– Ты в главное вникни. Чужой чемодан, понимаешь? И в нем… Я по дороге заглянул. Странный такой, порошок. Серый. Понять не могу, что это может быть. Ты вот погляди. – Он торопливо открыл чемодан и вынул туго набитый, завязанный шнурком целлофановый мешочек, а за ним другой, третий и выложил их на стол. Потом взял один и поднес супруге. – Вот видишь? – И удивленно, повторил: – Уму непостижимо, что это может быть.
Та с любопытством осмотрела мешочек, помяла, понюхала его и, положив возле себя на одеяло, спросила:
– А еще чего там?
– Тряпки какие-то, совершенные тряпки, – махнул рукой Глумов и нерешительно добавил: – Может, в милицию отнести?
– Я те дам в милицию! – грозно ответила Мария Федоровна, откидываясь на подушки. – А ежели это ценность какая? Они там сразу ее к рукам приберут.
– Ну какая же это, Машенька, ценность? – разводя руками, усмехнулся Глумов. – Небось удобрение какое-нибудь или там лекарство. Что же мы с ним делать будем? – И опасливо добавил: – А его, наверное, уже ищут. Парень тот, конечно, заявил. Это, Машенька, уголовно наказумое дело. Присвоение, так сказать.
– Ладно тебе пугать-то. Ищут его…
– Но что же делать?
– Перво-наперво узнать надо, что за вещь. Может, и в самом деле лекарство. Я вон, в аптеке уборщицей работала, наслышалась. Лекарство лекарству рознь. Другим цены нет, лекарствам-то.
Глумов, однако, был в явном замешательстве. Душонка его раздиралась противоречиями. С одном стороны, нехорошо, конечно, присваивать чужое, непорядочно. С другой – это чужое могло и в самом деле стоить немало. И тогда Машка уж наверняка пропишет его обратно. И можно будет не раз потихоньку кутнуть с Зиночкой, новой их мастерицей. Но, с третьей стороны, можно и ответить, ведь парень-то, конечно, заявил. Последнее было так страшно, что и подумать невозможно. Что такое, например, ОБХСС Глумов знал по собственному опыту, когда у него в парикмахерской однажды обнаружилась недостача дорогого одеколона, хны и салфеток. Господи, что он тогда пережил! Чудо его спасло, просто чудо. В то же время надо быть круглым идиотом, чтобы своими руками отдать, может быть, целое богатство. Но тогда что же делать?
– Значит, так, – решительно объявила Мария Федоровна, снова приподнявшись на локте.
Плоское, обрюзгшее лицо ее с бородавками под ухом и возле носа было суровым.
– Значит, так, – повторила она. – Первым делом надо разузнать, что за порошок такой. Понял? Отсыпь в коробочку. Ну! – И указала пальцем на мешочек, лежащий возле нее.
Глумов с готовностью подскочил к кровати, взял мешочек и, отойдя к столу, с трудом, ломая ногти, развязал его. В нос ударил какой-то странный, неприятный запах. Глумов поморщился. Потом достал из буфета спичечный коробок, высыпал спички в ящик и осторожно наполнил коробок странным порошком. При этом в носу у него засвербило, глаза наполнились слезами, и он громко чихнул.
– Ну, ты! – прикрикнула с постели Мария Федоровна. – Не просыпь, гляди.
– Что ты, Машенька, как можно.
Он снова завязал мешочек, положил его вместе с остальными обратно в чемодан, захлопнул крышку и с усилием потащил его к шкафу.
– Давай его сюда, олух, – приказала Мария Федоровна, ткнув пальцем под кровать.
Глумов послушно изменил направление, подтащил чемодан к кровати, затем встал на колени и принялся задвигать его подальше, к самой стене, выставив при этом свой худосочный, обтянутый поношенными брюками зад.
Когда Глумов, отдуваясь, наконец поднялся на ноги и стал отряхивать колени, Мария Федоровна отдала новый приказ:
– Завтра утречком забежишь в мою аптеку. Ну где работала. Помнишь небось?
