В полку сохранился музвзвод, которым командовал лейтенант Наумов. В большинстве случаев он выполнял далеко не музыкальные обязанности: бойцы взвода принимали па аэродроме самолеты, топили баню и помогали выпекать хлеб, расчищали снег и подносили продовольствие. А в тихие и спокойные вечера они веселили души людей. При штабе полка в те дни родилась художественная самодеятельность. Основным ядром этого коллектива были баянист Долголенко, оружейный мастер Фетисов, старшина Чесноков, красноармеец Дмитрий Балагура, старшина Николай Гольцев, лейтенанты Наумов, Гаевский и многие и многие другие.
Программу концертов они составляли сами. В этом самодеятельном коллективе были собраны разные по возрасту и профессии люди, но все одаренные, умеющие играть, петь или танцевать, сочинять стихи и злободневные сатирические куплеты.
Концерты пользовались огромной популярностью. Всегда, когда бойцы из батальонов спускались в ущелье, чтобы помыться в бане или получить продовольствие, и оставались здесь на ночь, они считали большим счастьем побывать на концерте.
Участники боев рассказывали нам об одном таком концерте. Штабная землянка до отказа была забита. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Невысокий настил служил сценой. Выходит, как заправский конферансье, Николай Романович Гольцев.
– Сегодня, как всегда,– объявляет Гольцев,– нашу программу открывает Подснежник – Николай Долголенко.
Все восторженно встречают баяниста, о котором в подразделениях рассказывают целые легенды. Восемнадцатилетний юноша, худенький, застенчивый, быстро провел пальцами по клавишам и полилась по огрубевшим солдатским сердцам строгая мелодия песни:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война...
Потом в “зале” расцветают улыбки, и душа поет вместе с баяном:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч,
Ты говорила, что не забудешь
Милых и ласковых встреч.
Долго не отпускали со сцены баяниста.
Доморощенный конферансье снова вступает в свои права.
– Расскажу я вам,– говорит Гольцев,– одну притчу о Гитлере. Будучи в Риме, посетил он однажды национальный музей. В одном из залов увидел черного с бакенбардами человека в красной рубашке.
– Кто это такой? – полюбопытствовал Гитлер.
– Гарибальди! Народный герой Италии,– разъяснила экскурсовод.
– Гарибальди? Что-то не слыхал такого,– откровенно сказал Гитлер и тут же спросил: – А почему он в красной рубашке?
Экскурсовод сказала:
– Красную рубашку герой надевал на случай ранения, чтобы кровь его, слившись с цветом рубашки, не была видна солдатам, а значит, и их моральный дух в таком случае не будет подорван.
– О! Здорово придумал, – говорит Гитлер. – Значит, я тоже правильно поступил, что надел желтые штаны, когда начал войну против Советского Союза, Солдаты хохотали до слез...
Отряды полковой роты автоматчиков жили в деревянных будках, прилепившихся возле скал. Часто во время метелей и буранов их засыпало снегом.
В центре отряда автоматчиков стоял “штабной” домик, в котором жили командир роты старший лейтенант Дуди я и командир взвода Девятьяров. Отсюда шли боевые задания, сюда заходили утомленные автоматчики с докладом о их выполнении. Особой популярностью и авторитетом пользовался командир роты автоматчиков Авдей Андреевич Дудин. Ему было тогда 24 года, но он имел уже опыт и прочные военные знания, мог свободно ориентироваться в любой обстановке. Это человек сибирской закалки (родом он из Новосибирской области), спокойный, уравновешенный, выносливый и смелый.
Ему верили бойцы и любили за простоту, скромность и храбрость. Сам с группой не раз ходил он на ответственные задания, и в бою вел себя бесстрашно.
Своеобразной ленинской комнатой был “комиссарский” домик замполита Гаевского.
Здесь проводились партийные и комсомольские собрания, Самые смелые и отважные бойцы, проявившие себя в боях, принимались в партию и комсомол.
Особенным праздником автоматчики считали те дни, когда у них находился Подснежник со своим неразлучным баяном. Командир полка Титов не забыл своего обещания и прислал Долголенко на десять дней к автоматчикам.
– Затяни, Коля, для начала нашу родную, автоматную,– сказал Гаевский.
И такая близкая всем песня, поддержанная молодыми голосами автоматчиков, росла и ширилась в землянке, гудела, как снежная лавина:
Меж кавказских хребтов,
За Марухой-горой,
В бой ходил на врагов
Наш боец молодой...
Когда песня умолкла, какой-то боец из новеньких спросил Долголенко:
– А почему тебя все называют Подснежник?
Гаевский уже рассказывал бойцам об этой истории, но сейчас, когда тот, о ком шла речь, был здесь, он тоже попросил:
– Давай, Коля, расскажи. Это всем интересно... Долголенко не любил вспоминать, не хотел казаться мучеником стихии. Но просьбу замполита Гаевского и его ребят он уважил.
