Но этого мне не хотелось бы делать по отношению к вам, мистер Тресилиан. Не потому, что я боюсь вашего оружия, а потому, что знаю вас как достойного, доброго и образцового джентльмена, который скорее окажет помощь, чем причинит вред бедняку в нужде.
— Вот это сказано превосходно, Уэйленд, — снова вмешался мальчик, с тревогой следивший за исходом беседы. — Но пошли-ка лучше в твою берлогу, дяденька. Стоять да болтать на свежем воздухе будет, знаешь ли, вредно для твоего здоровья.
— Правильно, бесенок, — согласился кузнец. И, подойдя к другой заросли дрока, что поближе к камням и напротив той, где недавно скрывался его посетитель, он нащупал потайную дверь, искусно замаскированную в кустах, поднял ее и, спустившись под землю, исчез из глаз своих собеседников. Хоть ему и любопытно было знать, что произойдет дальше, Тресилиан с минуту колебался, пойти ли ему за кузнецом туда, где, может быть, скрыто разбойничье логово, — особенно когда он услышал голос кузнеца из недр земли:
— А ты, Флибертиджиббет, давай спускайся последним, да не забудь только закрепить дверь.
— Ну что же, встреча с Уэйлендом Смитом считается законченной? — ехидно шепнул мальчуган с хитрой усмешкой, словно заметив нерешительность Тресилиана.
— Пока что нет, — твердо ответил Тресилиан, И, стряхнув с себя мгновенную слабость духа, он стал спускаться по узкой лестнице, ведущей вниз от входа, а за ним полез и Дикки Сладж, который плотно прихлопнул потайную дверь, полностью закрыв доступ дневному свету. Спускаться пришлось, впрочем, только на несколько ступенек, а дальше вы попадали в некий коридор, длиной в несколько ярдов, в конце коего мерцал какой-то зловещий красноватый отблеск. Добравшись до этого места, все еще с обнаженным мечом в руке, Тресилиан увидел, что, повернув налево, они с бесенком, который следовал за ним, не отставая ни на шаг, очутились в небольшом, квадратном сводчатом помещении, где стоял горн с пылающим каменным углем. От удушливого дыма здесь можно было бы легко задохнуться, если бы кузница посредством какого-то скрытого отверстия не сообщалась с наружным воздухом. Свет, струившийся от раскаленного угля и от лампы, подвешенной на железной цепи, позволял рассмотреть, что, кроме наковальни, мехов, щипцов, молотов, целой груды готовых подков и других принадлежностей кузнечного ремесла, здесь были еще и печи, перегонные кубы, тигли, реторты и другие предметы алхимического искусства. Фантастическая фигура кузнеца и уродливая, но все же своеобразная мордочка мальчишки, озаренные тусклым и неясным светом пламени из горна и угасающей лампы, очень подходили ко всей этой таинственной атмосфере и в тогдашний век суеверия могли произвести сильное впечатление на многих храбрецов.
Но природа одарила Тресилиана крепкими нервами, а его воспитание, разумное уже с самого начала, было впоследствии достаточно тщательно усовершенствовано научными занятиями, чтобы он поддался каким-то иллюзорным страхам. Озираясь кругом он снова спросил у мастера, кто он и каким образом ему довелось узнать его имя.
— Извольте припомнить, ваша милость, — сказал кузнец, — что годика три назад, в канун святой Люции, в некий замок в Девоншире явился странствующий фокусник и показывал свое искусство в присутствии одного достойного рыцаря и целого знатного сборища. И вот, хоть здесь и темновато, а по лицу вашей милости я вижу, что моя память меня не обманывает.
— Ты уже сказал вполне достаточно, — вымолвил Тресилиан, отвернувшись и как бы желая скрыть от оратора вереницу печальных воспоминаний, которую тот невольно пробудил своей речью.
— Фокусник, — продолжал кузнец, — так здорово разыгрывал свою роль, что крестьянам и весьма простоватым джентльменам его искусство казалось чуть ли не волшебством. Но там была еще одна девица лет пятнадцати или около того, с прелестнейшим личиком на свете, и когда она увидела все эти чудеса, ее розовые щечки побледнели, а ясные глазки маленько помутились.
— Молчи, говорю я тебе, молчи! — еле выговорил Тресилиан.
— Не в обиду будь сказано вашей милости, — не унимался кузнец, — но у меня есть причины помнить, как вы, дабы рассеять страхи девицы, снизошли до того, чтобы разъяснить ей, как все эти ловкие штуки делаются, и тем привели в немалое смущение бедного фокусника, разоблачив перед всеми тайны его искусства так умело, как будто сами были одним из братьев его ордена. А девица-то и вправду была так прекрасна, что любой мужчина, чтобы заполучить ее улыбку, готов был…
— Ни слова больше о ней, заклинаю тебя! — воскликнул Тресилиан. — Я хорошо помню вечер, о котором ты говоришь, — один из немногих счастливых вечеров в моей жизни.
