блокнот, карту, карандаши, опасную бритву, мыло… Затем вывернул карманы брюк.
– Смотри, мерзавец, и запомни! – вновь с буйной злобой накинулся он на Рукатова. – Политработники Красной Армии не воруют у государства. И вообще не воруют! А деньги – вот они! – Миша достал из нагрудного кармана гимнастерки две трехрублевые бумажки. Из второго – партбилет и удостоверение личности.
– Не хорохорься, младший политрук, – уже миролюбиво обратился к нему полковник Гулыга, всматриваясь в бумагу – приказ генерала Чумакова. – Какое ранение? – тут же обратился он к троим бойцам, снимавшим с кузова грузовика раненного шальной пулей связиста.
– В плечо, товарищ полковник! Серьезное! – бойко ответил один из красноармейцев. – Сейчас мы его снесем на перевязочный.
Полковник Гулыга, прочитав приказ и не подозревая, что он уже не изменит отчаянного положения дивизии, передал его начальнику штаба Дуйсенбиеву.
– Задача наша меняется коренным образом, – сказал он. – Собирайте наличный руководящий состав, а мы тут посоветуемся, что делать с этими глупыми драчунами.
– Товарищ полковник, я протестую, – мрачно и не очень уверенно сказал Рукатов. – Какая же тут драка? Это чрезвычайное происшествие!.. Более того, преступление: младший по званию ударил старшего по званию!
– А старший по званию не только заподозрил политработника в воровстве, но и пальнул в него из пистолета! Это не чрезвычайное происшествие? – Миша Иванюта уже несколько успокоился и надевал на себя полевое снаряжение.
– Оба хороши, – ответил Гулыга, мучительно размышляя над тем, что ему сейчас предпринять.
Решение принималось без участия младшего политрука Иванюты – зачинщика драки. Гулыга, Рукатов и Пухляков отошли в сторону от машин, и после короткого раздумья полковник вымученно сказал:
– Война, гибнут тысячи, землю свою оставляем, а вы гонор показываете… Глупцы… А вы, капитан, виноваты, что дали разгореться ссоре, – обратился Гулыга к Пухлякову.
– Виноват, товарищ полковник. Я и опомниться не успел, как они сцепились… Но теперь на мне вина, что выбил из руки Алексея Алексеевича пистолет, а он бабахнул в спящего красноармейца.
– Хорошо, что не бабахнул в этого желторотого – в Иванюту, – хмуро заметил Гулыга. – Пришлось бы тебе, Алексей, головой расплачиваться.
– Ошибаетесь! – зло ответил Рукатов. – Я принимал меры самозащиты.
– Не надо было бросать дурацких обвинений! – чуть возвысив голос, сказал капитан Пухляков. – За такое каждый честный человек по морде врезал бы! Я, во всяком случае, тоже…
– Сейчас легко быть умным, – уныло буркнул Рукатов.
– Так вот! – начал подытоживать разговор Гулыга. – Виноваты вы все трое… Случившееся предлагаю оставить пока без последствий – до будущих времен. А там война подскажет нам выход. Деньги надо немедленно под усиленным конвоем отправить в штаб фронта или сдать финансистам штаба любой армии, какая окажется поблизости. Возглавить группу сопровождения приказываю майору Рукатову… Делать вам, Алексей Алексеевич, в нашем штабе после этого позорного мордобоя нечего. Тем более что у вас не прошла контузия. – Затем Гулыга обратился к капитану Пухлякову: – Группу охраны поручаю подобрать вам, товарищ капитан… Деньги везти на повозке.
– Хорошо, – согласился Пухляков. Затем, извинительно глядя на Гулыгу, сказал: – Только я, товарищ полковник, обязан обо всем случившемся доложить радиошифровкой своему руководству: у нас так принято.
– Тогда начнется разбирательство? – встревожился полковник Гулыга, кинув укоризненно-сочувственный взгляд на Рукатова.
