Пробиваясь между ними, полная яркая луна озаряла поляну и высоты, над которыми взвились ракеты гитлеровских застав. Горели заново разожженные костры. Морозный ветер заставлял партизан жаться к пламени. Многие спали сидя.
Обойдя лагерь, мы с Домниным разрешили командирам отрядов сварить затирку из расчета - полстакана муки на человека.
- Товарищ командир, а для чего вы растапливаете снег? - с какой-то странной надеждой спрашивали партизаны.
- Вот сейчас увидите.
Вдруг послышался гул приближающегося самолета. Кто-то выругался: "Проклятый фриц, и ночью не дает покоя!"
- От костров! - раздалась команда.
Но самолет сделал круг, потом второй, третий... Все ниже, ниже. Вдруг зажглись бортовые сигналы. Огни закачались...
- Сигнал!
- Сигнал! - закричали партизаны.
Да это же сигнал, переданный нами в Севастополь!
- Скорее, скорее ракету! - бегая по поляне, кричал я, сам не зная кому.
Мне подали ракетницу.
Я заложил в ракетницу единственную оставшуюся у нас белую ракету. Руки дрожат. По щекам бегут слезы... Сердце вот-вот разорвется. Не могу нажать на крючок ракетницы.
Совершенно неожиданно для меня раздался выстрел, и что-то белое, шипя, вспыхнуло ярким пламенем у моих ног. Оказывается, я бросил ракету себе под ноги, но и этого было достаточно, - летчик ответил сигналом.
Самолет развернулся, от него отделились большие белые куполы парашютов. Потом что-то со страшным свистом полетело к нам, врезалось в землю и обдало нас сухарями и кусками чего-то липкого.
Торпеда-мешок сорвалась с купола парашюта.
Люди бросились к месту падения парашютов. Несколько минут прошло, пока я сообразил: "Ведь надо немедленно все собрать!"
- Командиры и комиссары, ко мне!
Домнин и Кочевой навели порядок. Летчик еще несколько раз зажег бортовые сигналы и взял курс на Севастополь.
На поляне бегал Кравец, больше всех крича и ругаясь. Видать, он уже успел кое-что припрятать. Что-то уж слишком вздулись его карманы. Увидев меня, дед увильнул в сторонку.
- Искать всем парашют с радио! - крикнул Домнин.
Через несколько минут из глубокого ущелья донесся голос радиста:
- Есть батареи, целый мешок, только побитые.
И этот мешок сорвался с купола парашюта.
Я пошел к опечаленному радисту. Собрали немало полуразбитых банок. Кто-то нашел записку.
- Товарищ командир, бумага!!
"Уважаемые товарищи, - прочли мы с комиссаром. - Ваша связь пришла после десятидневных скитаний. Маркин здоров. Терлецкий и Айропетян ранены. Они герои. Теперь мы знаем о вас и ваших делах все.
Гордимся непреклонной волей партизан к борьбе в этих тяжелых условиях. Будем помогать всеми силами - завтра выходите на связь: мы бросили достаточно батарей. Скоро пришлем рацию. Ждем в эфире ежедневно: 10.00, 14.00, 22.00. Будем ждать всегда. Вам лучше перейти в Заповедник. Пожмите за нас руки тт. Мокроусову, Мартынову, Северскому, Никанорову, Чубу, Генову, Луговому и всем народным мстителям Крыма. Будьте севастопольцами, помогайте городу. Разрушайте немецкий тыл, убивайте фашистов и их приспешников...
О б к о м п а р т и и".
Эта записка, прочитанная нами при свете луны, пошла по рукам товарищей и вернулась к нам настолько истертая, что мы с трудом могли разобрать буквы.
Теперь все заговорили о Севастополе, все предлагали свою помощь радисту Иванову, который возился с банками разбитых батарей.
Мы собрали полтонны сухарей, 20 килограммов сала, 300 банок консервов, 50 килограммов сливочного масла, 1000 пачек двухсотграммовых концентратов и даже мешочек сушеных груш.