— Стало быть, ее больше нет, — сказал кузнец, по-своему истолковав вздох Тресилиана. — Ее больше нет — юной, прелестной и такой любимой! Прошу прощения у вашей милости, мне следовало бы стукнуть молотом по другой теме. Я вижу, что невзначай забил гвоздь в самое больное место.
В этих словах слышалось грубое, но неподдельное чувство, и это сразу расположило Тресилиана к бедному ремесленнику, о котором он склонен был сначала судить весьма сурово. Ничто не может скорее привлечь сердце несчастного, нежели подлинное или даже кажущееся участие к его горю.
— Помнится, — сказал Тресилиан после минутного молчания, — что ты был в те дни веселым малым, способным развлекать людей песнями, сказками и игрой на скрипке, а не только своими ловкими фокусами. Почему же я встречаю тебя здесь усердным ремесленником, который трудится в таком мрачном обиталище, да еще в такой необычайной обстановке?
— Историю мою рассказать недолго, — ответил мастер, — но вашей милости лучше бы присесть, покуда будете слушать.
Сказав это, он придвинул к огню трехногий стул и взял другой для себя. Дикки Сладж, или Флибертиджиббет, как его именовал кузнец, притащил к ногам кузнеца скамеечку, сел на нее и уставился ему прямо в лицо. Мордочка мальчугана, озаренная мерцанием углей в горне, выражала напряженнейшее любопытство.
— А ты тоже, — сказал ему кузнец, — должен узнать краткую историю моей жизни. На мой взгляд, ты это в полной мере заслужил. Да по правде говоря, уж лучше все это сейчас рассказать, чем предоставить тебе потом разнюхать все самому. Ведь матушке природе никогда еще не доводилось запихивать более проницательный ум в шкатулочку более неказистого вида. Итак, сэр, если мой скромный рассказ может доставить вам удовольствие, он к вашим услугам. Но не желаете ли вы испить кружечку живительной влаги? Позвольте заверить вас, что даже в этой жалкой келье у меня найдется небольшой запасец.
— Ах, не до этого сейчас, — сказал Тресилиан. — Продолжай свой рассказ, времени у меня очень мало.
— У вас не будет причины сожалеть о задержке, — возразил кузнец, — потому что ваша лошадка тем временем будет накормлена получше, чем утром, и будет бежать порезвее.
Тут мастер вышел и через несколько минут вернулся обратно. А мы здесь тоже немного отдохнем, чтобы рассказ начался уже в следующей главе.
Глава XI
Милорд, он очень ловок, не солгу!
(Об этом все поведать не могу,
Хоть я ему порою помогаю.)
Весь этот путь от краю и до краю,
Ведущий в Кентербери-городок,
Совсем легко он вымостить бы мог
И серебром и золотом чистейшим.
Пролог слуги каноника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149
— Вот это сказано превосходно, Уэйленд, — снова вмешался мальчик, с тревогой следивший за исходом беседы. — Но пошли-ка лучше в твою берлогу, дяденька. Стоять да болтать на свежем воздухе будет, знаешь ли, вредно для твоего здоровья.
— Правильно, бесенок, — согласился кузнец. И, подойдя к другой заросли дрока, что поближе к камням и напротив той, где недавно скрывался его посетитель, он нащупал потайную дверь, искусно замаскированную в кустах, поднял ее и, спустившись под землю, исчез из глаз своих собеседников. Хоть ему и любопытно было знать, что произойдет дальше, Тресилиан с минуту колебался, пойти ли ему за кузнецом туда, где, может быть, скрыто разбойничье логово, — особенно когда он услышал голос кузнеца из недр земли:
— А ты, Флибертиджиббет, давай спускайся последним, да не забудь только закрепить дверь.
— Ну что же, встреча с Уэйлендом Смитом считается законченной? — ехидно шепнул мальчуган с хитрой усмешкой, словно заметив нерешительность Тресилиана.
— Пока что нет, — твердо ответил Тресилиан, И, стряхнув с себя мгновенную слабость духа, он стал спускаться по узкой лестнице, ведущей вниз от входа, а за ним полез и Дикки Сладж, который плотно прихлопнул потайную дверь, полностью закрыв доступ дневному свету. Спускаться пришлось, впрочем, только на несколько ступенек, а дальше вы попадали в некий коридор, длиной в несколько ярдов, в конце коего мерцал какой-то зловещий красноватый отблеск. Добравшись до этого места, все еще с обнаженным мечом в руке, Тресилиан увидел, что, повернув налево, они с бесенком, который следовал за ним, не отставая ни на шаг, очутились в небольшом, квадратном сводчатом помещении, где стоял горн с пылающим каменным углем. От удушливого дыма здесь можно было бы легко задохнуться, если бы кузница посредством какого-то скрытого отверстия не сообщалась с наружным воздухом. Свет, струившийся от раскаленного угля и от лампы, подвешенной на железной цепи, позволял рассмотреть, что, кроме наковальни, мехов, щипцов, молотов, целой груды готовых подков и других принадлежностей кузнечного ремесла, здесь были еще и печи, перегонные кубы, тигли, реторты и другие предметы алхимического искусства. Фантастическая фигура кузнеца и уродливая, но все же своеобразная мордочка мальчишки, озаренные тусклым и неясным светом пламени из горна и угасающей лампы, очень подходили ко всей этой таинственной атмосфере и в тогдашний век суеверия могли произвести сильное впечатление на многих храбрецов.
