В самом деле, о двух бесконечных субстанциях мыслить невозможно, и если субстанция никем не создана, то, стало быть, она одна и существует. Она существо, которое состоит из бесчисленных атрибутов (качеств), из которых каждый бесконечен или в высшей степени совершенен.
Вывод: бог есть природа или субстанция.
— Почему, однако, люди измышляют сверхъестественные силы, надмировые существа, именуя их богами? — спросил Ольденбург.
— Боготворство объясняется формулой: люди судят обо всем по себе, — пояснил философ. — Так как люди находят в себе и вне себя немало средств, весьма полезных, как-то: глаза для зрения, зубы для жевания, растения и животных для питания, солнце для освещения, море для выкармливания рыб и т. д., то отсюда и произошло, что они смотрят на все естественные вещи как на средства для своей пользы. Они знают, что эти средства ими найдены, а не приготовлены ими самими, и это дает им повод верить, что есть кто-то другой, кто приготовил эти средства для их пользования. В самом деле, взглянув на вещи, как на средства, они не могли уже думать, что эти вещи сами себя сделали таковыми. Но по аналогии с теми средствами, которые они сами обыкновенно приготовляют для себя, они должны были заключить, что есть какой-то или какие-то правители природы, одаренные волей и свободой. О характере этих правителей они судят по своему собственному.
— И люди по аналогии с собственной природой, — добавил Спиноза, — приписывают богам человеческие качества: гнев и милость, любовь и ненависть, радость и печаль. Посмотрите, прошу вас, — воскликнул Спиноза, — до чего дошло! Среди стольких удобств природы люди должны были обнаружить также немало и неудобств, каковы бури, землетрясения, болезни и т. д., и предположили, что это случилось потому, что боги были разгневаны понесенными ими от людей обидами или погрешностями, допущенными в их почитании. И хотя опыт ежедневно говорил против этого и показывал в бесчисленных примерах, что польза и вред выпадают без разбора как на долю благочестивых, так и на долю нечестивых, однако же от укоренившегося предрассудка люди не отстали.
Спиноза доверительно сообщил Ольденбургу, что он обдумывает «особый трактатец», в котором центральное место займет вопрос о тождестве бога и природы, о том, каким образом вещи начали существовать и в какого рода зависимости они находятся от первопричины.
— Но, — говорил философ, — я откладываю этот труд в сторону, так как еще не имею определенного решения касательно его издания. Я боюсь, как бы нынешние теологи не почувствовали себя оскорбленными и не набросились бы на меня с обычною для них ненавистью, — на меня, которого так страшат всякого рода ссоры.
— Я решительно посоветовал бы вам не скрывать от ученых тех результатов, которых вы достигли в философии благодаря проницательности вашего ума и вашей учености. Опубликуйте их, — настоятельно рекомендовал Ольденбург, — какой бы визг ни подняли посредственные теологи.
— Вы говорите, «посредственные теологи». Да разве только они? Любые теологи «поднимут визг», пользуясь вашим выражением, — сказал Спиноза, — и те, которые постулируют бога, помещая его в заоблачный мир, и смотрят на него как на вершителя судеб природы и человека.
— Ваша мудрость, — подчеркнул Ольденбург, — позволит вам изложить ваши мысли и взгляды с возможной умеренностью. Все прочее предоставьте судьбе. Достойнейший муж, отбросьте всякий страх и опасение раздражить разных ничтожных людишек нашего времени. Уже достаточно угождали невежеству и ничтожеству. Распустим паруса истинной науки и проникнем в святилище природы глубже, чем это делалось до сих пор.
На основании бесед Спинозы с Ольденбургом и первых писем к нему мы можем заключить, что начальный период становления философии Спинозы был завершен. К этому времени он критически переоценил приобретенные в школе Эндена и в кругу коллегиантов знания, выработал основные принципы нового мировоззрения и был полностью подготовлен к самостоятельному проникновению «в святилище природы», освобожденной от мистики и сверхчувственных сил.
Суверенитет разума
Первый труд Спинозы, связанный с Рейнсбургом, — это «Трактат об усовершенствовании разума». В нем все ясно, как луч солнца. Трактат содержит кое-какие автобиографические данные, по которым можно прочесть всю партитуру пройденного пути философа. Развивая мысль «Краткого трактата» о суетности богатства и любострастия, Спиноза в новом произведении ссылается на опыт, на практику капиталистического города. Наблюдения жизни Амстердама вызывали в нем отвращение как к ничтожеству и спеси аристократов, так и к стяжательству и корыстолюбию купцов. Буржуазный быт Голландии, заменивший устои средневековья, породил основы, извращающие человеческую природу и превращающие жизнь в постоянное страдание.
