Иными словами, виноват не человек как таковой (тот, кто удовлетворен положением раба или, скажем мягче, бесправного подданного) – виноват веками апробированный стиль жизни, строй, командно-административная система, при которой ведущая сила не народ, а государство. Народ же довольствуется тем, что имеет, более того, склонен обоготворять власть и неустанно благодарить ее за ее щедрые деяния. Эта привычка прошла через века, дошла до наших дней и во многом определяет современные стереотипы взаимоотношений на Востоке. В частности, это касается феномена обоготворения носителя высшей власти. Неважно, как он называется – королем, императором, президентом или лидером революции. Важно, что для традиционно ориентированных подданных он и сегодня является законным носителем власти, символом ее. Не имеет значения, как он пришел к власти с точки зрения принятых в Европе процедур – законно или нет, демократическим путем или иначе. Кто взял власть, тот и достоин ее, тот и хозяин. А по отношению к хозяину все остальные – его слуги, если не рабы. И хотя понятие «раб» здесь соотносится не столько с полным бесправием, сколько именно с феноменом холуйства, само по себе все это далеко не безобидно, ибо отсутствие человеческого достоинства в европейском смысле этого слова играет весьма немаловажную роль в создании определенных социопсихологических установок, замедляющих процесс адаптации населения к еврокапиталистическому стандарту и даже препятствующих выработке таких личных качеств и личностных отношений, без которых упомянутая адаптация просто невозможно.
Здесь уместно остановиться на восточном крестьянине как социальном феномене. Еще сравнительно недавно в марксистской историографии твердо считалось, что неевропейское крестьянство (особенно современное) – это мелкая буржуазия. Между тем крестьянин на Востоке никогда не был мелким буржуа и не является им в массе своей (за редкими исключениями типа пенджабских фермеров, которые к тому же далеко не всегда «мелкие» буржуа). Даже торгуя на рынке, крестьянин на Востоке всегда был общинником и коллективистом. Причем не только по формальной своей принадлежности к какой-либо социальной корпорации, что существенно, но и социально-психологически. Он не превращался в буржуа потому, что жил в условиях, несовместимых с буржуазными. Он не имел ни прав, ни гарантий, ни привилегий собственника, не знал свободного рынка и конкурентной борьбы, но зато всегда зависел от власти и был опутан густой сетью внеэкономических связей.
Неудивительно поэтому, что восточный крестьянин, в принципе хорошо знакомый с рынком и издревле соприкасавшийся с товарноденежными отношениями, знавший и аренду, и наемный труд, и жесткие ростовщические проценты, оказался неприспособленным к условиям капиталистического рынка, примерно так же, как большинство из людей старшего поколения, воспитанных в старых привычках, не готовы или с трудом воспринимают в наши дни реалии компьютерного века. Неудивительно и то, что, не имея соответствующего опыта, крестьянин быстро разоряется в мире чистогана, пополняя собой ряды пауперов и оказываясь тем самым тяжелым грузом для все того же государства, вынужденного брать на себя заботы о его хотя бы минимальном жизнеобеспечении. Впрочем, сказанное касается и значительной части горожан, тех же выбитых из жизни и перебравшихся в города бедняков и пауперов. Правда, адаптируются горожане в силу оторванности от деревенских корней и разнородности контактов в городе быстрее. Но строить иллюзии не приходится: в том, что касается потребительского стандарта, адаптация вдет полным ходом, но далеко не так обстоит дело со всем остальным, что порождает множество проблем.
Ко всему сказанному в заключение важно добавить и еще один очень существенный фактор: прирост населения. Как ни относиться к колониальной экспансии (а на Востоке до нынешнего дня, как упоминалось, обычно относятся к ней более чем сурово, клеймят колониализм и неоколониализм), нельзя не заметить того, что вместе с ней в страны Востока проникали европейская культура, более высокий уровень цивилизации, включая современную систему здравоохранения, просвещения, социальной защиты, следствием чего, в частности, были распространение и постепенное усвоение элементарных представлений о гигиене, квалифицированной врачебной помощи. Эти новые условия бытия быстро сказались на изменении темпов прироста населения. Демографический взрыв, повлекший за собой резкое увеличение населения на Востоке, особенно заметное в XX в., означал, что трансформирующийся Восток не просто оказался перенаселенным, но начал вынужденно воспроизводить бедность, даже просто нищету, ориентированную к тому же на традиционный стандарт. Это, естественно, оказалось серьезным тормозящим адаптацию фактором, не говоря уже о том, что перенаселенность вызвала новые проблемы, справиться с которыми большинство стран Востока (особенно это касается Африки) практически не в состоянии.
Естественно, что забота о решении всех проблем, включая вызванные сложностями адаптации и перенаселенностью, легла на плечи государства, которое одно только могло как-то гарантировать минимальный жизнеобеспечивающий стандарт и которое издревле было так или иначе занято именно этим. Но в новых условиях трансформирующегося и активно индустриализирующегося Востока это вызвало серьезные внутренние противоречия в политике. С одной стороны, государство должно содействовать развитию, ибо в этом будущее страны, залог ее процветания в дальнейшем. Для этого оно должно создавать благоприятствующие свободному рынку условия, что объективно ведет к экономическому расслоению населения и к выбиванию из привычной жизненной колеи все новых миллионов не приспособившихся к изменившемуся стандарту жизни людей, прежде всего из числа беднейшего крестьянства. С другой стороны, государство вынуждено заботиться о сохранении в определенных рамках традиционной структуры и связанных с ней институтов, так как только это способно реально обеспечить минимальный стандарт существования для угрожающе возрастающего населения, – стоит еще раз напомнить в этой связи о ситуации в современной кастовой Индии, где огромное количество низкокастового населения по привычке вполне удовлетворено нищенским существованием и не стремится к лучшему.
Эта объективная позиция восточного современного государства между Сциллой капиталистической индустриализации и рыночного хозяйства и Харибдой традиционно ориентированных людей, количество которых все возрастает, во многом объясняет шараханье в политике развивающихся стран, особенно из числа слабейших. В ходе политических переворотов на передний план выходят то одни, то другие лидеры с различными установками и рецептами в поисках выхода из нелегкого положения. Одни исходят из того, что задача сохранения минимума и гарантий для большинства – наиважнейшая и что выполнить ее можно лишь привычными жесткими административными методами с ориентацией на традиционные формы существования. Логика такого рода ориентации ведет к отрицанию чуждого структуре капитализма и, как следствие, к попыткам ориентации на альтернативную модель развития, представленную в XX в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180