– Полагаю, что мы с вами уже провели разбирательство, – миролюбиво произнес Пухляков. – И приняли правильное решение. Я так и доложу…
Когда полковник Гулыга и майор Рукатов остались в отдалении от машин, среди леса, вдвоем, полковник сказал Рукатову:
– На деньги кроме имеющихся сопроводительных банковских документов составим акт… Если исчезнет хоть одна банкнота – не пожалею и тебя – отца моих внуков…
– Батя, вы обо мне слишком плохо думаете.
– Нет, я просто знаю, что легкодоступные ценности часто рождают зло, проливают кровь. Сегодня чуть это уже не случилось… И боюсь, что эта история еще будет иметь продолжение. Особист ведь собирается доносить начальству.
– Я ничего не боюсь: защищался от нападения малахольного. – Рукатов прикоснулся к кобуре с пистолетом. – А сейчас надо думать о главном: как вырваться из вражеских клещей.
– Вот тебе, Алексей, я и даю возможность выбраться. Во имя твоих детей и моих внуков. И не обижай там Зину… А то доходили до меня слухи, что ты по молодым бабенкам шастал.
– Глупости! Зина ведь не старуха… Вы сейчас заботьтесь о том, как не подставиться под удар немцев.
– Боюсь, нам ничего уже не поможет… А ты с телегой и конвоем пробьешься через леса и болота.
– Так, может, давайте все вместе… Проложим по карте маршрут, чтоб не сталкиваться с противником, – предложил Рукатов.
– А технику сжечь? И это когда еще есть горючее?.. А с артиллерией что делать? – В глазах полковника Гулыги были укор и страх. – Нет. Не желаю позора. Будем таранить немецкие заслоны до последних сил… Только при явно безысходном положении отдам всем на свой риск приказ пробиваться на восток мелкими группами или переходить на положение партизанских отрядов. На Смоленщине, в тылу врага, уже зашевелилось наше подполье.
– Сейчас трудно судить, что лучше, а что хуже. Главное – сносить голову и не попасть под трибунал, – уныло сказал Рукатов.
– Вот такую задачу я и ставлю перед тобой. А у меня – как получится. Я сейчас в ответе за всех.
22
Вечер пожинает плоды утренних глупостей. Именно об этом уже не впервые размышлял, горько досадуя на себя, майор Рукатов. Сейчас он лежал на расстеленной плащ-палатке рядом с груженной деньгами, покрытой зашнурованным брезентом телегой, держа при себе наготове ручной пулемет. Поблизости, в высокой траве, паслась пара упитанных пегих лошадей, позванивая неснятой сбруей и пофыркивая от лезших в ноздри комаров.
Да, сглупил он, связавшись с этим занозистым младшим политруком Иванютой. Но откуда ему было знать, что в таком сереньком с виду пареньке столько бешенства?.. А могло ведь случиться непоправимое, если б не капитан Пухляков. Застрели он сгоряча Иванюту, сплели бы это обстоятельство воедино с понижением его, Рукатова, в воинском звании за якобы «состряпанное клеветническое дело» на генерала Чумакова, и приговор военного трибунала Рукатову был бы беспощадным…
Где-то на востоке приглушенно взревывали пушки, а по недалекой дороге за болотом все шли и шли на северо-восток колонны немецких машин и тягачей с пушками, скрипели колесами нескончаемые обозы, грохотали и лязгали гусеницами танки. Туда, в сторону дороги, и выставил два секрета майор Рукатов – троих бойцов с автоматами и одной снайперской винтовкой. Парный и одиночный секреты замаскировались на удалении метров ста пятидесяти от груженной деньгами телеги и уже третьи сутки кормили там комаров.