– Меня, бывшего курсанта третьего Орджоникидзевского военного пехотного училища, – начал рассказ Долголенко, –направили в 11-й горнострелковый отряд. Я обучился в этом отряде альпинистскому делу за два месяца. Получили мы в ноябре приказ двигаться к Наурскому перевалу, на смену третьему батальону 810-го полка.
Шли мы по трудной горной тропе. На третьи сутки пути нам дали возможность до утра отдохнуть. Легли мы спать на плащ-палатках, укрылись тоже плащ-палатками, а одеты были в шинели, шапки-ушанки. На ногах ботинки альпинистские с шипами.
И вот стали нас на рассвете будить командиры, а мы не можем сбросить с себя плащ-палатки, смотрим друг на друга и смеемся. Каждый из нас пухлый. Лицо надутое, как стеклянное, под глазами мешки водянистые. Никак не поймем, в чем дело? А командиры говорят, что это “горная болезнь”, что через 4–5 часов все пройдет: мы видим, что они и сами такие же.
Подул холодный ветер со снегом, ноги у нас мерзнут. Нам всем выдали валенки. Мы с радостью их надели на ноги и пошли дальше. Добрались до подножья Наура.
В отряде нашем вышло все продовольствие. Сначала получили мы по сухарику, а потом и того не стало. Люди истощали. Отряд терпел голод и холод. При передвижении солдат в боевое охранение и из боевого охранения некоторые наши бойцы попадали под снежные обвалы; просто соскользнет со скалы и только услышишь протяжное “а-а-а-а” и со страху глаза закроешь, помочь уже нечем, и не найдешь его в этих пропастях.
На шестой день, а он выдался солнечный, мы услышали гул самолета. Затем он дал круг над расположением отряда, снизился. Смотрим, открылась дверка, и полетели вниз мешки с сухарями и сахарным песком. Часть мешков упала в район расположения отряда, а часть пролетела дальше и упала метров на триста ниже.
Сахар и сухари разделены были всем поровну – на первый раз нам дали по два или по три сухаря и граммов по 70 или по 100 сахару; не могли отыскать двух мешков сухарей и мешок сахару, которые упали ниже.
Отправились мы как-то с поручением в штаб. Шла с нами группа раненых во главе с лейтенантом И. И. Горовым (Иван Иванович Горовой, проживающий ныне в г. Белая Церковь Киевской области, подтверждает эти факты). Дали нам па дорогу паек па двое суток, и мы рано утром отправились в трудный поход. К ночи, в общем, добрались на перевал Аданге. на котором находилась одна рота 810-го полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Программу концертов они составляли сами. В этом самодеятельном коллективе были собраны разные по возрасту и профессии люди, но все одаренные, умеющие играть, петь или танцевать, сочинять стихи и злободневные сатирические куплеты.
Концерты пользовались огромной популярностью. Всегда, когда бойцы из батальонов спускались в ущелье, чтобы помыться в бане или получить продовольствие, и оставались здесь на ночь, они считали большим счастьем побывать на концерте.
Участники боев рассказывали нам об одном таком концерте. Штабная землянка до отказа была забита. Все стояли, тесно прижавшись друг к другу. Невысокий настил служил сценой. Выходит, как заправский конферансье, Николай Романович Гольцев.
– Сегодня, как всегда,– объявляет Гольцев,– нашу программу открывает Подснежник – Николай Долголенко.
Все восторженно встречают баяниста, о котором в подразделениях рассказывают целые легенды. Восемнадцатилетний юноша, худенький, застенчивый, быстро провел пальцами по клавишам и полилась по огрубевшим солдатским сердцам строгая мелодия песни:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна,
Идет война народная,
Священная война...
Потом в “зале” расцветают улыбки, и душа поет вместе с баяном:
Синенький скромный платочек
Падал с опущенных плеч,
Ты говорила, что не забудешь
Милых и ласковых встреч.
Долго не отпускали со сцены баяниста.
Доморощенный конферансье снова вступает в свои права.
– Расскажу я вам,– говорит Гольцев,– одну притчу о Гитлере. Будучи в Риме, посетил он однажды национальный музей. В одном из залов увидел черного с бакенбардами человека в красной рубашке.
– Кто это такой? – полюбопытствовал Гитлер.
– Гарибальди! Народный герой Италии,– разъяснила экскурсовод.
– Гарибальди? Что-то не слыхал такого,– откровенно сказал Гитлер и тут же спросил: – А почему он в красной рубашке?
Экскурсовод сказала:
– Красную рубашку герой надевал на случай ранения, чтобы кровь его, слившись с цветом рубашки, не была видна солдатам, а значит, и их моральный дух в таком случае не будет подорван.
