Когда рассказ был окончен, чиновник позвонил в колокольчик и приказал жандарму привести женщину, поселившуюся сегодня в комнате № 7 у «Золотого льва».
Жандарм ушел, а чиновник попросил Тому пересказать отдельные эпизоды своей трагедии. Власти снова весело смеялись. Особенно властям понравился сон Томы и та жуткая сцена, когда Ленка воскликнула: «Осел! Разве за кулисами держат детей!»
Наконец открылась дверь, и на пороге в сопровождении жандарма появилась Эльза. Вот теперь разыгралась поистине потрясающая сцена, но не сцена встречи несчастной матери и потерянного ребенка, как ожидают читатели, а сцена встречи Эльзы и полицейского чиновника. Едва Эльза переступила порог, как чиновник внезапно вскочил.
— Ты ли это? — закричал он.
— Конечно, я! — ответила Эльза, и они бросились в объятья друг другу.
Тут выяснилось, что чиновник был тем самым другом, на поиски которого отправилась Эльза, и что именно из-за этого чиновника и посыпались на бедного Тому все его ночные неприятности.
— Где ты был, скажи, ради бога? Ищу тебя целый вечер, два раза сюда приходила.
— Я дежурный, город обходил.
Эльза с чиновником извинились перед Томой, и чиновник даже порвал протокол допроса. Эльза взяла Неделько, и все четверо пошли в гостиницу.
Пожелав Томе спокойной ночи, Эльза с чиновником и Неделько пошли в седьмой номер. У Томы, когда он проходил мимо комнаты № 9, в которой, как уже известно, крепко спал усталый капитан, по спине забегали мурашки.
Войдя в свою комнату, Тома растянулся одетый на постели и натянул одеяло на голову.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Семейная тайна, которая не имеет никакого отношения к семейным тайнам, уже рассказанным в романе
А утром почтовый экипаж снова тронулся в путь, увозя Эльзу и Неделько в Белград.
Семинарист Тома свое дело сделал, семинарист Тома сошел со сцены. Он, бедняга, сейчас дует пехом, потому что, слушая трагедию злодея, истратил все свои деньги. Он возвращается, как блудный сын, к матери-семинарии, где собирается покаянно пасть на колени перед ректором и исповедаться в своих страданиях, в своем горьком разочаровании «узким поприщем с обширными возможностями, на котором сосредоточена вся жизнь человеческая». И в будущем, когда он станет священником, когда у него будет свой приход, как-нибудь зимним вечером, сидя у теплой печи, он расскажет своей попадье, что жизнь человеческая — это вечная загадка.
Беззаботно сидевшая в экипаже Эльза не думала больше ни о Томе, ни даже о Неделько, который спал на ее коленях с такой спокойной совестью, будто и не он был причиной всех ночных недоразумений.
В экипаже появился новый пассажир. Низкорослый, коренастый господин, с узкими глазами, седыми усами и необычайно болтливый. Он сказал Эльзе, что служит в таможне и едет в Белград. Он слышал, что его хотят перевести в другое место, и решил воспротивиться этому. «Не хочу, — сказал он, — уезжать из того места, с которым свыкся и где обзавелся крепкими семейными и дружескими связями».
— Государству тоже нет расчета то и дело переводить нас с места на место, — пояснил таможенник. — Торговцы привыкли ко мне, а я к ним. Контрабандисты привыкли ко мне, и я привык к ним. Я знаю контрабандиста, а он — меня. Я знаю, что думает он, и он знает, что думаю я. Только все устроишь так, чтобы дело шло как по маслу и без забот, а государство тебя хлоп!… и переведет.
Говорливый спутник не умолкал ни на минуту. Когда Неделько захныкал, таможенник обратил внимание и на него, смерил младенца с головы до пяток и спросил:
— Килограммов десять?
Эльза изумилась, — она еще не знала способности таможенников на глаз прикидывать вес любого свертка.
