Мне вдруг стало трудно писать. Сердце мое то сжимается, то рвется куда-то ввысь.
Должна же я сказать тебе, что пламень сердца моего, мечту мою сокровенную зовут... только не проговорись, никому ни слова, ради всего святого!
Ты его знаешь. Он неоднократно бывал у Корнелиуса Мормана, где бывали и ты, и твой врач Боуместер, и красавец Мейер, и актриса Лина, и я, и многие другие.
Он — ослепительный свет, нежный и суровый, величественный и скромный, мудрый философ и глупый мальчик, застенчивый и энергичный, прекрасный Бенедикт Спиноза.
Кому он первому дал свой «Краткий трактат» — знаешь?
Мне.
Бисерным почерком на латинском языке исписанные три тетрадки. Я их читала и перечитывала. Была захвачена пылкостью его мысли, логикой и правдой этого удивительного человека.
Бесценная моя Иаиль! Мудрость Спинозы озарит человечество, его правдой будут жить тысячи, миллионы сердец.
Взявшись под руки, мы с ним безмолвно брели по мостику, перекинутому через канал, соединяющий Фляенбург с Амстердамом. Затем долго гуляли вдоль канала по обсаженным цветами дорожкам. Истомленная предчувствием, я случайно коснулась его волос и вся застыла, а вместе со мной застыли в молчании цветы и деревья. Я ожидала ласки, поцелуя, первого поцелуя любимого...
Когда настал час расставания, я ему вернула «Трактат» и сказала: «Я отметила в нем слова, которые хотела бы вернуть, как свои; вы найдете их».
Он взял «Трактат», спрятал в карман. На прощание я подала руку, он надолго задержал ее в своей и еле-еле слышно молвил: «Я хотел бы, чтобы это мгновение стало вечностью. Но, увы, оно не прочно, как и этот мостик, соединяющий наш еврейский квартал с городом. Только единицы таких, как вы, рискнут пройти по нему».
Я не сдержалась и страстно выпалила ему в ответ: «Нет, Бенедикт! Скоро этот мостик станет дорогой паломничества многих людей. И вместе с ними вы перейдете по нему в большой мир, где столько жаждущих узнать истину ждут вас».
Спиноза тогда сказал слова, которые запомнятся мне навеки: «Я никогда не встречал такой женщины, как вы, Мария».
Голубушка Иаиль! Я не помню, как мы расстались, но сердце мое было переполнено радостью неописуемой, пламенной, всепоглощающей...
Ты хочешь знать, какие слова я выделила в «Трактате» как свои. Приведу их тебе, они выписаны мною и занесены в мой дневник. Вот они, читай: «С любовью дело обстоит так, что мы никогда не стремимся избавиться от нее по следующим двум причинам, так как это невозможно и так как необходимо, чтобы мы не избавились от нее. Необходимо потому, что мы не смогли бы существовать, не испытывая наслаждения от чего-либо, с чем мы соединяемся и благодаря чему мы укрепляемся. Чем больше и прекраснее предмет, тем больше и прекраснее любовь».
Как ты, моя дорогая, думаешь, прочтет он это место, поймет меня? Он ведь и мудрый и такой несообразительный. О боже! Открой ему глаза и покажи ему мою душу!
Пиши мне и люби свою маленькую Мари.
P. S. Через несколько дней, в воскресенье, Бенедикт будет читать свой «Трактат» друзьям-коллегиантам. Дорогая моя, обязательно приходи к Морманам.
Нежно тебя целует
твоя К.-М.».
«Краткий трактат» выдвинул Спинозу в идеологи наиболее радикально настроенной буржуазной интеллигенции республиканской Голландии. Слава Спинозы ширилась. Передовые амстердамцы восхищались его умом. Молодежь к нему прислушивалась, разделяла его взгляды. Многие люди амстердамского общества примкнули к спинозизму.