Ни полковник Гулыга, ни подполковник Дуйсенбиев, прокладывавшие маршрут Рукатову, не могли предполагать, что начертанная ими ломаная красная линия на топографической карте, по которой Рукатов должен был провести пароконную телегу, пролегала через самый горячий район близившихся с юга к Смоленску боевых действий, куда сейчас выдвигался вражеский 24-й моторизованный корпус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Смотри, мерзавец, и запомни! – вновь с буйной злобой накинулся он на Рукатова. – Политработники Красной Армии не воруют у государства. И вообще не воруют! А деньги – вот они! – Миша достал из нагрудного кармана гимнастерки две трехрублевые бумажки. Из второго – партбилет и удостоверение личности.
– Не хорохорься, младший политрук, – уже миролюбиво обратился к нему полковник Гулыга, всматриваясь в бумагу – приказ генерала Чумакова. – Какое ранение? – тут же обратился он к троим бойцам, снимавшим с кузова грузовика раненного шальной пулей связиста.
– В плечо, товарищ полковник! Серьезное! – бойко ответил один из красноармейцев. – Сейчас мы его снесем на перевязочный.
Полковник Гулыга, прочитав приказ и не подозревая, что он уже не изменит отчаянного положения дивизии, передал его начальнику штаба Дуйсенбиеву.
– Задача наша меняется коренным образом, – сказал он. – Собирайте наличный руководящий состав, а мы тут посоветуемся, что делать с этими глупыми драчунами.
– Товарищ полковник, я протестую, – мрачно и не очень уверенно сказал Рукатов. – Какая же тут драка? Это чрезвычайное происшествие!.. Более того, преступление: младший по званию ударил старшего по званию!
– А старший по званию не только заподозрил политработника в воровстве, но и пальнул в него из пистолета! Это не чрезвычайное происшествие? – Миша Иванюта уже несколько успокоился и надевал на себя полевое снаряжение.
– Оба хороши, – ответил Гулыга, мучительно размышляя над тем, что ему сейчас предпринять.
Решение принималось без участия младшего политрука Иванюты – зачинщика драки. Гулыга, Рукатов и Пухляков отошли в сторону от машин, и после короткого раздумья полковник вымученно сказал:
– Война, гибнут тысячи, землю свою оставляем, а вы гонор показываете… Глупцы… А вы, капитан, виноваты, что дали разгореться ссоре, – обратился Гулыга к Пухлякову.
– Виноват, товарищ полковник. Я и опомниться не успел, как они сцепились… Но теперь на мне вина, что выбил из руки Алексея Алексеевича пистолет, а он бабахнул в спящего красноармейца.
– Хорошо, что не бабахнул в этого желторотого – в Иванюту, – хмуро заметил Гулыга. – Пришлось бы тебе, Алексей, головой расплачиваться.
– Ошибаетесь! – зло ответил Рукатов. – Я принимал меры самозащиты.
– Не надо было бросать дурацких обвинений! – чуть возвысив голос, сказал капитан Пухляков. – За такое каждый честный человек по морде врезал бы! Я, во всяком случае, тоже…
– Сейчас легко быть умным, – уныло буркнул Рукатов.
– Так вот! – начал подытоживать разговор Гулыга. – Виноваты вы все трое… Случившееся предлагаю оставить пока без последствий – до будущих времен. А там война подскажет нам выход. Деньги надо немедленно под усиленным конвоем отправить в штаб фронта или сдать финансистам штаба любой армии, какая окажется поблизости. Возглавить группу сопровождения приказываю майору Рукатову… Делать вам, Алексей Алексеевич, в нашем штабе после этого позорного мордобоя нечего. Тем более что у вас не прошла контузия. – Затем Гулыга обратился к капитану Пухлякову: – Группу охраны поручаю подобрать вам, товарищ капитан… Деньги везти на повозке.
– Хорошо, – согласился Пухляков. Затем, извинительно глядя на Гулыгу, сказал: – Только я, товарищ полковник, обязан обо всем случившемся доложить радиошифровкой своему руководству: у нас так принято.
– Тогда начнется разбирательство? – встревожился полковник Гулыга, кинув укоризненно-сочувственный взгляд на Рукатова.