— Вам не мешает его плач? — спросила Эльза.
— Нет, я люблю, когда дети плачут. У меня даже есть иголка, которую мне дала жена, и как только какая-нибудь женщина переходит границу с ребенком на руках, я кольну его, и ребенок орет как резаный.
— Ой! — вскрикнула Эльза, с удивлением глядя на странного человека, который колет детей.
— Подумаешь! — оправдывался он. — Пусть лучше плачет он, чем государство!
Так как Эльзе непонятно было, почему государство будет плакать, если этот человек не кольнет ребенка иголкой, он тут же объяснил:
— Однажды границу перешли три женщины с младенцами на руках. Я осматриваю их вещи, а они сели себе в уголок, расстегнули блузы и кормят детей. В каждом ребенке самое меньшее кило десять. А после слышу я, никакие это были не младенцы, каждая завернула в пеленки по десять кило табака! Ах так, говорю, и завел иголку. С той поры у меня появилось обыкновение всякого младенца укалывать. Своими глазами вижу: ребенок, не табак, но не плачет. Я подхожу к нему вроде по-отечески, говорю всякие ласковые слова, а сам иголкой его… Нечего ему молчать. Дал бог горло, пусть орет.
А раз зашла речь о детях, спутник заговорил и на эту тему.
— Первенец? — спросил таможенник Эльзу.
— Да, — ответила она.
— И без операции рожали?
Эльза опять удивилась странному вопросу, но таможенник, который не всегда ждал ответов на свои вопросы, продолжал:
— Моя жена всегда рожает с операцией!
Это иностранное слово он произнес с какой-то гордостью, словно операция особая привилегия, которой бог отличает лишь избранных женщин.
Эльза не знала, что ей на это сказать, но он и не нуждался в этом.
— Странно, не живут у меня дети. Только первый, сын, слава богу, жив и здоров, вырос хорошо.
И на это Эльза ничего ему не сказала. Немного погодя он спросил ее:
— Чем занимается ваш муж?
— Я не замужем, — смущенно ответила Эльза.
— Вот как! Кто же тогда отец ребенка?
— Это тайна!
— Тайна? — серьезно переспросил таможенник, задумался и после долгого молчанья сказал как бы про себя: — Действительно странно, почти каждый третий ребенок — тайна.
Эльза не поняла, что он хотел сказать, но, как обычно, он быстро разрешил ее недоумение.
— Видите ли, — продолжал он, — мой ребенок, тот единственный, что выжил, ведь он тоже — тайна. И не простая тайна, а целый роман.
Он помолчал, размышляя, наверно, стоит ли поверять тайну, а потом решился и сказал:
— Я женился немолодым. У меня есть хороший друг, сосед, молодой человек, но уже женатый лет пять или шесть. Он и меня уговорил: «Давай, говорит, я тебя женю! Ты, говорит, ни во что не вмешивайся, я сам подберу тебе молодую!» Я ни во что не вмешивался, он нашел мне невесту, просватал ее и женил меня. На свадьбе у меня был старшим шафером, а жену нашел мне молодую и красивую, на двадцать один год моложе меня.
Мы и раньше дружно жили, — продолжал таможенник, — но с тех пор, как женились, совсем стали как родня, наши семьи так сжились, что нас теперь водой не разольешь. Приду к вечеру домой со службы, а мой сосед и старший шафер уж у меня. Говорит: «Моей хозяйки нет дома, я и подумал, где ж ей быть, как не у соседа!» Так же и я к нему ходил.
И самое лучшее — через год после моей женитьбы в наших семействах были прибавления. Его жена родила сына, а через три дня родила сына и моя. Того, что без операции и что жив до сих пор. У него это был третий ребенок, но первый мальчик, а у меня сразу мальчик родился. Радости не было конца. То у меня, то у него пьем за здоровье наших сыновей.
