— закричала она на языке своей родины. — Только посмейте поднять руку на эту пери, которая столько сделала для вас!
— Она убивает наших людей, — вскричал один из крестьян.
— Может быть, и так, — сказала женщина, блеснув улыбкой, — но я знаю, кто будет лежать здесь мёртвым, если вы не пропустите её. Вы раджпуты или вы бхилы, живущие в горах, что ловят рыбу и роются в земле в поисках съедобных личинок? Что вы бегаете, точно обезумевшее стадо, из-за того, что явившийся неизвестно откуда жрец солгал вам и смутил ваши глиняные головы? Вы говорите, что она убивает ваших людей? А намного ли вы продлите жизнь этого человека своим колдовством и пением мантр? — спросила она, указывая на немощное тело, распростёртое на носилках. — Вон отсюда! Вон! Разве эта больница — ваша грязная деревня, что вы позволяете себе гадить здесь? Разве вы заплатили хоть одно пенни за крышу над головой или за лекарства в вашем брюхе? Убирайтесь прочь, покуда я не плюнула в вас! — и она отмахнулась от них царственным жестом.
— Лучше все-таки не ходить туда, — прошептал Дхуппат Раи на ухо Кейт. — Там во дворе один местный святой мутит народ. А кроме того, мне и самому что-то не очень хочется идти туда.
— Но что же все это значит? — снова спросила Кейт.
Вопрос был вполне оправдан: больница находилась в руках волнующейся толпы. Народ тащил постели, кастрюли, лампы и бельё; бегая взад и вперёд по лестницам, люди негромко переговаривались друг с другом и спускали больных с верхних этажей на носилках, точно муравьи, выносящие яйца из разорённого муравейника — человек по шесть-восемь на каждого пациента. Кое-кто из них держал в руках букеты бессмертников. Спуская носилки по лестнице, одни то и дело останавливались и бормотали молитвы, другие с опаской рылись в аптеке, третьи доставали воду из колодца и поливали ею пол вокруг кроватей.
Посредине двора, совершенно голый, как тот сумасшедший, что хил здесь до приезда Кейт, сидел вымазанный пеплом, длинноволосый, с когтями, длинными, как у орла, полусумасшедший бродячий священник. Он размахивал над головой посохом с оленьим рогом на конце, острым, как копьё, и громко распевал какую-то однообразную мелодию, побуждающую всех действовать намного проворнее.
Когда Кейт, побелев от гнева и блестя глазами, подошла к нему, его песня превратилась в исполненный свирепой ненависти вопль.
Она быстро прошла к женщинам — к своим женщинам, которые, как ей казалось, успели полюбить её. Но они были окружены родственниками, и какой-то обнажённый до пояса громкоголосый житель одного из селений, что расположены в самом сердце пустыни, толкнул Кейт. Он не хотел обидеть или ударить её, но женщина пустыни полоснула его ножом по лицу, и он отскочил в сторону с громким рёвом.
— Я хочу поговорить с ними, — сказала Кейт, и её спутница заставила толпу притихнуть, высоко подняв руки над головой. И только бродячий жрец продолжал свою песню. Кейт, дрожа всем телом, подошла к нему решительным шагом с высоко поднятой головой и закричала на местном наречии:
— Замолчи немедленно, или я найду способ заткнуть тебе глотку!
Он замолчал, и Кейт, вернувшись к женщинам, обратилась к ним с пылкой речью:
— О мои женщины, чем я обидела вас? — воскликнула она все ещё на местном наречии. — Если здесь что-то и делается не так, то кто же сумеет исправить это, как не я, ваш друг? Ведь вы знаете — вы можете и ночью, и днём — в любое время поговорить со мной. — Она протянула к ним руки. — Послушайте меня, сестры мои! Разве вы сошли с ума, что хотите уйти из больницы — недолеченные, больные, умирающие? Вы свободны и можете уйти отсюда в любую минуту. Я прошу вас об одном: ради вас самих и ради ваших детей — не уходите, пока я не вылечу вас, если так будет угодно Господу. Сейчас в пустыне лето, и многие из вас живут за много косов отсюда, путь домой будет долгим и тяжёлым.
