Никаких вопросов он больше не задавал, и Щербакову казалось, что на все Сталин смотрит с некоторым сомнением и даже с раздражением. А тут еще впустую проходило время, ибо не помещались на столе карты, которые развертывал начальник оперативного отдела штаба корпуса ПВО полковник Курьянов – высокий, широкоплечий здоровяк. Для карт авиаторов совсем не оставалось места, и полковник Климов, растерянно посмотрев на сидевшего в углу, рядом с Герасимовым и Громадиным, Жукова, приказал своим помощникам расстилать их на полу.
Когда шуршание карт стихло и все в кабинете замерли в ожидании начала учения, Сталин, обращаясь к полковнику Климову и генералу Журавлеву, сказал:
– Покажите нам, товарищ Климов, как полки вашей истребительной авиации, а вы, товарищ Журавлев, как ваши наземные средства ПВО будут отражать дневной налет авиации противника на Москву. – А затем кивнул генерал-майору Громадину: – Можно начинать.
Громадин – сорокадвухлетний генерал, умевший четко и сжато формулировать мысли, в своем внешнем облике имел что-то крестьянское. Он встал неторопливо, расправил под ремнем гимнастерку, и, когда заговорил, крестьянское тут же исчезло из его облика.
– Два слова о принципах противовоздушной обороны Москвы… – сказал Громадин так, что всем почудилось: он видит ее всю сразу воочию. – В основу этих принципов положена круговая эшелонированная оборона, наиболее усиленная в западном и южном направлениях. Внешняя граница обороны проходит над Ярославлем, Вышним Волочком, Великими Луками, Смоленском, Орлом, Рязанью и Горьким. Общее руководство войсками ПВО столицы осуществляется с командного пункта первого корпуса, где размещается командование зоной с оперативной группой, главный пост ВНОС, узел связи, а также командующие истребительной авиацией и зенитной артиллерией. Каждый из них управляет своими войсками со своего оборудованного здесь же командного пункта… Сейчас я приказываю объявить войскам положение номер один… При этом я и генерал Герасимов представляем нападающую сторону, а генерал Журавлев и полковник Климов – обороняющуюся…
Генерал Громадин умолк, и тут же Герасимов – начальник штаба Московской зоны ПВО – начал считывать заранее подготовленные данные, а операторы стали быстро наносить их на карты, создавая оперативно-тактическую обстановку.
Учение началось. Над всем завластвовал грубоватый и сочный голос генерала Журавлева. Затем последовали первые решения и приказы полковника Климова, согласно которым где-то с дальних аэродромов должны были подниматься в воздух эскадрильи истребительной авиации.
Щербаков, сидевший рядом с членами Государственного Комитета Обороны, будто сам сейчас сдавал экзамен строгим экзаменаторам, испытывая то внутреннее напряжение, которое приходит в предчувствии неудачи. Ему казалось, что Сталина не столько интересовал ход военной игры, наполненной частой сменой острых боевых ситуаций, сколько реакция на эти ситуации генерала Журавлева и полковника Климова. Он словно всматривался сейчас в их характеры, способности, в образ мышления, подгоняя увиденное и угаданное к каким-то своим меркам. Впрочем, лицо Сталина ничего не выражало, кроме замкнутой сосредоточенности. А что крылось за прищуром его глаз? В эти напряженные минуты они то вспыхивали, разгорались, как жар углей на порывистом ветру, то тускнели, будто покрываясь пеплом… Сталин был в плену напряженной работы мысли. Казалось, что он старался привести в равновесие свою веру и свои сомнения.
Щербаков испытывал ревнивое беспокойство. Ему до щемящей боли в сердце хотелось сказать Сталину, что можно с уверенностью положиться на этих военных. Генерал Журавлев Даниил Арсентьевич – артиллерист высшего класса! Участник гражданской войны, он затем получил хорошее военное образование, много потрудился над воспитанием командиров для артиллерии большой мощности, будучи начальником вначале 2-го Ленинградского, а затем Рязанского артиллерийского училища. На посту командира 1-го корпуса ПВО тоже успел показать себя превосходно…
Вызывали симпатии к Журавлеву и рождали доверие к нему также его открытое лицо и смелые глаза. Когда улыбался Журавлев, то будто все в нем улыбалось и весь он излучал доброжелательство и веселье. А коль сосредоточивался, принимая решение, – лицо его делалось строгим, волевым, а глаза еще более пронзительными и дерзкими.
А полковник Климов! Штабисты и командиры авиационных полков понимали его с полуслова! Он для них – непререкаемый авторитет; значит, личность тоже незаурядная.
Но Сталин и сам умел угадывать характеры людей, оценивать их по активности в действиях, образу и глубине мышления. Легковесных он безошибочно узнавал по их пустословию, а также по легкости, с которой они отказывались от своих точек зрения, – Щербаков это хорошо знал. Однако Александр Сергеевич понимал и другое: Сталин столкнулся с малоизвестной ему, обособленной сферой деятельности и не мог из-за условности происходящего должным образом проникнуть в его конкретность. Звучали доклады… Принимались решения… Отдавались приказы… Появлялась новая группа воображаемых немецких бомбардировщиков – с нового направления и на другой высоте… И опять доклады, решения, приказы… Все четко, ритмично, уверенно. Но это все-таки репетиция. Как же будет во время «премьеры»? Очень хотелось бы, чтоб все эти генералы и полковники справились с возложенными на них ролями. А кем заменить тех, кто окажется неспособным? И что будет с Москвой, если неспособные окажутся?
Иногда Сталин бросал вопрошающий взгляд на генерала армии Жукова. Начальник Генерального штаба был хмур и непроницаем. Голос – будто выверенный точным прибором – ровный и требовательно-категоричный. Какие в его воображении возникали реальные последствия этого кабинетного противоборства?
Полтора часа длилось отражение условного воздушного противника. После отбоя «воздушной тревоги» генерал армии Жуков коротко подвел итоги игры и, выразив мнение, что ее участники в основном справились со своей задачей, приглушенным голосом обратился к Сталину:
– Товарищ Сталин, у вас будут замечания?
Сталин укоризненно посмотрел на Жукова, затем перевел взгляд на Щербакова, будто вопрос начальника Генерального штаба в большей мере относился к нему, Александру Сергеевичу, отвечающему перед ЦК за состояние Московской зоны ПВО, и неторопливо стал раскуривать трубку. Было видно, как он над чем-то размышлял. Потом безучастно-отстраненно сказал, бросая потушенную спичку в бронзовую пепельницу на столе, под уголком топорщившейся карты:
– Товарищ Сталин совсем не специалист в этой области… Кто его знает, может, все так и надо… Но не будет лишним сказать вам вот что. – Он обвел взглядом командиров и генералов, а мундштуком трубки указал на полковника Сбытова – командующего ВВС МВО. – Врага нужно бить не растопыренными пальцами, а мощным кулаком. Надо поднимать как можно больше истребителей и начинать воздушное сражение возможно раньше и дальше от Москвы. Удары истребителям наносить непрерывно, морально подавлять экипажи бомбардировщиков врага. Максимально массировать огонь артиллерии, – теперь он устремил требовательный взгляд в сторону генерала Журавлева, – на главных направлениях налета немецких бомбардировщиков, не допуская ни одного к центру города… – Помолчав, он затем повернулся к генералу Громадину:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98