– Полагаю, что мы с вами уже провели разбирательство, – миролюбиво произнес Пухляков. – И приняли правильное решение. Я так и доложу…
Когда полковник Гулыга и майор Рукатов остались в отдалении от машин, среди леса, вдвоем, полковник сказал Рукатову:
– На деньги кроме имеющихся сопроводительных банковских документов составим акт… Если исчезнет хоть одна банкнота – не пожалею и тебя – отца моих внуков…
– Батя, вы обо мне слишком плохо думаете.
– Нет, я просто знаю, что легкодоступные ценности часто рождают зло, проливают кровь. Сегодня чуть это уже не случилось… И боюсь, что эта история еще будет иметь продолжение. Особист ведь собирается доносить начальству.
– Я ничего не боюсь: защищался от нападения малахольного. – Рукатов прикоснулся к кобуре с пистолетом. – А сейчас надо думать о главном: как вырваться из вражеских клещей.
– Вот тебе, Алексей, я и даю возможность выбраться. Во имя твоих детей и моих внуков. И не обижай там Зину… А то доходили до меня слухи, что ты по молодым бабенкам шастал.
– Глупости! Зина ведь не старуха… Вы сейчас заботьтесь о том, как не подставиться под удар немцев.
– Боюсь, нам ничего уже не поможет… А ты с телегой и конвоем пробьешься через леса и болота.
– Так, может, давайте все вместе… Проложим по карте маршрут, чтоб не сталкиваться с противником, – предложил Рукатов.
– А технику сжечь? И это когда еще есть горючее?.. А с артиллерией что делать? – В глазах полковника Гулыги были укор и страх. – Нет. Не желаю позора. Будем таранить немецкие заслоны до последних сил… Только при явно безысходном положении отдам всем на свой риск приказ пробиваться на восток мелкими группами или переходить на положение партизанских отрядов. На Смоленщине, в тылу врага, уже зашевелилось наше подполье.
– Сейчас трудно судить, что лучше, а что хуже. Главное – сносить голову и не попасть под трибунал, – уныло сказал Рукатов.
– Вот такую задачу я и ставлю перед тобой. А у меня – как получится. Я сейчас в ответе за всех.
22
Вечер пожинает плоды утренних глупостей. Именно об этом уже не впервые размышлял, горько досадуя на себя, майор Рукатов. Сейчас он лежал на расстеленной плащ-палатке рядом с груженной деньгами, покрытой зашнурованным брезентом телегой, держа при себе наготове ручной пулемет. Поблизости, в высокой траве, паслась пара упитанных пегих лошадей, позванивая неснятой сбруей и пофыркивая от лезших в ноздри комаров.
Да, сглупил он, связавшись с этим занозистым младшим политруком Иванютой. Но откуда ему было знать, что в таком сереньком с виду пареньке столько бешенства?.. А могло ведь случиться непоправимое, если б не капитан Пухляков. Застрели он сгоряча Иванюту, сплели бы это обстоятельство воедино с понижением его, Рукатова, в воинском звании за якобы «состряпанное клеветническое дело» на генерала Чумакова, и приговор военного трибунала Рукатову был бы беспощадным…
Где-то на востоке приглушенно взревывали пушки, а по недалекой дороге за болотом все шли и шли на северо-восток колонны немецких машин и тягачей с пушками, скрипели колесами нескончаемые обозы, грохотали и лязгали гусеницами танки. Туда, в сторону дороги, и выставил два секрета майор Рукатов – троих бойцов с автоматами и одной снайперской винтовкой. Парный и одиночный секреты замаскировались на удалении метров ста пятидесяти от груженной деньгами телеги и уже третьи сутки кормили там комаров.
Ни полковник Гулыга, ни подполковник Дуйсенбиев, прокладывавшие маршрут Рукатову, не могли предполагать, что начертанная ими ломаная красная линия на топографической карте, по которой Рукатов должен был провести пароконную телегу, пролегала через самый горячий район близившихся с юга к Смоленску боевых действий, куда сейчас выдвигался вражеский 24-й моторизованный корпус.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98