И это уже победа, немалая победа над пороком.
Да, на нашей необычной и тонкой работе можно, конечно, огрубеть. Но и Вырасти тоже можно. Нигде, мне кажется, нельзя пройти такую школу нравственного воспитания, как у вас, и стать такой цельной и чистой натурой, как, например, наш Кузьмич. Он этого не слышит, а то бы вполне искренне пожал плечами. И вот — чтобы Кузьмич выгнал женщину из кабинета! Такое у меня не укладывается в голове.
— Ну, прямо так не выгнал, конечно, — хмуро отвечает он на мой вопрос.
— Это слово больше выражает желание, чем поступок, — Кузьмич усмехается. — Видал, как начал выражаться, на тебя глядя?
— Ничего интересного она не сообщила? — спрашиваю я, пропуская мимо ушей его последнее замечание.
— И не могла, — пожимает плечами Кузьмич. — Ничего по делу не знает. И лютым зверем живет. Все кругом враги и гады. Мужа кроет, сестру его, даже покойного академика не забыла. Ну, и на работе все кругом тоже враги и гады. И, между прочим, воры. Все буквально. И ее, бедную, со света сживают. Тьфу! Это, я тебе скажу, редкий случай. Злость прямо в крови разлита и уйдет из нее только вместе с кровью, точно тебе говорю. Одним словом, я ее выпроводил. Что у тебя?
— Подтвердил, что знает обоих, дружат, что рассказывал им о квартире отца, что на даче с ними прошлой зимой был, выпивали там. Но к краже, как мы и предполагали, никакого отношения не имеет. Да и главная информация к ним, видимо, от Гвимара Ивановича пришла.
— А сам что из себя представляет?
— Неглупый, добрый, слабый человек. Спился и последние волевые качества потерял. Честно говоря, жалко его.
— Помочь нельзя?
— Трудно, — вздыхаю я. — Тем более при такой жене. Да и сам он на себя рукой махнул, вот что. Молодой парень…
— Сколько ему?
— Двадцать шесть всего.
— Ну, ну. Может, его лечиться послать?
— Сначала подготовить надо. Чтобы сам захотел. — И вдруг я вспоминаю: — Он очень живопись любит. А отец непременно хотел медика из него сделать. Знаю я такие штучки. Ну, парень слабый, уступил и сломался. Одна тоска у него на душе, и все из рук валится.
— М-да… Надо парня лечить и на новые рельсы ставить, — подытоживает Кузьмич. Выбери время, съезди в институт к нему. Там же медики, должны понять. В партбюро зайди. В память отца пусть помогут. Нельзя же так.
На тумбочке звонит один из телефонов, вернее басовито шуршит: Кузьмич во всех своих аппаратах почти снял звук, чтобы не раздражал внезапный резкий звонок. Сейчас он берет одну из трубок.
— Цветков… А, это ты… Хорошо, жду… Он у меня как раз… Ладно.
Кузьмич вешает трубку и сообщает:
— Денисов. С вокзала звонит. Едет сюда. Новости какие-то есть. Просил тебя тоже его дождаться. Да, вот еще что, — добавляет он. — Поступил материал из Южноморска. Давай-ка пока им займемся.
Он поднимается, подходит к сейфу и с усилием оттягивает тяжелую дверцу, в которую, как всегда, вставлена связка ключей. Из сейфа Кузьмич вынимает толстую папку и возвращается к столу. Усевшись и надев очки, он начинает перебирать бесчисленные бумаги.
— Вот, — он достает несколько сколотых листков с обычным строгим грифом. — Ответ на наш запрос. Так… Ну, во-первых, никакого Льва Игнатьевича они вообще не нашли. То ли имя вымышленное, то ли в поле зрения к ним не попадал. Скорей, пожалуй, первое. Как считаешь?
— То ли искали плохо, — сердито говорю я.
— И это возможно, — соглашается Кузьмич. — Кстати, мы им на всякий случай фото Павла Алексеевича пошлем, после того как ты с ним встретишься. Он тебе сегодня должен звонить, так, что ли?
— Должен. В конце дня.
— Вот-вот. Назначай встречу, поддавайся, так сказать, соблазну.