Спиноза стоял у колыбели буржуазного общества и угадал последствия «чистогана», безжалостно превращающего «личное достоинство человека в меновую стоимость». Все идет вкривь. Все склоняются перед золотым идолом. Но золотой телец, который самодержавно царил над людьми в век капиталистического накопления, не стал кумиром Спинозы. Его идеал — философия, верно выражающая сущность и единство природы, формирующая человека — господина своих страстей, направляющая сознание на путь глубокого и истинного отражения первопричины и ее существенных связей со всеми вещами.
Земля, дай мне кореньев, а того,
Кто лучшее найти в тебе замыслит,
Своим сильнейшим ядом услади.
Что вижу? Золото? Ужели правда?
Сверкающее, желтое... Нет-нет,
Я золото не почитаю, боги;
Кореньев только я просил. О небо,
Тут золота достаточно вполне,
Чтоб черное успешно сделать белым,
Уродство — красотою, зло — добром,
Трусливого — отважным, старца — юным
И низость — благородством. Так зачем
Вы дали мне его? Зачем, о боги?
От вас самих оно жрецов отторгнет,
Подушку вытащит из-под голов
У тех, кто умирает. О, я знаю,
Что этот желтый раб начнет немедля
И связывать и расторгать обеты;
Благословлять, что проклято; проказу
Заставит обожать, возвысить вора,
Ему даст титул и почет всеобщий
И на скамью сенаторов посадит...
(Шeкспир, «Тимон Афинский»)
Многие страницы «Трактата об усовершенствовании разума» с вдохновенной силой отвергают любострастие, славу и богатство, показывая, «сколько бед и горестей идет за ним вослед». Любострастие, оно так сковывает помыслы, что препятствует думать о другом; «между тем за вкушением этого следует величайшая скорбь, которая хотя и не связывает духа, но смущает и притупляет его». Есть много примеров, когда люди претерпевали преследования и даже смерть ради богатства. Немало примеров и того, как ради достижения или удержания пустой славы люди шли на любые жертвы.
Подводя итоги амстердамской жизни, Спиноза говорит, что и он был во власти общепринятых представлений о радостях жизни. Действительно, я видел, рассказывает он, что «нахожусь в величайшей опасности и вынужден изо всех сил искать средства помощи... Так больной, страдающий смертельным недугом, предвидя верную смерть, если не будет найдено средство помощи, вынужден всеми силами искать это средство, хотя бы и недостоверное, ибо в нем заключена вся его надежда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Вывод: бог есть природа или субстанция.
— Почему, однако, люди измышляют сверхъестественные силы, надмировые существа, именуя их богами? — спросил Ольденбург.
— Боготворство объясняется формулой: люди судят обо всем по себе, — пояснил философ. — Так как люди находят в себе и вне себя немало средств, весьма полезных, как-то: глаза для зрения, зубы для жевания, растения и животных для питания, солнце для освещения, море для выкармливания рыб и т. д., то отсюда и произошло, что они смотрят на все естественные вещи как на средства для своей пользы. Они знают, что эти средства ими найдены, а не приготовлены ими самими, и это дает им повод верить, что есть кто-то другой, кто приготовил эти средства для их пользования. В самом деле, взглянув на вещи, как на средства, они не могли уже думать, что эти вещи сами себя сделали таковыми. Но по аналогии с теми средствами, которые они сами обыкновенно приготовляют для себя, они должны были заключить, что есть какой-то или какие-то правители природы, одаренные волей и свободой. О характере этих правителей они судят по своему собственному.
— И люди по аналогии с собственной природой, — добавил Спиноза, — приписывают богам человеческие качества: гнев и милость, любовь и ненависть, радость и печаль. Посмотрите, прошу вас, — воскликнул Спиноза, — до чего дошло! Среди стольких удобств природы люди должны были обнаружить также немало и неудобств, каковы бури, землетрясения, болезни и т. д., и предположили, что это случилось потому, что боги были разгневаны понесенными ими от людей обидами или погрешностями, допущенными в их почитании. И хотя опыт ежедневно говорил против этого и показывал в бесчисленных примерах, что польза и вред выпадают без разбора как на долю благочестивых, так и на долю нечестивых, однако же от укоренившегося предрассудка люди не отстали.
Спиноза доверительно сообщил Ольденбургу, что он обдумывает «особый трактатец», в котором центральное место займет вопрос о тождестве бога и природы, о том, каким образом вещи начали существовать и в какого рода зависимости они находятся от первопричины.
— Но, — говорил философ, — я откладываю этот труд в сторону, так как еще не имею определенного решения касательно его издания. Я боюсь, как бы нынешние теологи не почувствовали себя оскорбленными и не набросились бы на меня с обычною для них ненавистью, — на меня, которого так страшат всякого рода ссоры.
