Уступом за ее левым флангом оборонялись, не имея плотной локтевой связи, дивизии, входившие в состав все еще прибывавшей по частям на фронт 19-й армии генерал-лейтенанта Конева. Между Витебском и Оршей отчаянно дралась изнемогавшая 20-я армия генерал-лейтенанта Курочкина, а южнее, по Днепру вплоть до Рогачева, оборонялась совсем ослабленная, с оголенным флангом 13-я армия генерал-лейтенанта Ремезова; ее 61-й стрелковый корпус, оказавшись в окружении, изо всех сил оборонял Могилев. Левый фланг 13-й армии прикрывала 21-я армия генерал-полковника Кузнецова, которая непрерывно контратаковала противника. А в районе Смоленска как резерв фронта сосредоточивалась 16-я армия генерал-лейтенанта Лукина. Все ясно как на ладони, но эта ясность виделась только на карте; изменяясь на пространстве Западного направления не то что с каждым днем, а с каждым часом, и Генеральному штабу не так легко было реагировать на эти изменения своими распоряжениями о перегруппировках войск и о введении на поля битв новых резервов.
В один из июльских дней над Москвой шквалисто клокотала гроза, и в кабинете Сталина было сумрачно. Когда Жуков закончил доклад об оперативной обстановке на фронтах, Сталин молча прошелся по кабинету, держа руки за спиной, затем остановился перед генералом Качаловым, который тут же поднялся со стула, и сказал, будто упрекая его лично:
– Хорошего мало.
– Совсем нет хорошего, – в тон ему повторил Владимир Яковлевич.
– Почему – совсем нет? – неожиданно удивился Сталин, сделав ударение на слове «совсем», и затем указал рукой на Поскребышева, который неслышно вошел в кабинет и включил электричество. Стены кабинета будто раздвинулись от света и вокруг стало, кажется, просторнее. В голосе Сталина улавливалась грустная ирония. – Вот он, товарищ Поскребышев, – сын сапожника, а сейчас – главный помощник товарища Сталина во всех его нелегких делах.
Поскребышев, сверкая бритой головой в свете горящих электро-, ламп, вопросительно посмотрел от дверей на Сталина.
– Верно я говорю, товарищ Поскребышев? – требовательно спросил у него Сталин.
– Верно, товарищ Сталин, – с улыбкой ответил Поскребышев и тут же вышел, поняв, что вопросов к нему больше не будет.
А Сталин продолжил разговор на тему, которая занимала его уже не раз:
– Я тоже сын сапожника – и, как видите, возглавляю партию, государство и вооруженные силы. И вы, товарищ Качалов, если мне не изменяет память, тоже сын сапожника!..
– Так точно, товарищ Сталин, и я сын сапожника, – подтвердил Владимир Яковлевич, подумав о том, что, наверное, Сталину привозили для знакомства из Управления кадров его личное дело.
– Так что же получается? – с притворным удивлением спросил Сталин. – Может, мы и есть те самые сапожники, которые взялись не за свое дело? Может, поэтому и бьют нас немцы, учат уму-разуму, как надо воевать? Может, мы действительно сапожничаем на государственно-партийных и военных постах?
– Нет, товарищ Сталин, – с какой-то особой, только ему присущей серьезностью ответил Качалов. – Вы еще под Царицыном показали, что воевать умеете, а я под вашим началом тоже не опозорился. Да и на других фронтах… Пять ранений у меня…
– Да, помню вас, товарищ Качалов, по десятой армии…
– В девятой и во второй мы тоже встречались. Я там уже в высоких чинах ходил.
– И сейчас придется браться вам за большое дело, за командование армией. Вы должны остановить и разгромить танковые войска Гудериана, хотя вы, как и я, сын сапожника. – Сталин ухмыльнулся в усы и добавил: – Правда, ваш отец, будучи сапожником, держал в Царицыне на базаре сапожную лавку с двенадцатью наемными сапожниками… Был мелким буржуа… Но потом его лавка не выдержала конкуренции…
– Верно, товарищ Сталин. Еще перед революцией вернулся отец сапожничать в родное село Городище.
– А вы говорите, что совсем ничего нет хорошего! – Сталин, казалось, всерьез развеселился. – Сыновья сапожников, а в их лице все наше простолюдье… Народ!.. Главным образом, рабочие и крестьяне, да и наша интеллигенция, схлестнулись в неизбежной борьбе с военной машиной фашизма, отлаженной лучшими умами враждебного нам всего империалистического мира. И мы их победим!.. Должны победить!.. А вы говорите, что совсем нет ничего хорошего…
Генерал армии Жуков, видя Сталина развеселившимся, что было в последнее время редкостью, сдержанно похохатывал. Когда он стал складывать топографические карты, Сталин, положив руки на стол, придержал его.
