..
Пропыленный, насквозь выгоревший на солнце райкомовский “газик” увозил нас из Казанки. Позади осталось и прощание с Василием Егоровичем и его милой семьей, и пруд с рыболовами по илистым берегам. Снова потянулись колхозные и совхозные поля по сторонам. Они были полны машин и людей – шла уборка кукурузы. Крепкие молодые ребята, обнаженные до пояса, ставили вдоль дороги новую электрическую линию. Дорожники, щурясь от яркого солнца, подновляли асфальт. Продолжалась жизнь на спасенной земле.
Некоторое время спустя мы получили новое письмо от Василия Егоровича. Порадовал прежде всего тон письма – какой-то очень светлый, жизнерадостный. Да и вести, какие он сообщал, были хорошими. Приезжал из Николаева специальный человек из газеты по вопросу установления пенсий семьям погибших. “Меня приглашают в школы выступать и рассказывать о ребятах. Пойду обязательно всюду, но прежде, наверное, в ту, где учатся дети мои (одна теперь в десятом, а другая – в третьем!). Теперь-то они чуть ли не заставляют меня “разводить канцелярию”, чтоб рассказать поинтереснее...”
Встречи
Накануне 45-й годовщины Советской Армии Карачаево-Черкесский обком комсомола пригласил в гости к молодежи области Никифора Степановича Васильева – бывшего комиссара 810-го полка, который живет сейчас в Краснодаре. В это время мы уже имели связь с бывшим замполитом роты автоматчиков киевлянином Андреем Николаевичем Гаевским. Связались с ним по телефону и тоже пригласили прибыть на встречу. Когда сообщили, что приезжает Васильев, у него задрожал голос:
– Я постараюсь прилететь,– взволнованно говорил Гаевский.– Вы не представляете, какое это счастье через два десятка лет встретить своего боевого комиссара.
В телефонном разговоре Гаевский сделал для нас неожиданное открытие: он назвал адрес командира взвода разведки Василия Федоровича Толкачева. Того самого Толкачева, о котором еще в начале наших поисков рассказал бывший разведчик 810-го полка Иван Васильевич Подкопаев.
Оказывается, Толкачев, прочитав в “Комсомольской правде” воспоминания Гаевского, прислал своему боевому другу теплое письмо. Итак, адрес Толкачева был в наших руках: Тамбовская область, Мичуринский район, село Тормасово. На письмо Толкачев ответил телеграммой, в которой было лишь одно слово: “Еду!”
Так спустя 20 лет встретились три ветерана, три однополчанина, встретились на тон земле, на которой героически сражались. Трудно передать словами эту сердечную и трогательную встречу. Они обнимали и целовали друг друга, не стыдились слез. Несмотря на годы разлуки, узнали друг друга. Не сразу завязался разговор. Им хотелось помолчать, насмотреться. Как родные братья, гладили друг другу волосы, подолгу смотрели в глаза и затем уже сообща выясняли, кто как изменился за эти годы, по каким дорогам жизни пришлось пройти каждому.
И Толкачев, и Гаевский с большой человеческой теплотой отзывались о своем комиссаре. Они его знают как исключительно скромного, чуткого человека, настоящего коммуниста. Он в те трудные дни был поистине отцом солдат. Вспомнили такой эпизод: однажды во время перехода по крутым отрогам ледника Васильев оступился и чуть не полетел в пропасть. Рискуя собственной жизнью, солдаты спасли жизнь своего комиссара. Ветераны вспоминали и фуфайку Васильева, изрешеченную пулями.
– Наш комиссар,– шутит Толкачев,– родился, видимо, в счастливой рубашке, его вражеские пули не брали.
Сам Васильев больше всего рассказывал о людях полка. О себе он сказал лишь несколько общих слов: после марухских боев был в действующей армии до конца войны, вышел в отставку в звании подполковника, сейчас работает в Краснодаре.
Васильев, среднего роста человек, с ясными, внимательными глазами, подкупает своей скромностью. Он умеет найти невидимые нити к сердцам людей. Ветераны марухских боев, собравшиеся во время этой встречи, и сейчас считали его своим комиссаром, внимательно прислушивались к его мнению по любому вопросу.
Василий Федорович Толкачев выглядит старше своих лет. Большая шевелюра густо усеяна сединой. На лице, преждевременно изрезанном неглубокими морщинками, можно заметить следы пережитого. Но десятки ранений, сто смертей, которые ежедневно смотрели в глаза Толкачеву, не сломили его веселого характера. Он без конца шутит, вспоминая дни боевые.
– В моих глазах, – говорит улыбаясь Васильев, – Толкачев и сейчас разведчик, такой же непоседа, каким был и тогда. Не представляю тебя учителем.
– Будьте спокойны. Дисциплинка у меня железная и в школе, и дома...
– Я в этом не сомневаюсь.
Васильев снова с отцовской нежностью посмотрел на Толкачева, похлопал его по плечу и неожиданно расхохотался.
– Я вспомнил один интересный эпизод, – начал рассказывать Васильев. – Было трудно, очень трудно. Несколько дней мы буквально голодали, поэтому и среда офицеров штаба полка невольно возникали не столько шутливые, сколько горестные размышления о еде. Ведь не случайно в пословице народной говорится: голодной куме – и хлеб на уме.