Договорились и крестить их вместе, а так как одна и та же повивальная бабка принимала у его и у моей жены, то на первой же неделе пришла эта бабка, взяла обоих младенцев и в церковь, а за ней мы, отцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Жандарм ушел, а чиновник попросил Тому пересказать отдельные эпизоды своей трагедии. Власти снова весело смеялись. Особенно властям понравился сон Томы и та жуткая сцена, когда Ленка воскликнула: «Осел! Разве за кулисами держат детей!»
Наконец открылась дверь, и на пороге в сопровождении жандарма появилась Эльза. Вот теперь разыгралась поистине потрясающая сцена, но не сцена встречи несчастной матери и потерянного ребенка, как ожидают читатели, а сцена встречи Эльзы и полицейского чиновника. Едва Эльза переступила порог, как чиновник внезапно вскочил.
— Ты ли это? — закричал он.
— Конечно, я! — ответила Эльза, и они бросились в объятья друг другу.
Тут выяснилось, что чиновник был тем самым другом, на поиски которого отправилась Эльза, и что именно из-за этого чиновника и посыпались на бедного Тому все его ночные неприятности.
— Где ты был, скажи, ради бога? Ищу тебя целый вечер, два раза сюда приходила.
— Я дежурный, город обходил.
Эльза с чиновником извинились перед Томой, и чиновник даже порвал протокол допроса. Эльза взяла Неделько, и все четверо пошли в гостиницу.
Пожелав Томе спокойной ночи, Эльза с чиновником и Неделько пошли в седьмой номер. У Томы, когда он проходил мимо комнаты № 9, в которой, как уже известно, крепко спал усталый капитан, по спине забегали мурашки.
Войдя в свою комнату, Тома растянулся одетый на постели и натянул одеяло на голову.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. Семейная тайна, которая не имеет никакого отношения к семейным тайнам, уже рассказанным в романе
А утром почтовый экипаж снова тронулся в путь, увозя Эльзу и Неделько в Белград.
Семинарист Тома свое дело сделал, семинарист Тома сошел со сцены. Он, бедняга, сейчас дует пехом, потому что, слушая трагедию злодея, истратил все свои деньги. Он возвращается, как блудный сын, к матери-семинарии, где собирается покаянно пасть на колени перед ректором и исповедаться в своих страданиях, в своем горьком разочаровании «узким поприщем с обширными возможностями, на котором сосредоточена вся жизнь человеческая». И в будущем, когда он станет священником, когда у него будет свой приход, как-нибудь зимним вечером, сидя у теплой печи, он расскажет своей попадье, что жизнь человеческая — это вечная загадка.
Беззаботно сидевшая в экипаже Эльза не думала больше ни о Томе, ни даже о Неделько, который спал на ее коленях с такой спокойной совестью, будто и не он был причиной всех ночных недоразумений.
В экипаже появился новый пассажир. Низкорослый, коренастый господин, с узкими глазами, седыми усами и необычайно болтливый. Он сказал Эльзе, что служит в таможне и едет в Белград. Он слышал, что его хотят перевести в другое место, и решил воспротивиться этому. «Не хочу, — сказал он, — уезжать из того места, с которым свыкся и где обзавелся крепкими семейными и дружескими связями».
— Государству тоже нет расчета то и дело переводить нас с места на место, — пояснил таможенник. — Торговцы привыкли ко мне, а я к ним. Контрабандисты привыкли ко мне, и я привык к ним. Я знаю контрабандиста, а он — меня. Я знаю, что думает он, и он знает, что думаю я. Только все устроишь так, чтобы дело шло как по маслу и без забот, а государство тебя хлоп!… и переведет.
Говорливый спутник не умолкал ни на минуту. Когда Неделько захныкал, таможенник обратил внимание и на него, смерил младенца с головы до пяток и спросил:
— Килограммов десять?
Эльза изумилась, — она еще не знала способности таможенников на глаз прикидывать вес любого свертка.
— Вам не мешает его плач? — спросила Эльза.
