– Думаю, что именно здесь я ел самый лучший ростбиф в моей жизни. Во всяком случае, самый внушительный. А теперь они кладут туда индейку. Ты любишь индейку.
– Наверно, люблю.
– Если ты не потеряешь аппетита после омара, мы закажем еще индейку.
– Я не хочу есть.
Наверно, сидя в углу за маленьким столиком, он походил на богатого провинциального дядюшку, который угощает племянника парадным обедом по случаю окончания учебного года.
– Моя мать тоже умерла, когда я был совсем маленьким. И меня тоже воспитывал отец.
– Он провожал вас в школу?
– Он не мог. Он должен был работать. Мы жили в деревне.
– А когда я был совсем маленьким, мой отец всегда провожал меня в школу, а потом приходил за мной. Среди всех ожидающих у школы он был единственным мужчиной. Когда мы возвращались, он сам готовил обед для всех нас.
– Но ведь иногда у вас была прислуга?
– Это он вам сказал? Вы с ним разговаривали?
– Да, я с ним разговаривал.
– Он беспокоится обо мне?
– Я сейчас позвоню в Париж, чтобы его успокоили.
Ален не замечал, что он ест с аппетитом, и даже выпил, не поморщившись, несколько глотков вина, которое ему налил официант.
– Но она у нас никогда подолгу не жила.
– Кто?
– Прислуга. Отец так хотел, чтобы все изменилось, что очень часто принимал желаемое за действительное. «Теперь, дети мои, – заявлял он, – мы начнем жить, как все люди. Завтра мы переезжаем».
– И вы переезжали?
– Иногда. Мы въезжали в новую, совершенно пустую квартиру, мебели не было. Ее привозили позже, уже при нас. Появлялись новые люди, няни, горничные, которых отец находил в бюро по найму прислуги. Почти сразу начинали приходить поставщики, а за ними судебные исполнители, которые часами ждали, думая, что отца нет дома, а он пока прятался в одной из комнат. В конце концов отключали газ, электричество. Но он не виноват. Он очень умный. У него полно интересных идей. Вот послушайте.
Мегрэ, слегка наклонив голову, внимательно слушал, лицо его смягчилось, глаза тепло и дружески смотрели на юношу.
– Это было несколько лет тому назад. Я хорошо помню, что очень долго, кажется два года, он предлагал во все министерства проект расширения и модернизации одного из марокканских портов. Его кормили обещаниями. Если бы проект приняли, мы бы уехали туда жить и стали бы очень богатыми. Когда план дошел до высших начальников, они только пожали плечами. Они чуть ли не сочли отца сумасшедшим, потому что он предлагал создать большой порт в таком месте. А теперь это сделали американцы.
– Ясно!
Мегрэ хорошо знал этот сорт людей! Но разве мог он показать сыну отца таким, каким он был в действительности? Двое других, старший сын и дочь, уже давно поняли, что он собой представляет, и ушли из дому, не испытывая никакой благодарности к этому толстяку, такому слабому и никчемному, но тем не менее воспитавшему их. От этих двух он не мог ожидать даже жалости. И только один Ален еще верил в него. Удивительно все-таки, ведь Ален так походил на сестру, что Мегрэ это даже смущало!
– Возьми еще немного грибов.
– Спасибо.
Мальчик зачарованно смотрел в окно. Был час, когда машины непрерывным потоком подъезжают к отелю, останавливаются на мгновенье у подъезда и портье в ливрее мышиного цвета бросается открывать двери.
Почти все прибывшие были в вечерних туалетах. Было много молодых пар и даже целых семейств. У большинства женщин к корсажу были приколоты орхидеи. Мужчины были в смокингах, некоторые во фраках, и сквозь стеклянную стену можно было видеть, как они проходят через холл в большой парадный зал ресторана, откуда доносились звуки оркестра.
В этот чудесный день погода до конца оставалась прекрасной, лучи заходящего солнца освещали лица каким-то нереальным светом.