— Верно! Она права! Она говорит правду! — сказал чей-то голос.
— Да, я говорю правду! Я всегда была честна с вами. Конечно, вам следует объяснить мне, в чем причина вашего бегства, а не кидаться в разные стороны подобно мышам. Сестры мои, вы немощны и больны, а ваши друзья не знают, чем можно помочь вам. Я знаю это.
— Арре! Что же нам делать? — раздался слабый голос. — Это не наша вина. Что до меня, я бы охотно осталась и спокойно умерла бы здесь, но жрец говорит…
Шум возобновился.
— Там на пластырях написаны колдовские заклинания!.. Почему нас насильно хотят сделать христианами? Та мудрая женщина, которую прогнали отсюда, предупреждала нас… Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки! Они жгутся, точно адский огонь. Священник пришёл сюда вчера — тот святой человек, что стоит вон там, во дворе — и сказал, что ему было откровение, когда он сидел в горах: все это дело рук дьявола; он хочет отвратить нас от нашей веры… Да-да, он хочет, чтобы мы вышли из больницы с метками на теле! А дети, которых мы родим в больнице, будут с хвостами, как у верблюдов, и с ушами, как у мулов. Об этом сказала нам знахарка. И святой человек говорит то же самое.
— Тише! Тише! — воскликнула Кейт, услышав эти выкрики из толпы. — Какие пластыри? Что за детские глупости вы говорите о пластырях и о дьяволе! Здесь уже родился не один ребёнок, и все они были такие хорошенькие! Вы же знаете! Все это наговорила вам та негодная женщина, которую я отправила назад, домой, потому что она мучила вас.
— Нет, и священник говорит то же самое!..
— Какое мне дело до того, что говорит священник! Разве он ухаживал за вами? Просиживал с вами ночи? Сидел у вашей постели, взбивал вам подушки, держал вашу руку в своей, когда вам было больно? Что, он брал ваших детей и укладывал их спать и тратил на это драгоценные, редкие часы своего отдыха?
— Он святой человек. Он не раз творил чудеса. Мы навлечём на себя гнев богов.
Одна женщина, посмелее других, крикнула: «Посмотрите-ка сюда!» — и протянула Кейт один из горчичников, совсем недавно заказанных в Калькутте, на обратной стороне которого красными чернилами была написана фамилия изготовителя и название торговой фирмы.
— Что это за дьявольская штука? — свирепо спросила женщина.
Женщина пустыни схватила её за плечо и заставила встать на колени.
— Замолчи, безносая! — закричала она, и голос её дрожал от гнева. — Она не твоего поля ягода, твоё грязное прикосновение осквернит её. Знай свою навозную кучу и разговаривай с ней вежливо и тихо.
Кейт взяла пластырь и улыбнулась.
— Кто сказал, что здесь видна рука дьявола? — потребовала она.
— Святой человек, жрец. Уж он-то знает!
— Нет, вы сами должны это знать, — терпеливо втолковывала Кейт. Теперь она понимала их и могла им сострадать. — Тебе же их ставили. Разве они причинили тебе вред, Патира? — она обратилась к женщине, стоявшей прямо перед ней. — Ведь ты же благодарила меня, и не раз, а много раз, потому что эти колдовские горчичники облегчали твои страдания. И если это дело рук дьявола, почему же этот дьявольский огонь не истребил тебя?
— Если честно, эта штука сильно жглась, — ответила женщина с нервным смешком.
Кейт тоже не смогла удержаться от смеха.
— Это правда. Я не могу сделать мои лекарства приятными. Но вы же знаете, что они вас исцеляют. А что же знают об английских лекарствах эти люди, ваши друзья, сельские жители, погонщики верблюдов, пастухи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Она убивает наших людей, — вскричал один из крестьян.
