Лобанову стоило немалого труда сдержать себя и тем же ровным, чуть насмешливым тоном закончить:
– Вы говорите: Сенька – мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.
– Я же понимаю, понимаю, – забормотал Семенов. – Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.
– И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот ваш Борисов…
– А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! – в от чаянии воскликнул Семенов. – Почему он мой?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!..
– Все верно, – согласился Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку. – Видеть вам его и не требуется.
Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:
– Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…
– Кое-что вы можете, – с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку. – Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.
Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился и пробормотал:
– Да, да, да… конечно. Я так и знал…
«Неужели он знал? – с беспокойством подумал Лобанов. – Но это означает…» – И резко спросил:
– Откуда вы знали?
Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.
– Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое не счастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.
– Пожалуй, – недоверчиво произнес Лобанов. – Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?
– Карим…
– Но ведь никого другого вы не знаете?
Семенов задумчиво покачал головой:
– Не знаю…
– Ну вот, видите. А теперь прочтите.
Он протянул Семенову бланк телеграммы. Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.
– Где их надо встречать? – сухо спросил Лобанов. – И когда?
– На вокзале… поезд тридцать восьмой…
– Это точно? Вечером прибывает и самолет.
– Точно…
– Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?
– Не откажусь, – тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова. – А врачи… они пустят?
– Мы договоримся.
– Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…
– Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.
Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро направился к двери.
Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Мало ли что может случиться».
Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся, по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно вспомнил, как еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим. Таких бурь даже ты не знал. Ну что ж. Пока что полный вперед! «Моряк всегда моряк», – с удовольствием повторил он.
К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело. Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею да самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.
Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы:
– Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай, – он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, – как там и что.
Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.
К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчания автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.
Кипящая, неумолчная жизнь, вся в движении, вся, словно на колесах, захлестывала до краев площадь, которая и сама, казалось, готова была сорваться с места и двинуться в дальний путь вслед за людьми.
Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:
– Все в порядке.
– Пошли, Петр Данилович, – сказал Лобанов.
– Да, да, пошли, – заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.
Втроем они поднялись по ступеням вокзала, пересекли огромный с высокими сводами зал ожидания и вышли на сырой, обдуваемый ветром перрон.
Лобанов, заметив, что Семенов слегка пошатывается от слабости и волнения, взял его под руку:
– Спокойнее, Петр Данилович, спокойнее. Еще раз повторяю: мы их задержим, как только они подойдут. Вам и слова сказать не придется. Если же они вас не заметят, то…
Он говорил негромко, спокойно и уверенно и чувствовал, как Семенов постепенно успокаивается.
На перроне было людно и шумно.
Внезапно откуда-то из дальней тьмы вынырнули два ослепительно-ярких глаза, с шипением и лязгом они накатывались на перрон. Мощный электровоз, блестя и переливаясь в огнях вокзала, плавно вытянул за собой вереницу освещенных вагонов, и они неторопливо проползли мимо людей на платформе, постепенно замедляя ход, и как-то совсем незаметно остановились.
Люди вокруг затоварили еще возбужденнее, засуетились. Из вагонов стали выходить пассажиры.
Лобанов и Жаткин с безразличным видом отошли от Семенова, не спуская, однако, глаз с его напряженного, бледного лица. К ним подошла сотрудница их отдела с чемоданом в руке, и они теперь стояли втроем, словно провожая ее, и оживленно болтали. Невдалеке прогуливались еще двое сотрудников, один из них тоже держал чемодан. Лобанов знал, что на противоположной платформе тоже находятся двое его ребят и все выходы в город надежно «закрыты», а на площади дежурят машины.
Это была далеко не первая операция по задержанию опасных преступников не только в жизни Лобанова, но и каждого из ее участников, кроме, пожалуй, Володи Жаткина. Он работал в уголовном розыске совсем еще мало, каких-нибудь два года, сразу после университета. "И Лобанов видел, что Володя возбужден и нервничает, излишне суетится, и время от времени строго поглядывал на него, А Верочка, умница, вдруг попросила его подержать чемодан и окончательно лишила его возможности вертеться и суетиться. Володя покорно держал ее чемодан, сдвинув кепку с потного лба, а свободной рукой поминутно поправлял свернувшееся в жгут кашне на тонкой, почти мальчишечьей шее или нетерпеливо расстегивал, а потом снова, застегивал пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Вы говорите: Сенька – мелочь. Вы для нас, извините, тоже мелочь. Нам нужен тот, Борисов, как вы его называете. И мы его найдем. Будьте уверены. С вашей помощью или нет, все равно. Вот только вам, Семенов, это не все равно.