– Конечно, Машенька, а как же?
– То-то. Спросишь Нинель Даниловну. Только гляди у меня. Убью, если что. Я теперь нервная стала.
– Ну что ты, Машенька, как можно? – слабо возмутился Глумов, опускаясь на стул.
– Так и можно. Скажешь, что от меня. Покажи ей коробок, пусть определит. Если что – знакомый, мол, дал. И все. Про чемодан ни слова, понял? И домой. А потом я решу, чего дальше.
– Понял, Машенька, понял. Все сделаю, как велишь.
«Дура ты темная, – с презрением подумал он. – Разве так коммерческие дела делают? Уж я-то знаю, как надо». Тем не менее в аптеку Глумов решил зайти: «Нинель – это интересно. Нинель…»
Утром вертлявая его фигурка уже появилась у аптечного прилавка за высокой стеклянной витриной. Работавшая там девушка в белом халатике, выслушав его просьбу, приоткрыла дверь за своей спиной и крикнула:
– Нинель Даниловна, к вам пришли!
Через минуту к Глумову вышла, точнее даже выплыла, высокая, статная женщина в белом халате, с густо подведенными глазами на румяном лице и высоко взбитыми ярко-рыжими волосами, на которых чудом держалась беленькая крахмальная шапочка.
Глумов застыл от восхищения. Как большинство маленьких мужчин, он любил именно таких женщин, крупных и. представительных. Но, боже мой, тут была еще и ослепительная красота вдобавок. «Ах, если бы…» – мелькнула у него в голове.
– Можно вас на одну минуточку? – проникновенно сказал он и, понизив голос, добавил: – Хотелось бы поговорить с вами тет-а-тет.
– Пожалуйста, – с ленивым достоинством произнесла Нинель Даниловна.
Они отошли к стеклянной витрине.
– Прежде всего разрешите представиться. Глумов Василий Евдокимович. – Он поклонился, слегка шаркнув ножкой.
– Очень приятно, – насмешливо ответила Нинель Даниловна, сверху вниз поглядывая на неожиданного посетителя. – Что скажете?
– Вы должны знать мою… – Глумов слегка замялся, – бывшую супругу Марию Федоровну.
– Ах, да, да, – слегка оживилась Нинель Даниловна, двумя руками поправляя шапочку на волосах.
Видимо, это имя вызвало у нее какие-то приятные воспоминания.
– Так вот, – продолжал Глумов, не спуская глаз со своей собеседницы, – мы… то есть я… хотели бы у вас, так сказать, проконсультироваться. – Он торопливо до стал из кармана заветный коробок и протянул его Нинель Даниловне. – Что бы это могло быть, как вы полагаете?
Та цепким движением выхватила у него коробок, открыла его и вдруг, раскрасневшись, почти с испугом взглянула на Глумова:
– Откуда это у вас?!
– Э-э… весьма случайно, – смешался Глумов. – Но что же это такое, разрешите узнать? Ибо это нам… вернее, нас… как бы выразиться?.. Весьма, знаете…
Пока он выкарабкивался из этой словесной каши, Нинель Даниловна уже овладела собой и обворожительно улыбнулась.
– Ах, милый… Василий Евдокимович. – Она с трудом вспомнила его имя. – Это лекарство, дорогой мой, простое лекарство.
– Простое?..
Лицо Глумова вытянулось.
– Ну, как вам сказать? Не совсем, конечно, простое. Это…
Нинель Даниловна произнесла какое-то длинное латинское название.
– Видите ли… – запинаясь, проговорил Глумов, – у нас этого лекарства… некоторый избыток. И мы… и я бы хотел… так сказать…
– Ах, боже мой, – перебила его Нинель Даниловна. – Я с удовольствием помогу вам от него избавиться. Дело в том, что из него приготовляют… – Она произнесла по-латыни еще более длинное название. – Вот это уже весьма ценный препарат. Сколько у вас его? – Она бросила взгляд на коробок.
