Все это не только выглядело иначе, но и играло другую роль как в реальной жизни Востока, так и в процессе его развития. И здесь опять нужно сказать несколько слов о государстве.
Конечно, колониальный капитал адаптировался к местным условиям, даже умело использовал их, приспосабливал для своих нужд. Однако при этом он должен был вынужденно меняться сам, изменять в какой-то степени и себя. Для такого рода изменений были естественные пределы, за которыми современный капитал переставал быть независимым и ориентирующимся на свободный рынок конкурентной борьбы капиталом. Далеко не случайно колониальный капитал всегда стремился ограничить сферу своего функционирования добывающими промыслами и обрабатывающими предприятиями (вынужденно, необходимыми и трудоемкими), тогда как создание капиталоемких производств, особенно тяжелой промышленности, обычно выпадало на долю государственного сектора. Что же касается государственного сектора, то он хотя и был в зависимости от рынка, но не страдал от конкуренции и не гнался за экономической эффективностью и конкурентоспособностью, покрывая убытки дотациями. Более того, он поддерживал на плаву тем же способом либо посредством льготных тарифов национальную промышленность капиталистического типа, которая всегда оказывалась слабейшей частью современного сектора, ибо не только не имела необходимого опыта, но и сталкивалась все с теми же препятствиями – с несвободными работниками, традиционным рынком, внеэкономическими связями и т. п.
Словом, речь не только о том, что структурно чуждый традиционному Востоку капитализм развивался с трудом и приживался нелегко, что-то ломая и изменяя, как-то приспосабливаясь и постоянно идя на компромиссы. Дело даже не только в том, что хуже всего приживался частный национальный капитал, постоянно нуждавшийся в щедрой поддержке со стороны государства. Главная сложность состояла в том, что слишком многого и тем более быстро капитал, в том числе в его преимущественно государственной форме, достичь не мог по той простой причине, что традиционное восточное общество, даже пройдя через многие десятилетия, а кое-где и века колониализма, к этому не было готово. Конечно, на протяжении веков колониализма кое-что в этом направлении было достигнуто. Занял свои позиции колониальный капитал с его рынком, передовыми форпостами, торговыми факториями, плантациями и т. п. Активно вовлекались в сферу колониально-капиталистического рынка определенные слои местного населения, компрадоры и аутсайдеры. Частично приобщались к этому же социальные верхи, особенно правящие. Но всего этого было явно недостаточно для достижения серьезных результатов в деле капиталистического преобразования Востока – недостаточно прежде всего для преобразования общества, для трансформации специфического, с точки зрения европейского стандарта, восточного социума. Как ни медленно шел процесс индустриализации Востока, темпы его намного превышали темпы трансформации социума. Возникал драматический разрыв между необходимостью (общество должно было уметь управлять промышленной экономикой) и реальностью. Именно этот разрыв и вынуждено было заполнить государство.
Почему восточное общество даже после длительного периода колониализма и радикальной внутренней трансформации всей структуры оказалось, как правило, не готовым к существованию в рамках капитализма, и в частности к необходимому для этого самоуправлению? Быть может, период колониализма оказался для этого все же недостаточным? Едва ли. Индия прожила в качестве британской колонии около двух веков, а Япония колонией не была вовсе. И хотя колониализм сыграл и не мог не сыграть своей роли, дело, видимо, все же не в этом. Возможно, сыграла роль сила сопротивления нововведениям? Безусловно, этот фактор нельзя не принимать во внимание, а кое-где, как в Иране, он активно действует и в наши дни. Но Иран все же крайний случай. А что же следует считать средним, типичным?
Оставляя в стороне ту модель, которая связана с крайне низким исходным уровнем развития (это касается в первую очередь Тропической Африки, хотя и не только ее), обратим еще раз внимание на то, что процесс индустриализации опережал много более сложный процесс адаптации к вызванным им переменам в образе жизни людей. Конечно, некоторые слои местного населения в силу ряда объективных причин быстрее остальных заимствовали чужой опыт, получали европейское образование, необходимую профессионализацию, сближались с еврокапиталистическим стандартом (как правило, не теряя при этом связи с родной почвой и традициями). Это способствовало адаптации общества в целом, но ненамного: основная часть населения в большинстве стран Востока даже после деколонизации (а в ряде случаев после деколонизации и обретения самостоятельности в еще большей степени, нежели прежде) не только не была готова к необходимой адаптации, но и решительно выступала против этого.