Не помню, кто-то сказал:
– Завтра христианский праздник, и фрицы, видимо, отметят его банкетом.
– Не мешало бы попасть к ним за стол,– пошутил один офицер.
– Нас туда не пустят,– продолжал третий.– Вот Толкачева они бы приняли. Он у них часто бывает в “гостях”, и они его считают “своим” парнем.
Толкачева эти дружеские остроты задели за живое, и он, что-то недовольно буркнув себе под нос, вышел из землянки на очередную ночную вылазку в тыл врага.
А на рассвете мы были потрясены, когда увидели Толкачева и его разведчиков, выгружавших из мешков трофеи: муку, консервы, печенье, конфеты.
– Кушайте, друзья, на здоровье,– с легкой иронией отвечал на вчерашние остроты Толкачев.– Все равно у егерей теперь банкет не состоится и мука им теперь не нужна...
– Долго потом “разыгрывали” Толкачева, как он немцев “накормил”, – закончил свой рассказ Васильев, снова глядя на разведчика.
– Да, да, – смущенно улыбнулся Василий Федорович, – было такое дело...
Много замечательных боевых дел совершил бесстрашный разведчик Василий Федорович Толкачев. Об этом рассказывает Андрей Николаевич Раевский, которому приходилось вместе с другом ходить в тыл врага. Об этом широко писала в те дни солдатская газета “Герой Родины”.
Сам Толкачев о себе говорит скупо:
– Когда началась война, я был курсантом Бакинского пехотного училища. Окончив его по сокращенной программе и получив звание младшего лейтенанта, прибыл в 810-й стрелковый полк 394-й дивизии. Помню, перед маршем на перевал командир полка майор Смирнов и комиссар полка старший политрук Васильев собрали коммунистов и комсомольцев и объяснили задачу. Я понял, что предстоят тяжелые бои с отборными частями фашистов. Хотелось вступить в бой комсомольцем, ведь мне было тогда всего двадцать лет. Так что, идя на Марухскпй перевал, я имел в кармане комсомольский билет.
А идти на встречу с врагом взводу разведчиков младшего лейтенанта Толкачева пришлось первому. Первым спустился в ущелье, первым вступил на ледник. А он оказался коварным. Идет человек и вдруг исчезает в глубокой трещине, скрытой под снегом.
– Попал и я в такую трещину, – говорит Толкачев. – И если бы не шагавший рядом со мной солдат, не выбраться бы мне оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Пропыленный, насквозь выгоревший на солнце райкомовский “газик” увозил нас из Казанки. Позади осталось и прощание с Василием Егоровичем и его милой семьей, и пруд с рыболовами по илистым берегам. Снова потянулись колхозные и совхозные поля по сторонам. Они были полны машин и людей – шла уборка кукурузы. Крепкие молодые ребята, обнаженные до пояса, ставили вдоль дороги новую электрическую линию. Дорожники, щурясь от яркого солнца, подновляли асфальт. Продолжалась жизнь на спасенной земле.
Некоторое время спустя мы получили новое письмо от Василия Егоровича. Порадовал прежде всего тон письма – какой-то очень светлый, жизнерадостный. Да и вести, какие он сообщал, были хорошими. Приезжал из Николаева специальный человек из газеты по вопросу установления пенсий семьям погибших. “Меня приглашают в школы выступать и рассказывать о ребятах. Пойду обязательно всюду, но прежде, наверное, в ту, где учатся дети мои (одна теперь в десятом, а другая – в третьем!). Теперь-то они чуть ли не заставляют меня “разводить канцелярию”, чтоб рассказать поинтереснее...”
Встречи
Накануне 45-й годовщины Советской Армии Карачаево-Черкесский обком комсомола пригласил в гости к молодежи области Никифора Степановича Васильева – бывшего комиссара 810-го полка, который живет сейчас в Краснодаре. В это время мы уже имели связь с бывшим замполитом роты автоматчиков киевлянином Андреем Николаевичем Гаевским. Связались с ним по телефону и тоже пригласили прибыть на встречу. Когда сообщили, что приезжает Васильев, у него задрожал голос:
– Я постараюсь прилететь,– взволнованно говорил Гаевский.– Вы не представляете, какое это счастье через два десятка лет встретить своего боевого комиссара.
В телефонном разговоре Гаевский сделал для нас неожиданное открытие: он назвал адрес командира взвода разведки Василия Федоровича Толкачева. Того самого Толкачева, о котором еще в начале наших поисков рассказал бывший разведчик 810-го полка Иван Васильевич Подкопаев.
Оказывается, Толкачев, прочитав в “Комсомольской правде” воспоминания Гаевского, прислал своему боевому другу теплое письмо. Итак, адрес Толкачева был в наших руках: Тамбовская область, Мичуринский район, село Тормасово. На письмо Толкачев ответил телеграммой, в которой было лишь одно слово: “Еду!”