Рабби, предавшие еще совсем молодого Спинозу малому отлучению, следили за поступками и действиями «неблагонадежного» члена общины. После того как стало известно, что Бенедикт написал «богохульное» сочинение, они решили принять резкие меры против «блудного сына». 25 июля 1656 года Спинозу вызвали в судилище общины. За столом, покрытым бархатной скатертью черного цвета, сидели Саул Мортейро, Менассе бен-Израиль и Ицхок Абоав. Они с тревогой ожидали прихода Спинозы. Им казалось, что мятежника можно еще вернуть на путь господний. Во всяком случае, им этого сильно хотелось. Менассе резонно заявил: потерять Спинозу означает потерять одного из лучших умов общины. Саул добавил: «Если Спиноза не будет служить богу, то станет орудием сатаны».
Но как воздействовать на Баруха? Саул Мортейро и Менассе бен-Израиль считали, что лучшим средством являются запугивание, угрозы. «Примером этому, — говорили они, — могут послужить действия руководителей общины по отношению к врачу Даниэлю Праде. Ведь как только пригрозили наложить на него анафему, он порвал с богохульниками и даже перестал якшаться со Спинозой».
Ицхок Абоав считал, что на Баруха можно воздействовать ласками, доводами благоразумия.
Не успели они выработать единую линию поведения, как в судилище появился Спиноза со словами:
— Мир вам, господа!
— Царит ли мир в сердце твоем? — спросил Саул.
— Уже давно мы имеем сведения о скверных твоих деяниях и мыслях. Поклянись нам, — потребовал Менассе, — что не будешь лгать судилищу.
— Ложь и фальшь, — ответил Спиноза, — не в моей натуре, для чего клясться?
— Так скажи же нам, — обратился к нему Ицхок, — почему ты отстранился от святых дел общины?
— Святые дела? Что это?
— Заветы отцов, несущие избавление, — сурово произнес Саул.
— Заветы и их исполнение никого не избавляют, — спокойно ответил Спиноза.
— Значит, страдания народа будут вечны? — поинтересовался Саул.
— Я не хочу сказать, что избавление не придет. Ведь жизнь народа, как и жизнь человека, так изменчива. Но я уверен, что избавление наступит лишь в том случае, когда народ откажется от своих суеверий и не допустит, чтобы слепой фанатизм ослаблял его дух.
— Можешь не продолжать. Эти речи нам известны, — прервал его Менассе.
— Чего же вы тогда хотите от меня? — спросил Спиноза.
— Барух, я хочу поговорить с тобой искренне, как твой первый учитель, — умоляюще сказал Ицхок. — Ты водишь греховную дружбу с людьми, для которых нет ничего святого.
— Вы их не знаете, — мягко отвел утверждение Ицхока Барух.
— Допустим. Но разве не факт, что сама Библия, основа основ веры, для вас не свята? — спросил Ицхок.
— Как я могу считать ее святой, следовательно совершенной, — ответил Барух, — когда она исполнена противоречий и даже между вами нет единства в ее толковании?
— Стало быть, ты не веришь, — вступил в разговор Менассе, — что святая Тора дана на горе Синайской и каждое слово в ней божественное откровение?
— Я тщательно изучил эту действительно мудрую книгу. Но, углубляясь в нее, — стал доказывать Спиноза, — отбрасывал шелуху, все то, что идет от сверхъестественного. И вот передо мной свод древних рукописей, обобщивший человеческий опыт разных времен.
— А откровения пророков? По-твоему, пророки лгали? — ехидно спросил Менассе.
— Пишущие часто прибегают к образной речи, — ответил Спиноза. — Мы говорим, например: природа нас научила, природа открыла свои тайны. Почему же нельзя сказать: бог открыл, если под богом подразумевать природу?
— Природа молчит, — отрезал Саул. — Кто же тогда открывает человеку истину?
— О нет, рабби Саул. Природа не молчит. Простой цветок из моего сада, — горячо возразил Спиноза, — подсказал мне истину. «Постигни, человек, — сказал он мне, — мое рождение и мой рост — и ты уразумеешь тайну жизни».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57