— Я решительно посоветовал бы вам не скрывать от ученых тех результатов, которых вы достигли в философии благодаря проницательности вашего ума и вашей учености. Опубликуйте их, — настоятельно рекомендовал Ольденбург, — какой бы визг ни подняли посредственные теологи.
— Вы говорите, «посредственные теологи». Да разве только они? Любые теологи «поднимут визг», пользуясь вашим выражением, — сказал Спиноза, — и те, которые постулируют бога, помещая его в заоблачный мир, и смотрят на него как на вершителя судеб природы и человека.
— Ваша мудрость, — подчеркнул Ольденбург, — позволит вам изложить ваши мысли и взгляды с возможной умеренностью. Все прочее предоставьте судьбе. Достойнейший муж, отбросьте всякий страх и опасение раздражить разных ничтожных людишек нашего времени. Уже достаточно угождали невежеству и ничтожеству. Распустим паруса истинной науки и проникнем в святилище природы глубже, чем это делалось до сих пор.
На основании бесед Спинозы с Ольденбургом и первых писем к нему мы можем заключить, что начальный период становления философии Спинозы был завершен. К этому времени он критически переоценил приобретенные в школе Эндена и в кругу коллегиантов знания, выработал основные принципы нового мировоззрения и был полностью подготовлен к самостоятельному проникновению «в святилище природы», освобожденной от мистики и сверхчувственных сил.
Суверенитет разума
Первый труд Спинозы, связанный с Рейнсбургом, — это «Трактат об усовершенствовании разума». В нем все ясно, как луч солнца. Трактат содержит кое-какие автобиографические данные, по которым можно прочесть всю партитуру пройденного пути философа. Развивая мысль «Краткого трактата» о суетности богатства и любострастия, Спиноза в новом произведении ссылается на опыт, на практику капиталистического города. Наблюдения жизни Амстердама вызывали в нем отвращение как к ничтожеству и спеси аристократов, так и к стяжательству и корыстолюбию купцов. Буржуазный быт Голландии, заменивший устои средневековья, породил основы, извращающие человеческую природу и превращающие жизнь в постоянное страдание.
Спиноза стоял у колыбели буржуазного общества и угадал последствия «чистогана», безжалостно превращающего «личное достоинство человека в меновую стоимость». Все идет вкривь. Все склоняются перед золотым идолом. Но золотой телец, который самодержавно царил над людьми в век капиталистического накопления, не стал кумиром Спинозы. Его идеал — философия, верно выражающая сущность и единство природы, формирующая человека — господина своих страстей, направляющая сознание на путь глубокого и истинного отражения первопричины и ее существенных связей со всеми вещами.
Земля, дай мне кореньев, а того,
Кто лучшее найти в тебе замыслит,
Своим сильнейшим ядом услади.
Что вижу? Золото? Ужели правда?
Сверкающее, желтое... Нет-нет,
Я золото не почитаю, боги;
Кореньев только я просил. О небо,
Тут золота достаточно вполне,
Чтоб черное успешно сделать белым,
Уродство — красотою, зло — добром,
Трусливого — отважным, старца — юным
И низость — благородством. Так зачем
Вы дали мне его? Зачем, о боги?
От вас самих оно жрецов отторгнет,
Подушку вытащит из-под голов
У тех, кто умирает. О, я знаю,
Что этот желтый раб начнет немедля
И связывать и расторгать обеты;
Благословлять, что проклято; проказу
Заставит обожать, возвысить вора,
Ему даст титул и почет всеобщий
И на скамью сенаторов посадит...
(Шeкспир, «Тимон Афинский»)
Многие страницы «Трактата об усовершенствовании разума» с вдохновенной силой отвергают любострастие, славу и богатство, показывая, «сколько бед и горестей идет за ним вослед». Любострастие, оно так сковывает помыслы, что препятствует думать о другом; «между тем за вкушением этого следует величайшая скорбь, которая хотя и не связывает духа, но смущает и притупляет его». Есть много примеров, когда люди претерпевали преследования и даже смерть ради богатства. Немало примеров и того, как ради достижения или удержания пустой славы люди шли на любые жертвы.
Подводя итоги амстердамской жизни, Спиноза говорит, что и он был во власти общепринятых представлений о радостях жизни. Действительно, я видел, рассказывает он, что «нахожусь в величайшей опасности и вынужден изо всех сил искать средства помощи... Так больной, страдающий смертельным недугом, предвидя верную смерть, если не будет найдено средство помощи, вынужден всеми силами искать это средство, хотя бы и недостоверное, ибо в нем заключена вся его надежда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57