Но природа одарила Тресилиана крепкими нервами, а его воспитание, разумное уже с самого начала, было впоследствии достаточно тщательно усовершенствовано научными занятиями, чтобы он поддался каким-то иллюзорным страхам. Озираясь кругом он снова спросил у мастера, кто он и каким образом ему довелось узнать его имя.
— Извольте припомнить, ваша милость, — сказал кузнец, — что годика три назад, в канун святой Люции, в некий замок в Девоншире явился странствующий фокусник и показывал свое искусство в присутствии одного достойного рыцаря и целого знатного сборища. И вот, хоть здесь и темновато, а по лицу вашей милости я вижу, что моя память меня не обманывает.
— Ты уже сказал вполне достаточно, — вымолвил Тресилиан, отвернувшись и как бы желая скрыть от оратора вереницу печальных воспоминаний, которую тот невольно пробудил своей речью.
— Фокусник, — продолжал кузнец, — так здорово разыгрывал свою роль, что крестьянам и весьма простоватым джентльменам его искусство казалось чуть ли не волшебством. Но там была еще одна девица лет пятнадцати или около того, с прелестнейшим личиком на свете, и когда она увидела все эти чудеса, ее розовые щечки побледнели, а ясные глазки маленько помутились.
— Молчи, говорю я тебе, молчи! — еле выговорил Тресилиан.
— Не в обиду будь сказано вашей милости, — не унимался кузнец, — но у меня есть причины помнить, как вы, дабы рассеять страхи девицы, снизошли до того, чтобы разъяснить ей, как все эти ловкие штуки делаются, и тем привели в немалое смущение бедного фокусника, разоблачив перед всеми тайны его искусства так умело, как будто сами были одним из братьев его ордена. А девица-то и вправду была так прекрасна, что любой мужчина, чтобы заполучить ее улыбку, готов был…
— Ни слова больше о ней, заклинаю тебя! — воскликнул Тресилиан. — Я хорошо помню вечер, о котором ты говоришь, — один из немногих счастливых вечеров в моей жизни.
— Стало быть, ее больше нет, — сказал кузнец, по-своему истолковав вздох Тресилиана. — Ее больше нет — юной, прелестной и такой любимой! Прошу прощения у вашей милости, мне следовало бы стукнуть молотом по другой теме. Я вижу, что невзначай забил гвоздь в самое больное место.
В этих словах слышалось грубое, но неподдельное чувство, и это сразу расположило Тресилиана к бедному ремесленнику, о котором он склонен был сначала судить весьма сурово. Ничто не может скорее привлечь сердце несчастного, нежели подлинное или даже кажущееся участие к его горю.
— Помнится, — сказал Тресилиан после минутного молчания, — что ты был в те дни веселым малым, способным развлекать людей песнями, сказками и игрой на скрипке, а не только своими ловкими фокусами. Почему же я встречаю тебя здесь усердным ремесленником, который трудится в таком мрачном обиталище, да еще в такой необычайной обстановке?
— Историю мою рассказать недолго, — ответил мастер, — но вашей милости лучше бы присесть, покуда будете слушать.
Сказав это, он придвинул к огню трехногий стул и взял другой для себя. Дикки Сладж, или Флибертиджиббет, как его именовал кузнец, притащил к ногам кузнеца скамеечку, сел на нее и уставился ему прямо в лицо. Мордочка мальчугана, озаренная мерцанием углей в горне, выражала напряженнейшее любопытство.
— А ты тоже, — сказал ему кузнец, — должен узнать краткую историю моей жизни. На мой взгляд, ты это в полной мере заслужил. Да по правде говоря, уж лучше все это сейчас рассказать, чем предоставить тебе потом разнюхать все самому. Ведь матушке природе никогда еще не доводилось запихивать более проницательный ум в шкатулочку более неказистого вида. Итак, сэр, если мой скромный рассказ может доставить вам удовольствие, он к вашим услугам. Но не желаете ли вы испить кружечку живительной влаги? Позвольте заверить вас, что даже в этой жалкой келье у меня найдется небольшой запасец.
— Ах, не до этого сейчас, — сказал Тресилиан. — Продолжай свой рассказ, времени у меня очень мало.
— У вас не будет причины сожалеть о задержке, — возразил кузнец, — потому что ваша лошадка тем временем будет накормлена получше, чем утром, и будет бежать порезвее.
Тут мастер вышел и через несколько минут вернулся обратно. А мы здесь тоже немного отдохнем, чтобы рассказ начался уже в следующей главе.
Глава XI
Милорд, он очень ловок, не солгу!
(Об этом все поведать не могу,
Хоть я ему порою помогаю.)
Весь этот путь от краю и до краю,
Ведущий в Кентербери-городок,
Совсем легко он вымостить бы мог
И серебром и золотом чистейшим.
Пролог слуги каноника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149