Здесь играло свою роль многое. Это и привычка, консервативный традиционализм крестьян; это и приверженность к собственным системам ценностей, апробированному веками образу жизни; это и противодействие нажиму извне, со стороны чужих, пытающихся навязать свою волю. На Востоке не знакомы с европейской демократией, не ощутили ее преимуществ, не приспособлены к правовым нормам, свободам, индивидуальным гарантиям европейского типа и не стремятся к ним, а то и активно не хотят иметь с ними что-либо общее. Здесь привыкли к иерархии и неравенству, к веками сложившимся стереотипам бытия, к давлению верхов, к всесилию власти. Пожалуй, именно в этой связи стоит еще раз напомнить о «поголовном рабстве». Теперь эта формула предстает пред нами не только как красочная метафора, символизирующая всесилие власти и государства. В гораздо большей степени она – символ слабости, неразвитости, зародышевого состояния гражданского общества, общества самостоятельных и ценящих свое достоинство, свои свободы индивидов. Может быть, мы вправе даже говорить о практически полном отсутствии на Востоке такого института, как общество (далеко не случайно в работе используется термин «социум»). Именно вместо общества и был феномен, именуемый «поголовным рабством».
Речь идет не о рабстве в юридическом или экономическом смысле слова, а о социально-политическом и даже в еще большей степени о социально-психологическом феномене. Ленин писал в свое время, что никто не виновен в том, что родился рабом, однако раб, довольный своим положением, способен вызвать презрение и достоин называться холуем и хамом. И хотя эта формула относится к России, в ней заключен немалый смысл. Можно к ней добавить и существенное для нашего случая пояснение: именно многовековые традиции Востока (Россия в этом плане – тоже Восток) создали ситуацию, при которой рабы – рабы с европейской точки зрения, т. е. лица, не ценящие свободы, – не только удовлетворены своим положением, но и, даже зная уже о существовании иных стандартов бытия, не желают отказываться от привычного образа жизни (имеющего, к слову, свои преимущества, особенно с точки зрения гарантированного обеспечения жизненного минимума). Это и есть то, что можно было бы назвать сервильным комплексом и что сыграло и все еще играет свою роль в истории Востока и, увы, в судьбах нашей страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Конечно, колониальный капитал адаптировался к местным условиям, даже умело использовал их, приспосабливал для своих нужд. Однако при этом он должен был вынужденно меняться сам, изменять в какой-то степени и себя. Для такого рода изменений были естественные пределы, за которыми современный капитал переставал быть независимым и ориентирующимся на свободный рынок конкурентной борьбы капиталом. Далеко не случайно колониальный капитал всегда стремился ограничить сферу своего функционирования добывающими промыслами и обрабатывающими предприятиями (вынужденно, необходимыми и трудоемкими), тогда как создание капиталоемких производств, особенно тяжелой промышленности, обычно выпадало на долю государственного сектора. Что же касается государственного сектора, то он хотя и был в зависимости от рынка, но не страдал от конкуренции и не гнался за экономической эффективностью и конкурентоспособностью, покрывая убытки дотациями. Более того, он поддерживал на плаву тем же способом либо посредством льготных тарифов национальную промышленность капиталистического типа, которая всегда оказывалась слабейшей частью современного сектора, ибо не только не имела необходимого опыта, но и сталкивалась все с теми же препятствиями – с несвободными работниками, традиционным рынком, внеэкономическими связями и т. п.
Словом, речь не только о том, что структурно чуждый традиционному Востоку капитализм развивался с трудом и приживался нелегко, что-то ломая и изменяя, как-то приспосабливаясь и постоянно идя на компромиссы. Дело даже не только в том, что хуже всего приживался частный национальный капитал, постоянно нуждавшийся в щедрой поддержке со стороны государства. Главная сложность состояла в том, что слишком многого и тем более быстро капитал, в том числе в его преимущественно государственной форме, достичь не мог по той простой причине, что традиционное восточное общество, даже пройдя через многие десятилетия, а кое-где и века колониализма, к этому не было готово. Конечно, на протяжении веков колониализма кое-что в этом направлении было достигнуто. Занял свои позиции колониальный капитал с его рынком, передовыми форпостами, торговыми факториями, плантациями и т. п. Активно вовлекались в сферу колониально-капиталистического рынка определенные слои местного населения, компрадоры и аутсайдеры. Частично приобщались к этому же социальные верхи, особенно правящие. Но всего этого было явно недостаточно для достижения серьезных результатов в деле капиталистического преобразования Востока – недостаточно прежде всего для преобразования общества, для трансформации специфического, с точки зрения европейского стандарта, восточного социума. Как ни медленно шел процесс индустриализации Востока, темпы его намного превышали темпы трансформации социума. Возникал драматический разрыв между необходимостью (общество должно было уметь управлять промышленной экономикой) и реальностью. Именно этот разрыв и вынуждено было заполнить государство.