– Так вам ясна задача как командующего двадцать восьмой армией, товарищ Качалов? – спросил Сталин, уже глядя на Владимира Яковлевича со строгой требовательностью. – Ведь мы вам доверяем огромную силу – семь дивизий!.. Надо остановить Гудериана! Надо для начала стабилизировать положение на Западном фронте.
– Задача ясна, товарищ Сталин. Важно, чтоб дивизии вовремя прибыли в места боевого сосредоточения.
– В каком положении и где находятся дивизии, из которых мы создаем армию товарища Качалова? – Этот обращенный к Жукову вопрос Сталина прозвучал строго.
– Я не готов к точному ответу, товарищ Сталин, – удрученно ответил Жуков.
– А вы обязаны быть готовы. – Голос Сталина зазвучал от недовольства глуше, словно его легким не хватало воздуха.
– Через час доложу, товарищ Сталин, – сказал Жуков, нервно складывая карты. – Полагаю, что большинство дивизий двадцать восьмой армии или заканчивают формирование, или уже на марше.
– У вас вопросы есть? – обратился Сталин к Качалову.
– Есть, товарищ Сталин. Но они для управлений Генштаба. Это будет касаться формирования армии.
– Хорошо!.. Только не забывайте, товарищ Качалов, что иногда легче судить об уме человека по его вопросам, чем по его ответам. – И Сталин с подбадривающей улыбкой подал на прощание руку.
Части и соединения 28-й армии формировались в различных районах страны и, получив номерные наименования, стекались в места сосредоточения, находившиеся между Брянском и Ельней – в близком тылу войск левого крыла Западного фронта, неустанно ведших боевые действия.
Штаб армии разместился на окраине городишка Киров, просторно раскинувшегося на правом берегу речки Болва – левого притока Десны, что брал начало на южных склонах Смоленской возвышенности. Здания фаянсового завода, в которых приютилась часть отделов штаба, и другие служебные здания городишка особо не привлекали внимания вражеской авиации. На рубежах, где развертывались полки семи составлявших 28-ю армию дивизий, кипели оборонительные земляные работы. Ими занимались войска при массовом участии местного населения. Постепенно рождалась линия обороны, пусть без дотов и дзотов, без проволочных заграждений: не хватало строительных материалов, колючки, мин… Приходилось ограничиваться пока рытьем стрелковых и орудийных окопов, траншей, ходов сообщения, эскарпов, противотанковых рвов. Мало было и средств связи, что уже теперь затрудняло управление войсками.
А тут еще без устали повадились дожди. Ветер часто менял направление, но будто держал многослойные грозовые тучи на привязи, заставлял их опрокидываться ливнями над Смоленскими высотами. И вся жизнь на фронте замедлилась, затормозилась, грунтовые дороги стали непроезжими, машины и повозки барахтались на них, как мухи в патоке, ручейки превратились в речушки, а речушки – в реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
В один из июльских дней над Москвой шквалисто клокотала гроза, и в кабинете Сталина было сумрачно. Когда Жуков закончил доклад об оперативной обстановке на фронтах, Сталин молча прошелся по кабинету, держа руки за спиной, затем остановился перед генералом Качаловым, который тут же поднялся со стула, и сказал, будто упрекая его лично:
– Хорошего мало.
– Совсем нет хорошего, – в тон ему повторил Владимир Яковлевич.
– Почему – совсем нет? – неожиданно удивился Сталин, сделав ударение на слове «совсем», и затем указал рукой на Поскребышева, который неслышно вошел в кабинет и включил электричество. Стены кабинета будто раздвинулись от света и вокруг стало, кажется, просторнее. В голосе Сталина улавливалась грустная ирония. – Вот он, товарищ Поскребышев, – сын сапожника, а сейчас – главный помощник товарища Сталина во всех его нелегких делах.
Поскребышев, сверкая бритой головой в свете горящих электро-, ламп, вопросительно посмотрел от дверей на Сталина.
– Верно я говорю, товарищ Поскребышев? – требовательно спросил у него Сталин.
– Верно, товарищ Сталин, – с улыбкой ответил Поскребышев и тут же вышел, поняв, что вопросов к нему больше не будет.
А Сталин продолжил разговор на тему, которая занимала его уже не раз:
– Я тоже сын сапожника – и, как видите, возглавляю партию, государство и вооруженные силы. И вы, товарищ Качалов, если мне не изменяет память, тоже сын сапожника!..
– Так точно, товарищ Сталин, и я сын сапожника, – подтвердил Владимир Яковлевич, подумав о том, что, наверное, Сталину привозили для знакомства из Управления кадров его личное дело.