К затирке, которая два часа назад была неожиданным пиршеством, прибавились продукты, сброшенные для нас.
Каждому партизану выдали по три сухаря, куску сала и налили из десятилитровой банки по нескольку граммов спирта. Затирку заправили консервированным жиром и мясом из разбитых банок.
В лагере наступила необыкновенная тишина. На снежной поляне, освещенной лунным светом, темнели фигуры партизан. Люди молча ели.
Приближалось утро. Мы решили немедленно выходить, чтобы до полного рассвета подняться к северным склонам горы Беденекыр. Там переждать день, набраться сил, а на рассвете следующего дня начать подъем на яйлу.
Растянувшись цепочкой, друг за другом, окрыленные надеждой на будущее, шли партизаны на яйлу. Ветер заметал снегом следы.
Рядом со мной шел богатырского роста лейтенант Черников. Он нес пару ручных пулеметов, автомат и еще старался помочь мне, видя, что мне трудно.
Утром восьмого марта до нас донеслись разрывы мин и треск вражеских автоматов на месте нашей ночной стоянки. Но мы уже были в пяти километрах от нее, на занесенной снегом опушке леса. С запада на северо-восток на десятки километров тянулась яйла - наш путь в Госзаповедник.
Южный мартовский ветер нагнал тучи. Дождь, смешанный со снегом, весь день поливал партизан, прижавшихся к расщелинам скал. К вечеру ударил сильный мороз. Одежда обледенела. В сумерках командиры решили разжечь костры. Рискуя загореться, люди теснились у огня, стараясь растопить ледяную корку на одежде.
Внезапно со стороны Коккозской долины с пронзительным свистом и воем налетел вихрь, забивая наши костры. Мгновенно вырастали дымящиеся снежной пылью сугробы. Люди жались друг к другу, каждый старался укрыться за что-нибудь. Холод никому не дал заснуть. Карабкаться по скалам на яйлу ночью, при таком ветре, было невозможно.
С рассветом мы продолжали идти.
Ветер не утихал. С еще большей силой одолевал нас сон, словно нарочно стремился сбросить в обрыв обессилевших людей. Поддерживая один другого, мы по скалам подымались вверх.
- Эй, проводники, сбились с пути, что ли?
- Идем правильно!.. - едва донесся ответ.
Отставшие ругали идущих впереди, те - проводников, и все вместе немилосердную природу, обрушившую на нас еще одно испытание.
Вот и яйла. Разбушевавшаяся на просторе метель осыпает нас снежной пылью, слепит глаза. В двух шагах ничего не видно. Держимся друг за друга. Лишь по ощущению подъема догадываемся, что идем правильно.
Нам нужно было во что бы то ни стало добраться до бараков ветросиловой станции.
Стих ветер так же внезапно, как и налетел. Порывы его становились слабее, реже, и через несколько минут мы разглядели контуры недостроенного здания ветросиловой станции.
- Ну, как ты себя чувствуешь? - подошел ко мне комиссар.
Я молча махнул рукой в сторону казармы.
Вот и пришли!
Когда ветер стих, мы услышали отдаленную стрельбу в районе нашей бывшей стоянки.
- Рыщут, сволочи, и бури не боятся, - сквозь зубы сказал Черников.
- А может, там тихо? Бывает так, шо тут чертова пляска, а внизу тишина, - предположил дед Кравец. Он против ожидания выглядел довольно бодро.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В бараках ветросиловой станции жарко горели печи. Мы топили не маскируясь. Едва ли карателям придет в голову, что в бараках - мы. Партизаны умывались, некоторые даже брились.
Мы с радистом заняли маленькую комнату, запретив тревожить себя.
- Ну как, Иванов, есть надежда?
- Попробую, может, и выйдет.
- Ну, давай, давай. Дело наше в твоих руках.
Действительно, от связи с Севастополем зависело очень многое. Я всячески старался помочь Иванову соединить банки. Заряд в банках не пропал. С включением каждой банки стрелка вольтметра все ближе подвигалась к заветной красной черте - "норма".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70