— Даже не торговаться? — улыбаюсь я.
— Ты сначала попробуй встретиться с ним. Это главное. А вот потом… Потом лучше всего оставить вопрос открытым. Расположи к себе, условься о связи. И лови каждый Намек, каждую, ну, что ли, оговорку. Постарайся все понять и разгадать. Ведь все еще не ясно, где им хвост прищемили. А больше в эту игру вводить пока никого нельзя. Ты один. Тебя они сами нашли. Ну, дай ему понять, что от тебя многое зависит. Набивай цену.
— Ясно, Федор Кузьмич.
— Тогда пойдем дальше. Теперь второй наш запрос, насчет Ермакова, — он проглядывает уже другой листок и указывает пальцем на какое-то место там: — Вот. Пишут, что обнаружено трое подходящих Ермаковых. Все по линии ОБХСС. С шайкой квартирных воров связь исключается. Так что Совко может только понаслышке о ком-нибудь из них знать. И вообще конкретных сигналов ни на одного из них нет. Теперь гляди, кто они такие. Один — директор плодоовощной базы, тут, я думаю, развернуться есть где. Второй Ермаков — палаточник, на рынке торгует, инвалид. Ну, а третий — директор магазина готового платья, передовое предприятие, пишут. Вот такая троица. Первый Ермаков, по их мнению, самый перспективный для разработки.
— Все они перспективные, — усмехаясь, говорю я. — Разве что инвалид далеко не ускачет. И то попадаются резвые.
— Ну, словом, все это требует специальной проверки. Улавливаешь?
— Улавливаю. Видно, придется ехать.
— Именно что. Конечно, в курортный сезон приятнее, я понимаю, — усмехается Кузьмич. — Но не каждый раз получается, уж извини.
Это он намекает на то, как я однажды отправился, так сказать, лечиться в Тепловодск, в один санаторий, правда не в самый разгар сезона. Помню, даже курортную карту пришлось оформлять, анализы какие-то делать. И вообще удовольствие я получил от той поездки весьма относительное.
— На бархатный сезон не претендую, — говорю я.
В это время в дверь кабинета раздается деликатный стук, она приоткрывается, и на пороге возникает изящная фигура Вали Денисова. Он даже слегка как будто запыхался и вообще возбужден. Это на него не похоже.
— Ну, заходи скорей, — говорит нетерпеливо Кузьмич, снимая очки. — Рассказывай, чего там у тебя стряслось.
— Весьма прискорбное событие, — с угрюмой насмешливостью говорит Валя — Погиб Леха. Героически, на посту, можно сказать, погиб.
— Что-что?! — удивленно восклицаю я. — Как так — погиб?
— Очень даже просто, — отвечает Валя, подсаживаясь к столу. — Знал, подлец, что надо быстрее удирать куда подальше. Потому ведь в Орше и с поезда соскочил. Затем попуткой, видимо, машиной до Могилева добрался, это всего-то километров восемьдесят. И только там, оказывается, на поезд сел. Мурманск — Киев. В направлении на Киев. Видно, все же к дому тянулся. Ну, угодил в первый вагон, общий. И тут подлая его натура не выдержала. Ночью, в Чернигове уже, стянул чей-то чемодан и с поезда бежать. Кто-то заметил, и за ним, конечно, кинулись. Так вот, на площади уже, перед вокзалом, он под единственную в тот час грузовую машину угодил, которая там проезжала. Представляете? Тут же и скончался. Прямо в морг его уже отправили. Вот так карьера и кончилась раба божьего Леонида Красикова.
— Документы при нем какие-нибудь оказались? — спрашивает Кузьмич.
— Нет. Но приметы в точности совпали. Я с замнач по розыску линейного отдела в Чернигове сейчас говорил. Он сам в морг ездил.
— Да-а… — невольно вздыхаю я. — Кончился Леха. Даже не успел пожить по-человечески. Жалко все-таки.
— Как жил, так и подох, — брезгливо говорит Валя. — Видно, на роду ему было так написано. По Ламброзо. И вообще лучше уж он, чем от его руки кто другой.
— Другой уже, считай, от его руки погиб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110