– У нас… э-э-э… многовато, – неуверенно сказал Глумов.
Нинель Даниловна придвинулась к нему и, обдавая его лицо своим жарким дыханием, прошептала.
– Принесите мне все. Я вам хорошо уплачу. Очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Та с любопытством осмотрела мешочек, помяла, понюхала его и, положив возле себя на одеяло, спросила:
– А еще чего там?
– Тряпки какие-то, совершенные тряпки, – махнул рукой Глумов и нерешительно добавил: – Может, в милицию отнести?
– Я те дам в милицию! – грозно ответила Мария Федоровна, откидываясь на подушки. – А ежели это ценность какая? Они там сразу ее к рукам приберут.
– Ну какая же это, Машенька, ценность? – разводя руками, усмехнулся Глумов. – Небось удобрение какое-нибудь или там лекарство. Что же мы с ним делать будем? – И опасливо добавил: – А его, наверное, уже ищут. Парень тот, конечно, заявил. Это, Машенька, уголовно наказумое дело. Присвоение, так сказать.
– Ладно тебе пугать-то. Ищут его…
– Но что же делать?
– Перво-наперво узнать надо, что за вещь. Может, и в самом деле лекарство. Я вон, в аптеке уборщицей работала, наслышалась. Лекарство лекарству рознь. Другим цены нет, лекарствам-то.
Глумов, однако, был в явном замешательстве. Душонка его раздиралась противоречиями. С одном стороны, нехорошо, конечно, присваивать чужое, непорядочно. С другой – это чужое могло и в самом деле стоить немало. И тогда Машка уж наверняка пропишет его обратно. И можно будет не раз потихоньку кутнуть с Зиночкой, новой их мастерицей. Но, с третьей стороны, можно и ответить, ведь парень-то, конечно, заявил. Последнее было так страшно, что и подумать невозможно. Что такое, например, ОБХСС Глумов знал по собственному опыту, когда у него в парикмахерской однажды обнаружилась недостача дорогого одеколона, хны и салфеток. Господи, что он тогда пережил! Чудо его спасло, просто чудо. В то же время надо быть круглым идиотом, чтобы своими руками отдать, может быть, целое богатство. Но тогда что же делать?
– Значит, так, – решительно объявила Мария Федоровна, снова приподнявшись на локте.
Плоское, обрюзгшее лицо ее с бородавками под ухом и возле носа было суровым.
– Значит, так, – повторила она. – Первым делом надо разузнать, что за порошок такой. Понял? Отсыпь в коробочку. Ну! – И указала пальцем на мешочек, лежащий возле нее.
Глумов с готовностью подскочил к кровати, взял мешочек и, отойдя к столу, с трудом, ломая ногти, развязал его. В нос ударил какой-то странный, неприятный запах. Глумов поморщился. Потом достал из буфета спичечный коробок, высыпал спички в ящик и осторожно наполнил коробок странным порошком. При этом в носу у него засвербило, глаза наполнились слезами, и он громко чихнул.
– Ну, ты! – прикрикнула с постели Мария Федоровна. – Не просыпь, гляди.
– Что ты, Машенька, как можно.
Он снова завязал мешочек, положил его вместе с остальными обратно в чемодан, захлопнул крышку и с усилием потащил его к шкафу.
– Давай его сюда, олух, – приказала Мария Федоровна, ткнув пальцем под кровать.
Глумов послушно изменил направление, подтащил чемодан к кровати, затем встал на колени и принялся задвигать его подальше, к самой стене, выставив при этом свой худосочный, обтянутый поношенными брюками зад.
Когда Глумов, отдуваясь, наконец поднялся на ноги и стал отряхивать колени, Мария Федоровна отдала новый приказ:
– Завтра утречком забежишь в мою аптеку. Ну где работала. Помнишь небось?
– Конечно, Машенька, а как же?
– То-то. Спросишь Нинель Даниловну. Только гляди у меня. Убью, если что. Я теперь нервная стала.