– Я же понимаю, понимаю, – забормотал Семенов. – Пропади все пропадом. Мне бы только жить, дышать. Мне бы только выздороветь. А врачи… Разве это врачи?.. Они ничего не гарантируют.
– И я вам ничего не гарантирую. Все решит суд. Но если хотите надеяться хоть на какое-нибудь снисхождение, надо его заслужить. Пока вы его ничем не заслужили. Хотите жить? Хотите дышать? Быть здоровым? А я хочу, чтобы жили, дышали, были здоровыми те мальчишки, которые купили у Сеньки вашу отраву! Мы их задержали. Но пока вас тут лечили, этот ваш Борисов…
– А кто он мне?! Брат, сват, компаньон?! – в от чаянии воскликнул Семенов. – Почему он мой?! Я его знать не знаю! Я его видеть не хочу!..
– Все верно, – согласился Лобанов, закуривая и ломая о коробок спичку. – Видеть вам его и не требуется.
Семенов дрожащей рукой вытер со лба испарину и упавшим голосом произнес:
– Что же я могу теперь сделать? Я ничего больше не знаю, я болен, я устал…
– Кое-что вы можете, – с ударением произнес Лобанов, делая короткую затяжку. – Например, вы можете сегодня вечером… встретить племянника от дяди.
Он ожидал испуга, удивления, думал, что Семенов вскрикнет от неожиданности. Однако ничего этого не произошло. Семенов лишь еще больше съежился и пробормотал:
– Да, да, да… конечно. Я так и знал…
«Неужели он знал? – с беспокойством подумал Лобанов. – Но это означает…» – И резко спросил:
– Откуда вы знали?
Семенов в испуге посмотрел на него и прижал бледные руки к груди.
– Это должно было случиться, должно… рано или поздно. Он же не знает, что меня постигло… такое не счастье. Он же не знает, что Тамарка, эта дрянь… и вообще он ничего не знает.
– Пожалуй, – недоверчиво произнес Лобанов. – Ну, а кто же приедет, Иван? Или… как звали второго?
– Карим…
– Но ведь никого другого вы не знаете?
Семенов задумчиво покачал головой:
– Не знаю…
– Ну вот, видите. А теперь прочтите.
Он протянул Семенову бланк телеграммы. Тот осторожно, с опаской развернул его и пробежал глазами текст один раз, второй, потом взгляд его остановился, стал сосредоточен, и Лобанов, внимательно наблюдавший за ним, понял, что Семенов сейчас что-то обдумывает, на что-то, возможно, решается.
– Где их надо встречать? – сухо спросил Лобанов. – И когда?
– На вокзале… поезд тридцать восьмой…
– Это точно? Вечером прибывает и самолет.
– Точно…
– Хорошо. Вы не откажетесь поехать на вокзал?
– Не откажусь, – тихо произнес Семенов, все еще не отрывая глаз от телеграммы, и вдруг встревоженно посмотрел на Лобанова. – А врачи… они пустят?
– Мы договоримся.
– Тогда я встречу… Мне теперь уже все равно…
– Нет, Семенов, вам не все равно. А теперь идите и отдыхайте. Мы за вами заедем.
Семенов тяжело поднялся, запахнул полу халата и, шаркая тапочками, понуро направился к двери.
Когда он вышел, Лобанов подумал: «А все-таки на аэродроме мы тоже приготовим встречу. И на квартире у тебя тоже. Да, да. Мало ли что может случиться».
Он встал, потянулся, неторопливо закурил и прошелся, по комнате. Потом взглянул на часы. Ого! Надо было действовать. И все еще раз обдумать с ребятами, все предусмотреть. Он неожиданно вспомнил, как еще боцман Трофим Приходько с «Архангельска» когда-то говорил им: «Моряк всегда моряк, и бури бывают всюду, братишки». Эх, Трофим, Трофим. Таких бурь даже ты не знал. Ну что ж. Пока что полный вперед! «Моряк всегда моряк», – с удовольствием повторил он.