— Может быть, и так, — сказала женщина, блеснув улыбкой, — но я знаю, кто будет лежать здесь мёртвым, если вы не пропустите её. Вы раджпуты или вы бхилы, живущие в горах, что ловят рыбу и роются в земле в поисках съедобных личинок? Что вы бегаете, точно обезумевшее стадо, из-за того, что явившийся неизвестно откуда жрец солгал вам и смутил ваши глиняные головы? Вы говорите, что она убивает ваших людей? А намного ли вы продлите жизнь этого человека своим колдовством и пением мантр? — спросила она, указывая на немощное тело, распростёртое на носилках. — Вон отсюда! Вон! Разве эта больница — ваша грязная деревня, что вы позволяете себе гадить здесь? Разве вы заплатили хоть одно пенни за крышу над головой или за лекарства в вашем брюхе? Убирайтесь прочь, покуда я не плюнула в вас! — и она отмахнулась от них царственным жестом.
— Лучше все-таки не ходить туда, — прошептал Дхуппат Раи на ухо Кейт. — Там во дворе один местный святой мутит народ. А кроме того, мне и самому что-то не очень хочется идти туда.
— Но что же все это значит? — снова спросила Кейт.
Вопрос был вполне оправдан: больница находилась в руках волнующейся толпы. Народ тащил постели, кастрюли, лампы и бельё; бегая взад и вперёд по лестницам, люди негромко переговаривались друг с другом и спускали больных с верхних этажей на носилках, точно муравьи, выносящие яйца из разорённого муравейника — человек по шесть-восемь на каждого пациента. Кое-кто из них держал в руках букеты бессмертников. Спуская носилки по лестнице, одни то и дело останавливались и бормотали молитвы, другие с опаской рылись в аптеке, третьи доставали воду из колодца и поливали ею пол вокруг кроватей.
Посредине двора, совершенно голый, как тот сумасшедший, что хил здесь до приезда Кейт, сидел вымазанный пеплом, длинноволосый, с когтями, длинными, как у орла, полусумасшедший бродячий священник. Он размахивал над головой посохом с оленьим рогом на конце, острым, как копьё, и громко распевал какую-то однообразную мелодию, побуждающую всех действовать намного проворнее.
Когда Кейт, побелев от гнева и блестя глазами, подошла к нему, его песня превратилась в исполненный свирепой ненависти вопль.
Она быстро прошла к женщинам — к своим женщинам, которые, как ей казалось, успели полюбить её. Но они были окружены родственниками, и какой-то обнажённый до пояса громкоголосый житель одного из селений, что расположены в самом сердце пустыни, толкнул Кейт. Он не хотел обидеть или ударить её, но женщина пустыни полоснула его ножом по лицу, и он отскочил в сторону с громким рёвом.
— Я хочу поговорить с ними, — сказала Кейт, и её спутница заставила толпу притихнуть, высоко подняв руки над головой. И только бродячий жрец продолжал свою песню. Кейт, дрожа всем телом, подошла к нему решительным шагом с высоко поднятой головой и закричала на местном наречии:
— Замолчи немедленно, или я найду способ заткнуть тебе глотку!
Он замолчал, и Кейт, вернувшись к женщинам, обратилась к ним с пылкой речью:
— О мои женщины, чем я обидела вас? — воскликнула она все ещё на местном наречии. — Если здесь что-то и делается не так, то кто же сумеет исправить это, как не я, ваш друг? Ведь вы знаете — вы можете и ночью, и днём — в любое время поговорить со мной. — Она протянула к ним руки. — Послушайте меня, сестры мои! Разве вы сошли с ума, что хотите уйти из больницы — недолеченные, больные, умирающие? Вы свободны и можете уйти отсюда в любую минуту. Я прошу вас об одном: ради вас самих и ради ваших детей — не уходите, пока я не вылечу вас, если так будет угодно Господу. Сейчас в пустыне лето, и многие из вас живут за много косов отсюда, путь домой будет долгим и тяжёлым.