– Ну что ты, Машенька, как можно? – слабо возмутился Глумов, опускаясь на стул.
– Так и можно. Скажешь, что от меня. Покажи ей коробок, пусть определит. Если что – знакомый, мол, дал. И все. Про чемодан ни слова, понял? И домой. А потом я решу, чего дальше.
– Понял, Машенька, понял. Все сделаю, как велишь.
«Дура ты темная, – с презрением подумал он. – Разве так коммерческие дела делают? Уж я-то знаю, как надо». Тем не менее в аптеку Глумов решил зайти: «Нинель – это интересно. Нинель…»
Утром вертлявая его фигурка уже появилась у аптечного прилавка за высокой стеклянной витриной. Работавшая там девушка в белом халатике, выслушав его просьбу, приоткрыла дверь за своей спиной и крикнула:
– Нинель Даниловна, к вам пришли!
Через минуту к Глумову вышла, точнее даже выплыла, высокая, статная женщина в белом халате, с густо подведенными глазами на румяном лице и высоко взбитыми ярко-рыжими волосами, на которых чудом держалась беленькая крахмальная шапочка.
Глумов застыл от восхищения. Как большинство маленьких мужчин, он любил именно таких женщин, крупных и. представительных. Но, боже мой, тут была еще и ослепительная красота вдобавок. «Ах, если бы…» – мелькнула у него в голове.
– Можно вас на одну минуточку? – проникновенно сказал он и, понизив голос, добавил: – Хотелось бы поговорить с вами тет-а-тет.
– Пожалуйста, – с ленивым достоинством произнесла Нинель Даниловна.
Они отошли к стеклянной витрине.
– Прежде всего разрешите представиться. Глумов Василий Евдокимович. – Он поклонился, слегка шаркнув ножкой.
– Очень приятно, – насмешливо ответила Нинель Даниловна, сверху вниз поглядывая на неожиданного посетителя. – Что скажете?
– Вы должны знать мою… – Глумов слегка замялся, – бывшую супругу Марию Федоровну.
– Ах, да, да, – слегка оживилась Нинель Даниловна, двумя руками поправляя шапочку на волосах.
Видимо, это имя вызвало у нее какие-то приятные воспоминания.
– Так вот, – продолжал Глумов, не спуская глаз со своей собеседницы, – мы… то есть я… хотели бы у вас, так сказать, проконсультироваться. – Он торопливо до стал из кармана заветный коробок и протянул его Нинель Даниловне. – Что бы это могло быть, как вы полагаете?
Та цепким движением выхватила у него коробок, открыла его и вдруг, раскрасневшись, почти с испугом взглянула на Глумова:
– Откуда это у вас?!
– Э-э… весьма случайно, – смешался Глумов. – Но что же это такое, разрешите узнать? Ибо это нам… вернее, нас… как бы выразиться?.. Весьма, знаете…
Пока он выкарабкивался из этой словесной каши, Нинель Даниловна уже овладела собой и обворожительно улыбнулась.
– Ах, милый… Василий Евдокимович. – Она с трудом вспомнила его имя. – Это лекарство, дорогой мой, простое лекарство.
– Простое?..
Лицо Глумова вытянулось.
– Ну, как вам сказать? Не совсем, конечно, простое. Это…
Нинель Даниловна произнесла какое-то длинное латинское название.
– Видите ли… – запинаясь, проговорил Глумов, – у нас этого лекарства… некоторый избыток. И мы… и я бы хотел… так сказать…
– Ах, боже мой, – перебила его Нинель Даниловна. – Я с удовольствием помогу вам от него избавиться. Дело в том, что из него приготовляют… – Она произнесла по-латыни еще более длинное название. – Вот это уже весьма ценный препарат. Сколько у вас его? – Она бросила взгляд на коробок.
– У нас… э-э-э… многовато, – неуверенно сказал Глумов.
Нинель Даниловна придвинулась к нему и, обдавая его лицо своим жарким дыханием, прошептала.
– Принесите мне все. Я вам хорошо уплачу. Очень хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76