Я всю дорогу ждал этого вопроса…
Когда Чумаков, испытывая естественное волнение, вошел в кабинет Сталина, он увидел сидящими за длинным столом Молотова, маршала Шапошникова и Мехлиса. Сталин стоял у своего стола и читал какой-то документ. При виде Мехлиса Федор Ксенофонтович вдруг почувствовал, как загорелась у него зажившая рана ниже левого уха, встревожился, что сейчас, как уже бывало раньше, заклинится у него челюсть и он не сможет произнести ни слова. А Мехлис, видимо, вспомнил тот случай, которому он был свидетелем западнее Минска, в штабе армии Ташутина, когда с Чумаковым произошел такой казус, вдруг расхохотался и подбадривающе спросил:
– Опять будете палец между зубами совать?
Чумаков посмотрел на армейского комиссара первого ранга с благодарностью за моральную поддержку и, успокоившись, принял стойку «смирно». Прищелкнул каблуками новеньких необмятых сапог, обратился к Сталину:
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, генерал-майор Чумаков по вашему вызову прибыл!
Сталин положил на стол бумагу, вплотную подошел к Федору Ксенофонтовичу и подал ему руку. После короткого пожатия спросил:
– Вас что, разжаловали в генерал-майоры, товарищ Чумаков?
– Не понимаю вопроса, товарищ Сталин, – с некоторой растерянностью ответил Федор Ксенофонтович.
– Да? – удивился Сталин. – Мы вас тоже не понимаем. Правительство присвоило вам звание генерал-лейтенанта… Хрулев послал вам новенькую форму со знаками различия, а вы взяли да сняли с петлиц по одной звезде.
– Прошу прощения, товарищ Сталин… И благодарю за оказанное доверие. Но я подумал – произошла ошибка. Приказа ведь мне никто не объявил.
К Чумакову подошли Молотов, Шапошников, Мехлис, поздравляли с очередным воинским званием и выздоровлением после ранений. А Сталин, уже стоя в другом конце кабинета, заговорил об ином:
– Мы тут разбирались со смоленскими мостами… И пришли к выводу, что полковник Малышев и вы, товарищ Чумаков, как старший по званию, поступили правильно. Мосты взорвали вовремя. Хотя нам не все еще ясно, как удалось немцам так стремительно ворваться в Смоленск. Мы назначили комиссию во главе с генерал-майором артиллерии Камерой, которая исследует этот вопрос.
– Можно мне сказать свою точку зрения? – спросил Чумаков.
– Не надо, – кивнул ему зажатой в руке трубкой Сталин. – Вы скажете, что не хватало сил для удержания Смоленска.
– Так точно, – подтвердил Чумаков.
Сталин опять перевел разговор на другое:
– А что вас лично связывало с профессором военной истории Романовым Нилом Игнатовичем?
– Я женат на его племяннице.
Тут включился в разговор маршал Шапошников.
– Позвольте заметить, товарищ Сталин, – сказал он. – Чумаков – лучший воспитанник генерала Романова по военной академии.
Сталин на это замечание маршала ничего не ответил. После паузы спросил у Федора Ксенофонтовича:
– Вы отдаете себе отчет, товарищ Чумаков, что ваши соображения, изложенные в письме, которые мы внимательно изучили, требуют значительной ломки некоторых положений Боевого и Полевого уставов Красной Армии?
– Могу обосновать все свои суждения, особенно по поводу боевых действий стрелковых и танковых войск.
– Ваша уверенность похвальна. – Сталин привычно зашагал по кабинету. – Мы тоже считаем неправильным, когда наши войска, организуя наступательный бой, строят свои боевые порядки, густо эшелонируя их в глубину. В результате этого мы имеем большие, неоправданные потери от огня артиллерии, минометов и авиации врага прежде всего в подразделениях вторых и третьих эшелонов. И такое построение боевых порядков приводит во время наступления к бездействию свыше трети всех пехотных огневых средств дивизии… Верны также ваши соображения о месте командира в боевом порядке во время наступательного боя… При нынешнем положении подразделения могут оказаться без командиров.
Далее Сталин говорил и о том, чего не содержалось в письме Чумакова, – о необходимости введения залпового огня из винтовок, об усилении огневыми средствами стрелковых рот и батальонов…
Вслушиваясь в его приглушенный голос, в грузинский акцент, Федор Ксенофонтович ловил себя на побочной мысли: «Как бы заговорить о проблемах и точках зрения, изложенных в письме к Сталину покойным профессором Романовым? Удобно ли?.. А вдруг спросит: «Откуда вам известно содержание письма?» Нет, нельзя вторгаться в чужое… И уже, пожалуй, не ко времени. Или решиться?..»
Эту навязчивую мысль разрушил Сталин:
– Товарищ Чумаков, мне понравились четкость и ясность ваших формулировок в письме. Мы приняли решение создать группу из генералов и командиров, которые бы в действующей армии еще и еще раз проверили истинность возникших проблем… Ведь хотим мы того или нет, придется вносить поправки в ряд положений наших уставов. Мы поручаем вам возглавить эту группу… Разумеется, после того, как вы окончательно поправитесь после ранений…
– Я уже поправился, товарищ Сталин.
