Он энергично мотает головой.
— С меня хватит и прошлой ночи! Берюрье застрелил двух членов персонала, этого достаточно!
— Эти члены собирались меня убить, позволю вам заметить. Деталь, может, и малозначительная, но считаю нужным о ней напомнить.
— Вы проникли в консульство путем взлома! — Замечает Старик.
Честное слово, сейчас мы с ним опять начнем грызться.
— По-вашему, дело надо закрыть? Он хмурит брови.
— Разве я сказал что-нибудь подобное? Нет, мой дорогой, я просто прошу вас действовать покорректнее, соблюдая правила игры. А они требуют, чтобы вы игнорировали консульство.
— Консульство ладно, но не личное жилище консула.
— Что вы этим хотите сказать?
— Я только что порылся в телефонных книгах. Очень поучительное чтение, господин директор. Консул живет в Рюэй-Мальмезон, точь-в-точь, как Первый.
— Какой Первый?
— Первый консул, иначе называемый Бонапартом! Старик никогда не любил хохм, особенно в критические периоды. Моя шутка ему совершенно не понравилась.
— Прошу вас, мой дорогой, без каламбуров… Я продолжаю улыбаться, что сдерживает мое желание вылить ему на котелок содержимое его чернильницы.
— Так вот, господин директор, как я вам сказал, консул Алабании живет в Рюэй-Мальмезон. Он ищет прислугу: няню и шофера. Меня всегда интересовала домашняя жизнь людей. Особенно дипломатов… Если вы сможете подготовить мне к завтрашнему дню фальшивые документы и рекомендации, я попытаю удачи…
Он расслабляется.
— Вот это неглупо, — говорит он, — Может быть, вам действительно удалось бы…
Дребезжит телефон. Он снимает трубку.
— Вас, — ворчит Старик, протягивая трубку мне. — Мед-эксперт.
Врач сообщает, что вскрытие бедняжки Япаксы не выявило ничего подозрительного. Кажется, она и вправду умерла естественной смертью, что составляет слабое утешение.
Но для окончательного заключения нужно будет провести целую серию анализов. Я благодарю доктора за его старания и прошу у босса разрешения уйти в мои владения.
Он мне его дает.
Прежде чем идти домой, я заглядываю в бистро напротив пропустить стаканчик. Берю, окруженный группой слушателей, толкает речь. Его лоб заклеен пластырем, нос разбит, глаз окружен синяком, бровь рассечена, а одна рука на перевязи. Он рассказывает, как произошел “несчастный случай”:
— Старуха бросается под колеса автобуса. Он бы ее смял в лепешку.
Я без колебаний мчусь вперед, хватаю ее в охапку, толкаю на тротуар, но сам отскочить не успеваю и получаю такой вот апперкот. Я думал, у меня башка разлетится на кусочки. Собрался народ. Мне еле удалось помешать им пронести меня на руках, как триумфатора. Какой-то старикан с орденской лентой спросил мою фамилию, чтобы представить меня к медали “За спасение”.
Этот подвиг встречен одобрительным шепотом. Я считаю, что момент благоприятен для большого шоу, и делаю вид, будто только что вошел и ничего не слышал.
— Ну что, Берю, — сочувствующе спрашиваю я, — твоя жена успокоилась?
Здорово она тебя разукрасила, бедненький. Ты знаешь, что это основание для развода? Если решишься, можешь рассчитывать на меня как на свидетеля.
— Да о чем ты? — бормочет Жирдяй, бросая на меня умоляющие взгляды.
Слушатели начинают улыбаться.
— Эта людоедка в один прекрасный день убьет его, — мрачно пророчествую я, — Толстяку с ней не справиться!
Хохот становится всеобщим. Слушатели осыпают Жирного саркастическими замечаниями, так что тот, оскорбленный, раскалывает кулаком мрамор столика.
— Я не позволю, чтобы мадам Берюрье называли людоедкой! — гремит он, — Если я с ней поругался, это никого, кроме нас, не касается. Во всех семьях бывают ссоры, это только укрепляет чувства. — Он осушает свой стакан и встает.