К вокзалу подъехали, когда совсем стемнело. Семенов, нахохлившись, сидел на заднем сиденье, надвинув на лоб шляпу и подняв воротник модного драпового пальто. Пушистый шарф укутывал его шею да самого подбородка. Возле Семенова расположился Володя Жаткин. Лобанов сидел рядом с водителем.
Когда машина остановилась перед ярко освещенным вокзалом, Лобанов посмотрел на часы:
– Так. Значит, до прихода поезда еще пятнадцать минут. Подождем в машине. А ты узнай, – он повернулся к Жаткину и неопределенно пошевелил в воздухе пальцами, – как там и что.
Жаткин толкнул дверцу и мгновенно исчез в толпе.
К вокзалу непрерывно подъезжали машины. Люди вокруг суетились, спешили, нервничали, многие с чемоданами, с тюками в руках, некоторые вели детей. Носильщики в белых фартуках грузили багаж на свои тележки. Напряженный гул висел над площадью, сплетенный из урчания автомобильных моторов, звона трамваев, чьих-то возгласов, шарканья тысяч ног, железного голоса репродукторов где-то высоко над головой и далеких паровозных гудков.
Кипящая, неумолчная жизнь, вся в движении, вся, словно на колесах, захлестывала до краев площадь, которая и сама, казалось, готова была сорваться с места и двинуться в дальний путь вслед за людьми.
Жаткин появился так же неожиданно, как и исчез. Он наклонился к Лобанову и тихо доложил через приспущенное стекло:
– Все в порядке.
– Пошли, Петр Данилович, – сказал Лобанов.
– Да, да, пошли, – заторопился Семенов, с трудом вылезая из машины.
Втроем они поднялись по ступеням вокзала, пересекли огромный с высокими сводами зал ожидания и вышли на сырой, обдуваемый ветром перрон.
Лобанов, заметив, что Семенов слегка пошатывается от слабости и волнения, взял его под руку:
– Спокойнее, Петр Данилович, спокойнее. Еще раз повторяю: мы их задержим, как только они подойдут. Вам и слова сказать не придется. Если же они вас не заметят, то…
Он говорил негромко, спокойно и уверенно и чувствовал, как Семенов постепенно успокаивается.
На перроне было людно и шумно.
Внезапно откуда-то из дальней тьмы вынырнули два ослепительно-ярких глаза, с шипением и лязгом они накатывались на перрон. Мощный электровоз, блестя и переливаясь в огнях вокзала, плавно вытянул за собой вереницу освещенных вагонов, и они неторопливо проползли мимо людей на платформе, постепенно замедляя ход, и как-то совсем незаметно остановились.
Люди вокруг затоварили еще возбужденнее, засуетились. Из вагонов стали выходить пассажиры.
Лобанов и Жаткин с безразличным видом отошли от Семенова, не спуская, однако, глаз с его напряженного, бледного лица. К ним подошла сотрудница их отдела с чемоданом в руке, и они теперь стояли втроем, словно провожая ее, и оживленно болтали. Невдалеке прогуливались еще двое сотрудников, один из них тоже держал чемодан. Лобанов знал, что на противоположной платформе тоже находятся двое его ребят и все выходы в город надежно «закрыты», а на площади дежурят машины.
Это была далеко не первая операция по задержанию опасных преступников не только в жизни Лобанова, но и каждого из ее участников, кроме, пожалуй, Володи Жаткина. Он работал в уголовном розыске совсем еще мало, каких-нибудь два года, сразу после университета. "И Лобанов видел, что Володя возбужден и нервничает, излишне суетится, и время от времени строго поглядывал на него, А Верочка, умница, вдруг попросила его подержать чемодан и окончательно лишила его возможности вертеться и суетиться. Володя покорно держал ее чемодан, сдвинув кепку с потного лба, а свободной рукой поминутно поправлял свернувшееся в жгут кашне на тонкой, почти мальчишечьей шее или нетерпеливо расстегивал, а потом снова, застегивал пальто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76