– Так что же получается? – с притворным удивлением спросил Сталин. – Может, мы и есть те самые сапожники, которые взялись не за свое дело? Может, поэтому и бьют нас немцы, учат уму-разуму, как надо воевать? Может, мы действительно сапожничаем на государственно-партийных и военных постах?
– Нет, товарищ Сталин, – с какой-то особой, только ему присущей серьезностью ответил Качалов. – Вы еще под Царицыном показали, что воевать умеете, а я под вашим началом тоже не опозорился. Да и на других фронтах… Пять ранений у меня…
– Да, помню вас, товарищ Качалов, по десятой армии…
– В девятой и во второй мы тоже встречались. Я там уже в высоких чинах ходил.
– И сейчас придется браться вам за большое дело, за командование армией. Вы должны остановить и разгромить танковые войска Гудериана, хотя вы, как и я, сын сапожника. – Сталин ухмыльнулся в усы и добавил: – Правда, ваш отец, будучи сапожником, держал в Царицыне на базаре сапожную лавку с двенадцатью наемными сапожниками… Был мелким буржуа… Но потом его лавка не выдержала конкуренции…
– Верно, товарищ Сталин. Еще перед революцией вернулся отец сапожничать в родное село Городище.
– А вы говорите, что совсем ничего нет хорошего! – Сталин, казалось, всерьез развеселился. – Сыновья сапожников, а в их лице все наше простолюдье… Народ!.. Главным образом, рабочие и крестьяне, да и наша интеллигенция, схлестнулись в неизбежной борьбе с военной машиной фашизма, отлаженной лучшими умами враждебного нам всего империалистического мира. И мы их победим!.. Должны победить!.. А вы говорите, что совсем нет ничего хорошего…
Генерал армии Жуков, видя Сталина развеселившимся, что было в последнее время редкостью, сдержанно похохатывал. Когда он стал складывать топографические карты, Сталин, положив руки на стол, придержал его.
– Так вам ясна задача как командующего двадцать восьмой армией, товарищ Качалов? – спросил Сталин, уже глядя на Владимира Яковлевича со строгой требовательностью. – Ведь мы вам доверяем огромную силу – семь дивизий!.. Надо остановить Гудериана! Надо для начала стабилизировать положение на Западном фронте.
– Задача ясна, товарищ Сталин. Важно, чтоб дивизии вовремя прибыли в места боевого сосредоточения.
– В каком положении и где находятся дивизии, из которых мы создаем армию товарища Качалова? – Этот обращенный к Жукову вопрос Сталина прозвучал строго.
– Я не готов к точному ответу, товарищ Сталин, – удрученно ответил Жуков.
– А вы обязаны быть готовы. – Голос Сталина зазвучал от недовольства глуше, словно его легким не хватало воздуха.
– Через час доложу, товарищ Сталин, – сказал Жуков, нервно складывая карты. – Полагаю, что большинство дивизий двадцать восьмой армии или заканчивают формирование, или уже на марше.
– У вас вопросы есть? – обратился Сталин к Качалову.
– Есть, товарищ Сталин. Но они для управлений Генштаба. Это будет касаться формирования армии.
– Хорошо!.. Только не забывайте, товарищ Качалов, что иногда легче судить об уме человека по его вопросам, чем по его ответам. – И Сталин с подбадривающей улыбкой подал на прощание руку.
Части и соединения 28-й армии формировались в различных районах страны и, получив номерные наименования, стекались в места сосредоточения, находившиеся между Брянском и Ельней – в близком тылу войск левого крыла Западного фронта, неустанно ведших боевые действия.
Штаб армии разместился на окраине городишка Киров, просторно раскинувшегося на правом берегу речки Болва – левого притока Десны, что брал начало на южных склонах Смоленской возвышенности. Здания фаянсового завода, в которых приютилась часть отделов штаба, и другие служебные здания городишка особо не привлекали внимания вражеской авиации. На рубежах, где развертывались полки семи составлявших 28-ю армию дивизий, кипели оборонительные земляные работы. Ими занимались войска при массовом участии местного населения. Постепенно рождалась линия обороны, пусть без дотов и дзотов, без проволочных заграждений: не хватало строительных материалов, колючки, мин… Приходилось ограничиваться пока рытьем стрелковых и орудийных окопов, траншей, ходов сообщения, эскарпов, противотанковых рвов. Мало было и средств связи, что уже теперь затрудняло управление войсками.
А тут еще без устали повадились дожди. Ветер часто менял направление, но будто держал многослойные грозовые тучи на привязи, заставлял их опрокидываться ливнями над Смоленскими высотами. И вся жизнь на фронте замедлилась, затормозилась, грунтовые дороги стали непроезжими, машины и повозки барахтались на них, как мухи в патоке, ручейки превратились в речушки, а речушки – в реки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98