— Нет, я люблю, когда дети плачут. У меня даже есть иголка, которую мне дала жена, и как только какая-нибудь женщина переходит границу с ребенком на руках, я кольну его, и ребенок орет как резаный.
— Ой! — вскрикнула Эльза, с удивлением глядя на странного человека, который колет детей.
— Подумаешь! — оправдывался он. — Пусть лучше плачет он, чем государство!
Так как Эльзе непонятно было, почему государство будет плакать, если этот человек не кольнет ребенка иголкой, он тут же объяснил:
— Однажды границу перешли три женщины с младенцами на руках. Я осматриваю их вещи, а они сели себе в уголок, расстегнули блузы и кормят детей. В каждом ребенке самое меньшее кило десять. А после слышу я, никакие это были не младенцы, каждая завернула в пеленки по десять кило табака! Ах так, говорю, и завел иголку. С той поры у меня появилось обыкновение всякого младенца укалывать. Своими глазами вижу: ребенок, не табак, но не плачет. Я подхожу к нему вроде по-отечески, говорю всякие ласковые слова, а сам иголкой его… Нечего ему молчать. Дал бог горло, пусть орет.
А раз зашла речь о детях, спутник заговорил и на эту тему.
— Первенец? — спросил таможенник Эльзу.
— Да, — ответила она.
— И без операции рожали?
Эльза опять удивилась странному вопросу, но таможенник, который не всегда ждал ответов на свои вопросы, продолжал:
— Моя жена всегда рожает с операцией!
Это иностранное слово он произнес с какой-то гордостью, словно операция особая привилегия, которой бог отличает лишь избранных женщин.
Эльза не знала, что ей на это сказать, но он и не нуждался в этом.
— Странно, не живут у меня дети. Только первый, сын, слава богу, жив и здоров, вырос хорошо.
И на это Эльза ничего ему не сказала. Немного погодя он спросил ее:
— Чем занимается ваш муж?
— Я не замужем, — смущенно ответила Эльза.
— Вот как! Кто же тогда отец ребенка?
— Это тайна!
— Тайна? — серьезно переспросил таможенник, задумался и после долгого молчанья сказал как бы про себя: — Действительно странно, почти каждый третий ребенок — тайна.
Эльза не поняла, что он хотел сказать, но, как обычно, он быстро разрешил ее недоумение.
— Видите ли, — продолжал он, — мой ребенок, тот единственный, что выжил, ведь он тоже — тайна. И не простая тайна, а целый роман.
Он помолчал, размышляя, наверно, стоит ли поверять тайну, а потом решился и сказал:
— Я женился немолодым. У меня есть хороший друг, сосед, молодой человек, но уже женатый лет пять или шесть. Он и меня уговорил: «Давай, говорит, я тебя женю! Ты, говорит, ни во что не вмешивайся, я сам подберу тебе молодую!» Я ни во что не вмешивался, он нашел мне невесту, просватал ее и женил меня. На свадьбе у меня был старшим шафером, а жену нашел мне молодую и красивую, на двадцать один год моложе меня.
Мы и раньше дружно жили, — продолжал таможенник, — но с тех пор, как женились, совсем стали как родня, наши семьи так сжились, что нас теперь водой не разольешь. Приду к вечеру домой со службы, а мой сосед и старший шафер уж у меня. Говорит: «Моей хозяйки нет дома, я и подумал, где ж ей быть, как не у соседа!» Так же и я к нему ходил.
И самое лучшее — через год после моей женитьбы в наших семействах были прибавления. Его жена родила сына, а через три дня родила сына и моя. Того, что без операции и что жив до сих пор. У него это был третий ребенок, но первый мальчик, а у меня сразу мальчик родился. Радости не было конца. То у меня, то у него пьем за здоровье наших сыновей.
Договорились и крестить их вместе, а так как одна и та же повивальная бабка принимала у его и у моей жены, то на первой же неделе пришла эта бабка, взяла обоих младенцев и в церковь, а за ней мы, отцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49