– О! Здорово придумал, – говорит Гитлер. – Значит, я тоже правильно поступил, что надел желтые штаны, когда начал войну против Советского Союза, Солдаты хохотали до слез...
Отряды полковой роты автоматчиков жили в деревянных будках, прилепившихся возле скал. Часто во время метелей и буранов их засыпало снегом.
В центре отряда автоматчиков стоял “штабной” домик, в котором жили командир роты старший лейтенант Дуди я и командир взвода Девятьяров. Отсюда шли боевые задания, сюда заходили утомленные автоматчики с докладом о их выполнении. Особой популярностью и авторитетом пользовался командир роты автоматчиков Авдей Андреевич Дудин. Ему было тогда 24 года, но он имел уже опыт и прочные военные знания, мог свободно ориентироваться в любой обстановке. Это человек сибирской закалки (родом он из Новосибирской области), спокойный, уравновешенный, выносливый и смелый.
Ему верили бойцы и любили за простоту, скромность и храбрость. Сам с группой не раз ходил он на ответственные задания, и в бою вел себя бесстрашно.
Своеобразной ленинской комнатой был “комиссарский” домик замполита Гаевского.
Здесь проводились партийные и комсомольские собрания, Самые смелые и отважные бойцы, проявившие себя в боях, принимались в партию и комсомол.
Особенным праздником автоматчики считали те дни, когда у них находился Подснежник со своим неразлучным баяном. Командир полка Титов не забыл своего обещания и прислал Долголенко на десять дней к автоматчикам.
– Затяни, Коля, для начала нашу родную, автоматную,– сказал Гаевский.
И такая близкая всем песня, поддержанная молодыми голосами автоматчиков, росла и ширилась в землянке, гудела, как снежная лавина:
Меж кавказских хребтов,
За Марухой-горой,
В бой ходил на врагов
Наш боец молодой...
Когда песня умолкла, какой-то боец из новеньких спросил Долголенко:
– А почему тебя все называют Подснежник?
Гаевский уже рассказывал бойцам об этой истории, но сейчас, когда тот, о ком шла речь, был здесь, он тоже попросил:
– Давай, Коля, расскажи. Это всем интересно... Долголенко не любил вспоминать, не хотел казаться мучеником стихии. Но просьбу замполита Гаевского и его ребят он уважил.
– Меня, бывшего курсанта третьего Орджоникидзевского военного пехотного училища, – начал рассказ Долголенко, –направили в 11-й горнострелковый отряд. Я обучился в этом отряде альпинистскому делу за два месяца. Получили мы в ноябре приказ двигаться к Наурскому перевалу, на смену третьему батальону 810-го полка.
Шли мы по трудной горной тропе. На третьи сутки пути нам дали возможность до утра отдохнуть. Легли мы спать на плащ-палатках, укрылись тоже плащ-палатками, а одеты были в шинели, шапки-ушанки. На ногах ботинки альпинистские с шипами.
И вот стали нас на рассвете будить командиры, а мы не можем сбросить с себя плащ-палатки, смотрим друг на друга и смеемся. Каждый из нас пухлый. Лицо надутое, как стеклянное, под глазами мешки водянистые. Никак не поймем, в чем дело? А командиры говорят, что это “горная болезнь”, что через 4–5 часов все пройдет: мы видим, что они и сами такие же.
Подул холодный ветер со снегом, ноги у нас мерзнут. Нам всем выдали валенки. Мы с радостью их надели на ноги и пошли дальше. Добрались до подножья Наура.
В отряде нашем вышло все продовольствие. Сначала получили мы по сухарику, а потом и того не стало. Люди истощали. Отряд терпел голод и холод. При передвижении солдат в боевое охранение и из боевого охранения некоторые наши бойцы попадали под снежные обвалы; просто соскользнет со скалы и только услышишь протяжное “а-а-а-а” и со страху глаза закроешь, помочь уже нечем, и не найдешь его в этих пропастях.
На шестой день, а он выдался солнечный, мы услышали гул самолета. Затем он дал круг над расположением отряда, снизился. Смотрим, открылась дверка, и полетели вниз мешки с сухарями и сахарным песком. Часть мешков упала в район расположения отряда, а часть пролетела дальше и упала метров на триста ниже.
Сахар и сухари разделены были всем поровну – на первый раз нам дали по два или по три сухаря и граммов по 70 или по 100 сахару; не могли отыскать двух мешков сухарей и мешок сахару, которые упали ниже.
Отправились мы как-то с поручением в штаб. Шла с нами группа раненых во главе с лейтенантом И. И. Горовым (Иван Иванович Горовой, проживающий ныне в г. Белая Церковь Киевской области, подтверждает эти факты). Дали нам па дорогу паек па двое суток, и мы рано утром отправились в трудный поход. К ночи, в общем, добрались на перевал Аданге. на котором находилась одна рота 810-го полка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125