– До каких лет ты посещал школу?
– До пятнадцати с половиной.
– Лицей?
– Да. Я закончил третий класс и ушел.
– Почему?
– Я хотел зарабатывать деньги и помогать отцу.
– Ты хорошо учился?
– Довольно хорошо. Кроме математики.
– Ты сразу нашел работу?
– Да. Я поступил в канцелярию.
– А твоя сестра отдавала отцу свое жалованье?
– Нет. Она платила только за питание. Она все высчитывала до копейки, но не платила ни за квартиру, ни за отопление, ни за электричество. А она больше всех тратила света, потому что полночи читала, лежа в постели.
– А ты ему отдавал все?
– Да.
– Ты не куришь?
– Нет.
Появление омара надолго прервало их беседу. Ален тоже казался успокоенным. Правда, иногда – он сидел спиной к двери – он поворачивался и смотрел на входящих.
– Что ты все оглядываешься?
– Может быть, она придет?
– Ты думаешь, что она придет?
– Я заметил, что, когда вы говорили с этим человеком в холле, вы бросили взгляд в сторону бара, и я решил, что она там.
– Ты ее знаешь?
– Я никогда с ней не разговаривал.
– А она тебя знает?
– Она меня узнает.
– А где она тебя видела?
– Две недели тому назад на бульваре Ришар-Валлас.
– Ты был у нее в квартире?
– Нет. Я стоял напротив дома, у решетки.
– Ты следил за отцом?
– Да.
– Почему?
Мегрэ слишком поторопился. Ален замолчал…
– Я не понимаю, для чего вы все это делаете?
– Что все?
Взглядом Ален указал на стол, на омара, на вино, на всю роскошь, оплаченную Мегрэ, человеком, который, логически рассуждая, давно должен был запрятать его в тюрьму.
– В конце концов мы должны были поесть или нет? Я ничего не ел с самого утра. А ты?
– Я съел сандвич.
– Значит, пока мы обедаем, а там будет видно.
– А что вы будете делать?
– Вероятней всего, мы сядем на самолет, чтобы вернуться в Париж. Ты любишь самолеты?
– Нет, не очень.
– Ты уже бывал за границей?
– Нет. В прошлом году я должен был провести две недели в молодежном лагере в Австрии. Знаете, в порядке обмена между двумя странами. Есть такая организация. Я записался. Мне велели получить визу. А потом, когда наступила моя очередь, я заболел и лежал в постели. У меня был синусит.
Пауза. Мальчик вспомнил о всех своих невзгодах, а Мегрэ только и было нужно, чтобы он сам вернулся к этой теме.
– Вы с ней не говорили?
– С кем?
– С ней!
– Сегодня утром, в ее комнате.
– Что она сказала?
– Ничего.
– Это она виновата в несчастьях моего отца. Но вы сами увидите, что с ней невозможно бороться.
– Ты так думаешь?
– Признайтесь, что вы не посмеете ее арестовать?
– Почему?
– Не знаю. С ней всегда так. Она действует очень осторожно.
– Ты в курсе ее деловых отношений с твоим отцом?
– Не очень. Я только несколько недель тому назад узнал, кто она такая.
– Но он знаком с ней очень давно.
– Он познакомился с ней вскоре после смерти нашей матери. Тогда он этого не скрывал от нас. Я, конечно, не помню, потому что был совсем маленьким, но Филипп мне все рассказал. Отец ему объявил, что решил снова жениться и что это будет лучше для всех нас, в доме снова будет женщина, и она станет ухаживать за нами. Из этого ничего не вышло. Теперь, когда я ее сам видел и знаю, что это за женщина, я твердо уверен, что она просто смеялась над ним.
– Возможно.
– Филипп говорит, что отец был очень несчастен, что он часто по ночам плакал, лежа в постели. Он не видел ее долгие годы. Может быть, она уезжала из Парижа? А может быть, она тайком, не предупредив отца, переменила адрес. Года два тому назад я стал замечать, что отец очень изменился.