— Если вы рассчитываете, что я оплачу выпивку, то шиш вам!
Я догоняю его, когда он уже прошел метров пятьдесят, волоча ноги, как старый мерин.
— Послушай, Толстяк!
— Пошел ты! Я не хочу иметь ничего общего с типами, которые держат мою морду за обезьянью задницу, даже если они мои прямые начальники!
Мне требуются десять минут и тройной чинзано в следующем бистро, чтобы успокоить его.
Когда гнев рыцаря ББ улегся, я начинаю разговор о работе:
— Слушай, старина, завтра мы начинаем генеральное наступление на Алабанию.
— Война?
— Пока нет. Если ты успешно справишься со своей задачей, то ее еще можно будет избежать. И я излагаю ему свой план…
Глава 13
Утром следующего дня я прихожу в контору довольно рано и в весьма необычной одежде. Я надел старый темно-серый костюм, поношенный, но приличный, потрескавшиеся, но хорошо начищенные ботинки, белую рубашку и черный галстук. Мое зеркало категорично утверждает: я вылитый шофер из приличного дома. Заботу о достоверности я простер до того, что нашел шляпу цвета кротовой шкурки с немного полинявшей ленточкой.
По сузившимся глазам Старика я вижу, что ему это нравится.
— Вот бумаги и рекомендации, — говорит он мне. — Те люди могут позвонить вашим бывшим работодателям и получат от них самые лестные отзывы о вас.
Я кладу документы в карман и ухожу.
Прежде чем ехать в Рюэй-Мальмезон, я захожу к Морпьону. Его по-прежнему нет дома.
Бедные голодные кошки бегают по квартире. Я прошу консьержку позаботиться о них в ожидании проблематичного возвращения старого учителя.
Я доезжаю на моем “ягуаре” до вокзала Рюэя, оставляю его там на стоянке и сажусь в такси, чтобы доехать до дома, в котором живет его превосходительство. Дом стоит посреди сильно запущенного парка. Когда я звоню в ворота, два немецких дога с воем подбегают к забору. Сколько бы я ни звал их хорошими песиками и даже красавчиками, они продолжают демонстрировать сильную антипатию ко мне.
К воротам направляется субъект с обритым наголо черепом. По-моему, он состоит в родстве с Кинг-Конгом, застреленным позапрошлой ночью в консульстве, пусть даже через лучшего друга его отца.
— Что вы хотите? — сухо спрашивает он меня. Я сглатываю слюну, прежде чем ответить:
— Я пришел насчет места шофера.
Он молча разглядывает меня снизу вверх, слева направо, потом в обратном направлении. Потом, слегка сморщив нос, открывает ворота, успокоив чертовых псин несколькими словами на алабанском. Вот будет весело, если эти собачки не говорят по-французски.
Мы идем по поросшей сорняками аллее между двумя рядами деревьев.
Дом стоит на большой лужайке. Хотя сейчас разгар дня, у меня такое чувство, что я рассматриваю дом при лунном свете. Наверное, из-за бледного цвета его позеленевшей крыши.
Субъект вводит меня в старый холл, откуда идет наверх деревянная лестница с внушительными перилами. Я останавливаюсь и вдыхаю витающий в воздухе неприятный запах. Где-то звучит Моцарта. Моцарт — это красиво.
Звук шагов заставляет меня повернуть голову. Я вижу бледного молодого типа с крупным носом, одетого, как на похороны. Если не ошибаюсь, это тот самый секретарь, которого я видел в бинокль из окна Морпьона.
Его острые глаза неприветливо смотрят на меня.
— Вы профессиональный шофер? — сухо спрашивает он.
— Да, месье. Вам угодно посмотреть мои рекомендации? Последние шесть лет я работал у графа де ла Мотт-Бурре.
— Почему вы его покинули?
— Это он нас покинул, месье, — на полном серьезе отвечаю я. Господин граф скончался на прошлой неделе.
Он изучает документы, предоставленные мне Стариком, которые я успел просмотреть перед тем, как прийти сюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24