– Это мы спросим у ваших врачей… Так вот, у товарища Шапошникова есть проект документа, с которым я прошу вас сейчас же познакомиться. Можете редактировать его, дополнять, а главное – уточнять количество и фамилии людей, включаемых в эту группу, если даже их надо будет отзывать с фронтов. Я полагаю, достаточно будет семь – десять человек из разных родов войск. Но прошу вас – это на будущее – не забывать о таких философских категориях, как возможность и действительность. Необходимо учитывать, что на войне существует множество возможностей, определяющих различные пути и варианты борьбы с противником. Военное искусство командиров всех степеней состоит в том, чтоб определять те возможности, которые наиболее реально могут быть превращены в действительность, то есть в победу в бою, в операции, в войне в целом.
– Понял, товарищ Сталин. Я помню об этих категориях.
– Минуточку… Необходимо также учитывать, что во всякой действительности есть возможность благоприятного и неблагоприятного развития событий… Исходите и из этих положений, товарищ Чумаков, когда будете писать окончательные ваши выводы…
Маршал Шапошников тут же протянул Федору Ксенофонтовичу две странички машинописного текста – проект решения Государственного Комитета Обороны – и сказал:
– Можете поработать в комнате товарища Поскребышева. И у него же оставьте документы.
Генерал Чумаков понял, что разговор с ним окончен. Взяв документ, он поклоном головы попрощался со всеми и, четко повернувшись кругом, шагнул к двери.
В кабинете Поскребышева Федор Ксенофонтович почувствовал какую-то оторопь, нереальность происходящего. Видел сидевших на стульях людей, но ни на ком не мог сосредоточить взгляда. Не в силах был убедить себя, что это именно он встречался сейчас со Сталиным, отвечал на его вопросы, выслушивал его указания. Будто побывал в ином мире, а теперь оглядывал себя со стороны – каков ты, генерал Чумаков, после встречи с Верховным Главнокомандующим? И вдруг пришло волнение, которое, казалось бы, должно было охватить его раньше, перед входом в кабинет Сталина.
Направился в угол комнаты, где стоял свободный стол, сел в кресло и начал вчитываться в документ. Поймал себя на ощущении, что не может сосредоточиться. Глаза скользили по строчкам машинописного текста, как по пустому месту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Когда Чумаков, испытывая естественное волнение, вошел в кабинет Сталина, он увидел сидящими за длинным столом Молотова, маршала Шапошникова и Мехлиса. Сталин стоял у своего стола и читал какой-то документ. При виде Мехлиса Федор Ксенофонтович вдруг почувствовал, как загорелась у него зажившая рана ниже левого уха, встревожился, что сейчас, как уже бывало раньше, заклинится у него челюсть и он не сможет произнести ни слова. А Мехлис, видимо, вспомнил тот случай, которому он был свидетелем западнее Минска, в штабе армии Ташутина, когда с Чумаковым произошел такой казус, вдруг расхохотался и подбадривающе спросил:
– Опять будете палец между зубами совать?
Чумаков посмотрел на армейского комиссара первого ранга с благодарностью за моральную поддержку и, успокоившись, принял стойку «смирно». Прищелкнул каблуками новеньких необмятых сапог, обратился к Сталину:
– Товарищ Верховный Главнокомандующий, генерал-майор Чумаков по вашему вызову прибыл!
Сталин положил на стол бумагу, вплотную подошел к Федору Ксенофонтовичу и подал ему руку. После короткого пожатия спросил:
– Вас что, разжаловали в генерал-майоры, товарищ Чумаков?
– Не понимаю вопроса, товарищ Сталин, – с некоторой растерянностью ответил Федор Ксенофонтович.
– Да? – удивился Сталин. – Мы вас тоже не понимаем. Правительство присвоило вам звание генерал-лейтенанта… Хрулев послал вам новенькую форму со знаками различия, а вы взяли да сняли с петлиц по одной звезде.
– Прошу прощения, товарищ Сталин… И благодарю за оказанное доверие. Но я подумал – произошла ошибка. Приказа ведь мне никто не объявил.
К Чумакову подошли Молотов, Шапошников, Мехлис, поздравляли с очередным воинским званием и выздоровлением после ранений. А Сталин, уже стоя в другом конце кабинета, заговорил об ином:
– Мы тут разбирались со смоленскими мостами… И пришли к выводу, что полковник Малышев и вы, товарищ Чумаков, как старший по званию, поступили правильно. Мосты взорвали вовремя. Хотя нам не все еще ясно, как удалось немцам так стремительно ворваться в Смоленск. Мы назначили комиссию во главе с генерал-майором артиллерии Камерой, которая исследует этот вопрос.
– Можно мне сказать свою точку зрения? – спросил Чумаков.
