в ней человеческую страсть и стал свидетелем этой страсти.
— Нам нужно что-то предпринять, милорд, и притом как можно скорее.
— Тут ничего не сделаешь, — ответил Лестер упавшим голосом. — Я уподобился человеку, который долго карабкался вверх по отвесному склону; до вершины остается один лишь рискованный шаг, вдруг он видит, что путь дальше закрыт, а отступление уже невозможно. Я вижу над собой пик и не могу достичь его, а подо мной зияет бездна, в которую я неминуемо упаду, как только у меня ослабеют руки, закружится голова и я не смогу удержаться на месте.
— Ваше положение не так уж плачевно, милорд. Испробуем способ, на который вы только что дали согласие. Если скрыть от Елизаветы ваш брак, все еще может сойти благополучно. Я сам немедленно отправлюсь к графине. Правда, она ненавидит меня за то, что, как она правильно предполагает, я был предан вашей светлости в ущерб ее якобы законным правам. Но меня не смущает ее предубеждение. Она должна будет выслушать меня, и я приведу ей такие доказательства необходимости покориться силе обстоятельств, что, без сомнения, добьюсь ее согласия на любые меры, которые могут нам потребоваться.
— Нет, Варни, — сказал Лестер, — я обдумал, что следует сделать, и сам поговорю с Эми.
Теперь настала очередь Варни испугаться за собственную шкуру, хотя прежде он делал вид, что тревожится только за своего господина.
— Неужели, — спросил он, — вы желаете сами говорить с графиней?
— Непременно, — объявил Лестер, — достань мне плащ; я пройду мимо часового под видом твоего слуги. Ты же имеешь право свободно входить к ней.
— Но, милорд…
— Никаких «но», — возразил Лестер, — будет именно так, а не иначе. Хансдон, кажется, спит в башне Сентлоу, а туда можно добраться потайным ходом, не рискуя никого встретить. Да не беда, если я и встречу Хансдона! Он мне скорее друг, чем враг, и достаточно глуп, чтобы принять на веру все, что ему ни скажут. Сейчас же достань мне плащ!
Варни оставалось только повиноваться. Через несколько минут Лестер, закутавшись в плащ и надвинув на глаза шляпу, шел вслед за Варки по тайному ходу, который вел в апартаменты Хансдона. Здесь едва ли приходилось опасаться случайной встречи, дай света сюда проникало слишком мало, чтобы оказаться узнанным. Они подошли к двери, у которой осторожный Хансдон, по военной привычке, поставил часового — одного из своих собственных телохранителей-северян. Тот беспрепятственно пропустил сэра Ричарда Варни и его спутника, сказав только на своем ломаном наречии:
— Хоть бы ты, братец, утихомирил эту тронутую. У меня башка трещит от ее воплей. Лучше уж стоять на часах где-нибудь в снежном сугробе в Кетлоудайских степях.
Они поспешно вошли и заперли за собой дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149