– В каком смысле?
– Трудно сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Наверно, люблю.
– Если ты не потеряешь аппетита после омара, мы закажем еще индейку.
– Я не хочу есть.
Наверно, сидя в углу за маленьким столиком, он походил на богатого провинциального дядюшку, который угощает племянника парадным обедом по случаю окончания учебного года.
– Моя мать тоже умерла, когда я был совсем маленьким. И меня тоже воспитывал отец.
– Он провожал вас в школу?
– Он не мог. Он должен был работать. Мы жили в деревне.
– А когда я был совсем маленьким, мой отец всегда провожал меня в школу, а потом приходил за мной. Среди всех ожидающих у школы он был единственным мужчиной. Когда мы возвращались, он сам готовил обед для всех нас.
– Но ведь иногда у вас была прислуга?
– Это он вам сказал? Вы с ним разговаривали?
– Да, я с ним разговаривал.
– Он беспокоится обо мне?
– Я сейчас позвоню в Париж, чтобы его успокоили.
Ален не замечал, что он ест с аппетитом, и даже выпил, не поморщившись, несколько глотков вина, которое ему налил официант.
– Но она у нас никогда подолгу не жила.
– Кто?
– Прислуга. Отец так хотел, чтобы все изменилось, что очень часто принимал желаемое за действительное. «Теперь, дети мои, – заявлял он, – мы начнем жить, как все люди. Завтра мы переезжаем».
– И вы переезжали?
– Иногда. Мы въезжали в новую, совершенно пустую квартиру, мебели не было. Ее привозили позже, уже при нас. Появлялись новые люди, няни, горничные, которых отец находил в бюро по найму прислуги. Почти сразу начинали приходить поставщики, а за ними судебные исполнители, которые часами ждали, думая, что отца нет дома, а он пока прятался в одной из комнат. В конце концов отключали газ, электричество. Но он не виноват. Он очень умный. У него полно интересных идей. Вот послушайте.
Мегрэ, слегка наклонив голову, внимательно слушал, лицо его смягчилось, глаза тепло и дружески смотрели на юношу.
– Это было несколько лет тому назад. Я хорошо помню, что очень долго, кажется два года, он предлагал во все министерства проект расширения и модернизации одного из марокканских портов. Его кормили обещаниями. Если бы проект приняли, мы бы уехали туда жить и стали бы очень богатыми. Когда план дошел до высших начальников, они только пожали плечами. Они чуть ли не сочли отца сумасшедшим, потому что он предлагал создать большой порт в таком месте. А теперь это сделали американцы.
– Ясно!
Мегрэ хорошо знал этот сорт людей! Но разве мог он показать сыну отца таким, каким он был в действительности? Двое других, старший сын и дочь, уже давно поняли, что он собой представляет, и ушли из дому, не испытывая никакой благодарности к этому толстяку, такому слабому и никчемному, но тем не менее воспитавшему их. От этих двух он не мог ожидать даже жалости. И только один Ален еще верил в него. Удивительно все-таки, ведь Ален так походил на сестру, что Мегрэ это даже смущало!
– Возьми еще немного грибов.
– Спасибо.
Мальчик зачарованно смотрел в окно. Был час, когда машины непрерывным потоком подъезжают к отелю, останавливаются на мгновенье у подъезда и портье в ливрее мышиного цвета бросается открывать двери.
Почти все прибывшие были в вечерних туалетах. Было много молодых пар и даже целых семейств. У большинства женщин к корсажу были приколоты орхидеи. Мужчины были в смокингах, некоторые во фраках, и сквозь стеклянную стену можно было видеть, как они проходят через холл в большой парадный зал ресторана, откуда доносились звуки оркестра.
В этот чудесный день погода до конца оставалась прекрасной, лучи заходящего солнца освещали лица каким-то нереальным светом.
– До каких лет ты посещал школу?
– До пятнадцати с половиной.
– Лицей?