— Верно! Она права! Она говорит правду! — сказал чей-то голос.
— Да, я говорю правду! Я всегда была честна с вами. Конечно, вам следует объяснить мне, в чем причина вашего бегства, а не кидаться в разные стороны подобно мышам. Сестры мои, вы немощны и больны, а ваши друзья не знают, чем можно помочь вам. Я знаю это.
— Арре! Что же нам делать? — раздался слабый голос. — Это не наша вина. Что до меня, я бы охотно осталась и спокойно умерла бы здесь, но жрец говорит…
Шум возобновился.
— Там на пластырях написаны колдовские заклинания!.. Почему нас насильно хотят сделать христианами? Та мудрая женщина, которую прогнали отсюда, предупреждала нас… Что означают красные метки на пластырях? Мы не хотим, чтобы на нас наклеивали дьявольские знаки! Они жгутся, точно адский огонь. Священник пришёл сюда вчера — тот святой человек, что стоит вон там, во дворе — и сказал, что ему было откровение, когда он сидел в горах: все это дело рук дьявола; он хочет отвратить нас от нашей веры… Да-да, он хочет, чтобы мы вышли из больницы с метками на теле! А дети, которых мы родим в больнице, будут с хвостами, как у верблюдов, и с ушами, как у мулов. Об этом сказала нам знахарка. И святой человек говорит то же самое.
— Тише! Тише! — воскликнула Кейт, услышав эти выкрики из толпы. — Какие пластыри? Что за детские глупости вы говорите о пластырях и о дьяволе! Здесь уже родился не один ребёнок, и все они были такие хорошенькие! Вы же знаете! Все это наговорила вам та негодная женщина, которую я отправила назад, домой, потому что она мучила вас.
— Нет, и священник говорит то же самое!..
— Какое мне дело до того, что говорит священник! Разве он ухаживал за вами? Просиживал с вами ночи? Сидел у вашей постели, взбивал вам подушки, держал вашу руку в своей, когда вам было больно? Что, он брал ваших детей и укладывал их спать и тратил на это драгоценные, редкие часы своего отдыха?
— Он святой человек. Он не раз творил чудеса. Мы навлечём на себя гнев богов.
Одна женщина, посмелее других, крикнула: «Посмотрите-ка сюда!» — и протянула Кейт один из горчичников, совсем недавно заказанных в Калькутте, на обратной стороне которого красными чернилами была написана фамилия изготовителя и название торговой фирмы.
— Что это за дьявольская штука? — свирепо спросила женщина.
Женщина пустыни схватила её за плечо и заставила встать на колени.
— Замолчи, безносая! — закричала она, и голос её дрожал от гнева. — Она не твоего поля ягода, твоё грязное прикосновение осквернит её. Знай свою навозную кучу и разговаривай с ней вежливо и тихо.
Кейт взяла пластырь и улыбнулась.
— Кто сказал, что здесь видна рука дьявола? — потребовала она.
— Святой человек, жрец. Уж он-то знает!
— Нет, вы сами должны это знать, — терпеливо втолковывала Кейт. Теперь она понимала их и могла им сострадать. — Тебе же их ставили. Разве они причинили тебе вред, Патира? — она обратилась к женщине, стоявшей прямо перед ней. — Ведь ты же благодарила меня, и не раз, а много раз, потому что эти колдовские горчичники облегчали твои страдания. И если это дело рук дьявола, почему же этот дьявольский огонь не истребил тебя?
— Если честно, эта штука сильно жглась, — ответила женщина с нервным смешком.
Кейт тоже не смогла удержаться от смеха.
— Это правда. Я не могу сделать мои лекарства приятными. Но вы же знаете, что они вас исцеляют. А что же знают об английских лекарствах эти люди, ваши друзья, сельские жители, погонщики верблюдов, пастухи?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52