– Не надо, – кивнул ему зажатой в руке трубкой Сталин. – Вы скажете, что не хватало сил для удержания Смоленска.
– Так точно, – подтвердил Чумаков.
Сталин опять перевел разговор на другое:
– А что вас лично связывало с профессором военной истории Романовым Нилом Игнатовичем?
– Я женат на его племяннице.
Тут включился в разговор маршал Шапошников.
– Позвольте заметить, товарищ Сталин, – сказал он. – Чумаков – лучший воспитанник генерала Романова по военной академии.
Сталин на это замечание маршала ничего не ответил. После паузы спросил у Федора Ксенофонтовича:
– Вы отдаете себе отчет, товарищ Чумаков, что ваши соображения, изложенные в письме, которые мы внимательно изучили, требуют значительной ломки некоторых положений Боевого и Полевого уставов Красной Армии?
– Могу обосновать все свои суждения, особенно по поводу боевых действий стрелковых и танковых войск.
– Ваша уверенность похвальна. – Сталин привычно зашагал по кабинету. – Мы тоже считаем неправильным, когда наши войска, организуя наступательный бой, строят свои боевые порядки, густо эшелонируя их в глубину. В результате этого мы имеем большие, неоправданные потери от огня артиллерии, минометов и авиации врага прежде всего в подразделениях вторых и третьих эшелонов. И такое построение боевых порядков приводит во время наступления к бездействию свыше трети всех пехотных огневых средств дивизии… Верны также ваши соображения о месте командира в боевом порядке во время наступательного боя… При нынешнем положении подразделения могут оказаться без командиров.
Далее Сталин говорил и о том, чего не содержалось в письме Чумакова, – о необходимости введения залпового огня из винтовок, об усилении огневыми средствами стрелковых рот и батальонов…
Вслушиваясь в его приглушенный голос, в грузинский акцент, Федор Ксенофонтович ловил себя на побочной мысли: «Как бы заговорить о проблемах и точках зрения, изложенных в письме к Сталину покойным профессором Романовым? Удобно ли?.. А вдруг спросит: «Откуда вам известно содержание письма?» Нет, нельзя вторгаться в чужое… И уже, пожалуй, не ко времени. Или решиться?..»
Эту навязчивую мысль разрушил Сталин:
– Товарищ Чумаков, мне понравились четкость и ясность ваших формулировок в письме. Мы приняли решение создать группу из генералов и командиров, которые бы в действующей армии еще и еще раз проверили истинность возникших проблем… Ведь хотим мы того или нет, придется вносить поправки в ряд положений наших уставов. Мы поручаем вам возглавить эту группу… Разумеется, после того, как вы окончательно поправитесь после ранений…
– Я уже поправился, товарищ Сталин.
– Это мы спросим у ваших врачей… Так вот, у товарища Шапошникова есть проект документа, с которым я прошу вас сейчас же познакомиться. Можете редактировать его, дополнять, а главное – уточнять количество и фамилии людей, включаемых в эту группу, если даже их надо будет отзывать с фронтов. Я полагаю, достаточно будет семь – десять человек из разных родов войск. Но прошу вас – это на будущее – не забывать о таких философских категориях, как возможность и действительность. Необходимо учитывать, что на войне существует множество возможностей, определяющих различные пути и варианты борьбы с противником. Военное искусство командиров всех степеней состоит в том, чтоб определять те возможности, которые наиболее реально могут быть превращены в действительность, то есть в победу в бою, в операции, в войне в целом.
– Понял, товарищ Сталин. Я помню об этих категориях.
– Минуточку… Необходимо также учитывать, что во всякой действительности есть возможность благоприятного и неблагоприятного развития событий… Исходите и из этих положений, товарищ Чумаков, когда будете писать окончательные ваши выводы…
Маршал Шапошников тут же протянул Федору Ксенофонтовичу две странички машинописного текста – проект решения Государственного Комитета Обороны – и сказал:
– Можете поработать в комнате товарища Поскребышева. И у него же оставьте документы.
Генерал Чумаков понял, что разговор с ним окончен. Взяв документ, он поклоном головы попрощался со всеми и, четко повернувшись кругом, шагнул к двери.
В кабинете Поскребышева Федор Ксенофонтович почувствовал какую-то оторопь, нереальность происходящего. Видел сидевших на стульях людей, но ни на ком не мог сосредоточить взгляда. Не в силах был убедить себя, что это именно он встречался сейчас со Сталиным, отвечал на его вопросы, выслушивал его указания. Будто побывал в ином мире, а теперь оглядывал себя со стороны – каков ты, генерал Чумаков, после встречи с Верховным Главнокомандующим? И вдруг пришло волнение, которое, казалось бы, должно было охватить его раньше, перед входом в кабинет Сталина.
Направился в угол комнаты, где стоял свободный стол, сел в кресло и начал вчитываться в документ. Поймал себя на ощущении, что не может сосредоточиться. Глаза скользили по строчкам машинописного текста, как по пустому месту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98