– Да. Я закончил третий класс и ушел.
– Почему?
– Я хотел зарабатывать деньги и помогать отцу.
– Ты хорошо учился?
– Довольно хорошо. Кроме математики.
– Ты сразу нашел работу?
– Да. Я поступил в канцелярию.
– А твоя сестра отдавала отцу свое жалованье?
– Нет. Она платила только за питание. Она все высчитывала до копейки, но не платила ни за квартиру, ни за отопление, ни за электричество. А она больше всех тратила света, потому что полночи читала, лежа в постели.
– А ты ему отдавал все?
– Да.
– Ты не куришь?
– Нет.
Появление омара надолго прервало их беседу. Ален тоже казался успокоенным. Правда, иногда – он сидел спиной к двери – он поворачивался и смотрел на входящих.
– Что ты все оглядываешься?
– Может быть, она придет?
– Ты думаешь, что она придет?
– Я заметил, что, когда вы говорили с этим человеком в холле, вы бросили взгляд в сторону бара, и я решил, что она там.
– Ты ее знаешь?
– Я никогда с ней не разговаривал.
– А она тебя знает?
– Она меня узнает.
– А где она тебя видела?
– Две недели тому назад на бульваре Ришар-Валлас.
– Ты был у нее в квартире?
– Нет. Я стоял напротив дома, у решетки.
– Ты следил за отцом?
– Да.
– Почему?
Мегрэ слишком поторопился. Ален замолчал…
– Я не понимаю, для чего вы все это делаете?
– Что все?
Взглядом Ален указал на стол, на омара, на вино, на всю роскошь, оплаченную Мегрэ, человеком, который, логически рассуждая, давно должен был запрятать его в тюрьму.
– В конце концов мы должны были поесть или нет? Я ничего не ел с самого утра. А ты?
– Я съел сандвич.
– Значит, пока мы обедаем, а там будет видно.
– А что вы будете делать?
– Вероятней всего, мы сядем на самолет, чтобы вернуться в Париж. Ты любишь самолеты?
– Нет, не очень.
– Ты уже бывал за границей?
– Нет. В прошлом году я должен был провести две недели в молодежном лагере в Австрии. Знаете, в порядке обмена между двумя странами. Есть такая организация. Я записался. Мне велели получить визу. А потом, когда наступила моя очередь, я заболел и лежал в постели. У меня был синусит.
Пауза. Мальчик вспомнил о всех своих невзгодах, а Мегрэ только и было нужно, чтобы он сам вернулся к этой теме.
– Вы с ней не говорили?
– С кем?
– С ней!
– Сегодня утром, в ее комнате.
– Что она сказала?
– Ничего.
– Это она виновата в несчастьях моего отца. Но вы сами увидите, что с ней невозможно бороться.
– Ты так думаешь?
– Признайтесь, что вы не посмеете ее арестовать?
– Почему?
– Не знаю. С ней всегда так. Она действует очень осторожно.
– Ты в курсе ее деловых отношений с твоим отцом?
– Не очень. Я только несколько недель тому назад узнал, кто она такая.
– Но он знаком с ней очень давно.
– Он познакомился с ней вскоре после смерти нашей матери. Тогда он этого не скрывал от нас. Я, конечно, не помню, потому что был совсем маленьким, но Филипп мне все рассказал. Отец ему объявил, что решил снова жениться и что это будет лучше для всех нас, в доме снова будет женщина, и она станет ухаживать за нами. Из этого ничего не вышло. Теперь, когда я ее сам видел и знаю, что это за женщина, я твердо уверен, что она просто смеялась над ним.
– Возможно.
– Филипп говорит, что отец был очень несчастен, что он часто по ночам плакал, лежа в постели. Он не видел ее долгие годы. Может быть, она уезжала из Парижа? А может быть, она тайком, не предупредив отца, переменила адрес. Года два тому назад я стал замечать, что отец очень изменился.
– В каком смысле?
– Трудно сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29