Почему восточное общество даже после длительного периода колониализма и радикальной внутренней трансформации всей структуры оказалось, как правило, не готовым к существованию в рамках капитализма, и в частности к необходимому для этого самоуправлению? Быть может, период колониализма оказался для этого все же недостаточным? Едва ли. Индия прожила в качестве британской колонии около двух веков, а Япония колонией не была вовсе. И хотя колониализм сыграл и не мог не сыграть своей роли, дело, видимо, все же не в этом. Возможно, сыграла роль сила сопротивления нововведениям? Безусловно, этот фактор нельзя не принимать во внимание, а кое-где, как в Иране, он активно действует и в наши дни. Но Иран все же крайний случай. А что же следует считать средним, типичным?
Оставляя в стороне ту модель, которая связана с крайне низким исходным уровнем развития (это касается в первую очередь Тропической Африки, хотя и не только ее), обратим еще раз внимание на то, что процесс индустриализации опережал много более сложный процесс адаптации к вызванным им переменам в образе жизни людей. Конечно, некоторые слои местного населения в силу ряда объективных причин быстрее остальных заимствовали чужой опыт, получали европейское образование, необходимую профессионализацию, сближались с еврокапиталистическим стандартом (как правило, не теряя при этом связи с родной почвой и традициями). Это способствовало адаптации общества в целом, но ненамного: основная часть населения в большинстве стран Востока даже после деколонизации (а в ряде случаев после деколонизации и обретения самостоятельности в еще большей степени, нежели прежде) не только не была готова к необходимой адаптации, но и решительно выступала против этого.
Здесь играло свою роль многое. Это и привычка, консервативный традиционализм крестьян; это и приверженность к собственным системам ценностей, апробированному веками образу жизни; это и противодействие нажиму извне, со стороны чужих, пытающихся навязать свою волю. На Востоке не знакомы с европейской демократией, не ощутили ее преимуществ, не приспособлены к правовым нормам, свободам, индивидуальным гарантиям европейского типа и не стремятся к ним, а то и активно не хотят иметь с ними что-либо общее. Здесь привыкли к иерархии и неравенству, к веками сложившимся стереотипам бытия, к давлению верхов, к всесилию власти. Пожалуй, именно в этой связи стоит еще раз напомнить о «поголовном рабстве». Теперь эта формула предстает пред нами не только как красочная метафора, символизирующая всесилие власти и государства. В гораздо большей степени она – символ слабости, неразвитости, зародышевого состояния гражданского общества, общества самостоятельных и ценящих свое достоинство, свои свободы индивидов. Может быть, мы вправе даже говорить о практически полном отсутствии на Востоке такого института, как общество (далеко не случайно в работе используется термин «социум»). Именно вместо общества и был феномен, именуемый «поголовным рабством».
Речь идет не о рабстве в юридическом или экономическом смысле слова, а о социально-политическом и даже в еще большей степени о социально-психологическом феномене. Ленин писал в свое время, что никто не виновен в том, что родился рабом, однако раб, довольный своим положением, способен вызвать презрение и достоин называться холуем и хамом. И хотя эта формула относится к России, в ней заключен немалый смысл. Можно к ней добавить и существенное для нашего случая пояснение: именно многовековые традиции Востока (Россия в этом плане – тоже Восток) создали ситуацию, при которой рабы – рабы с европейской точки зрения, т. е. лица, не ценящие свободы, – не только удовлетворены своим положением, но и, даже зная уже о существовании иных стандартов бытия, не желают отказываться от привычного образа жизни (имеющего, к слову, свои преимущества, особенно с точки зрения гарантированного обеспечения жизненного минимума). Это и есть то, что можно было бы назвать сервильным комплексом и что сыграло и все еще играет свою роль в истории Востока и, увы, в судьбах нашей страны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180