Так спустя 20 лет встретились три ветерана, три однополчанина, встретились на тон земле, на которой героически сражались. Трудно передать словами эту сердечную и трогательную встречу. Они обнимали и целовали друг друга, не стыдились слез. Несмотря на годы разлуки, узнали друг друга. Не сразу завязался разговор. Им хотелось помолчать, насмотреться. Как родные братья, гладили друг другу волосы, подолгу смотрели в глаза и затем уже сообща выясняли, кто как изменился за эти годы, по каким дорогам жизни пришлось пройти каждому.
И Толкачев, и Гаевский с большой человеческой теплотой отзывались о своем комиссаре. Они его знают как исключительно скромного, чуткого человека, настоящего коммуниста. Он в те трудные дни был поистине отцом солдат. Вспомнили такой эпизод: однажды во время перехода по крутым отрогам ледника Васильев оступился и чуть не полетел в пропасть. Рискуя собственной жизнью, солдаты спасли жизнь своего комиссара. Ветераны вспоминали и фуфайку Васильева, изрешеченную пулями.
– Наш комиссар,– шутит Толкачев,– родился, видимо, в счастливой рубашке, его вражеские пули не брали.
Сам Васильев больше всего рассказывал о людях полка. О себе он сказал лишь несколько общих слов: после марухских боев был в действующей армии до конца войны, вышел в отставку в звании подполковника, сейчас работает в Краснодаре.
Васильев, среднего роста человек, с ясными, внимательными глазами, подкупает своей скромностью. Он умеет найти невидимые нити к сердцам людей. Ветераны марухских боев, собравшиеся во время этой встречи, и сейчас считали его своим комиссаром, внимательно прислушивались к его мнению по любому вопросу.
Василий Федорович Толкачев выглядит старше своих лет. Большая шевелюра густо усеяна сединой. На лице, преждевременно изрезанном неглубокими морщинками, можно заметить следы пережитого. Но десятки ранений, сто смертей, которые ежедневно смотрели в глаза Толкачеву, не сломили его веселого характера. Он без конца шутит, вспоминая дни боевые.
– В моих глазах, – говорит улыбаясь Васильев, – Толкачев и сейчас разведчик, такой же непоседа, каким был и тогда. Не представляю тебя учителем.
– Будьте спокойны. Дисциплинка у меня железная и в школе, и дома...
– Я в этом не сомневаюсь.
Васильев снова с отцовской нежностью посмотрел на Толкачева, похлопал его по плечу и неожиданно расхохотался.
– Я вспомнил один интересный эпизод, – начал рассказывать Васильев. – Было трудно, очень трудно. Несколько дней мы буквально голодали, поэтому и среда офицеров штаба полка невольно возникали не столько шутливые, сколько горестные размышления о еде. Ведь не случайно в пословице народной говорится: голодной куме – и хлеб на уме.
Не помню, кто-то сказал:
– Завтра христианский праздник, и фрицы, видимо, отметят его банкетом.
– Не мешало бы попасть к ним за стол,– пошутил один офицер.
– Нас туда не пустят,– продолжал третий.– Вот Толкачева они бы приняли. Он у них часто бывает в “гостях”, и они его считают “своим” парнем.
Толкачева эти дружеские остроты задели за живое, и он, что-то недовольно буркнув себе под нос, вышел из землянки на очередную ночную вылазку в тыл врага.
А на рассвете мы были потрясены, когда увидели Толкачева и его разведчиков, выгружавших из мешков трофеи: муку, консервы, печенье, конфеты.
– Кушайте, друзья, на здоровье,– с легкой иронией отвечал на вчерашние остроты Толкачев.– Все равно у егерей теперь банкет не состоится и мука им теперь не нужна...
– Долго потом “разыгрывали” Толкачева, как он немцев “накормил”, – закончил свой рассказ Васильев, снова глядя на разведчика.
– Да, да, – смущенно улыбнулся Василий Федорович, – было такое дело...
Много замечательных боевых дел совершил бесстрашный разведчик Василий Федорович Толкачев. Об этом рассказывает Андрей Николаевич Раевский, которому приходилось вместе с другом ходить в тыл врага. Об этом широко писала в те дни солдатская газета “Герой Родины”.
Сам Толкачев о себе говорит скупо:
– Когда началась война, я был курсантом Бакинского пехотного училища. Окончив его по сокращенной программе и получив звание младшего лейтенанта, прибыл в 810-й стрелковый полк 394-й дивизии. Помню, перед маршем на перевал командир полка майор Смирнов и комиссар полка старший политрук Васильев собрали коммунистов и комсомольцев и объяснили задачу. Я понял, что предстоят тяжелые бои с отборными частями фашистов. Хотелось вступить в бой комсомольцем, ведь мне было тогда всего двадцать лет. Так что, идя на Марухскпй перевал, я имел в кармане комсомольский билет.
А идти на встречу с врагом взводу разведчиков младшего лейтенанта Толкачева пришлось первому. Первым спустился в ущелье, первым вступил на ледник. А он оказался коварным. Идет человек и вдруг исчезает в глубокой трещине, скрытой под снегом.
– Попал и я в такую трещину, – говорит Толкачев. – И если бы не шагавший рядом со мной солдат, не выбраться бы мне оттуда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125