Слишком свежей и кровоточащей была рана. И наше служебное совещание само собой превратилось в траурный митинг, где каждый из летчиков, штурманов, стрелков-радистов гневно клялся отомстить за гибель боевых соратников. Пока глаза видят врага – топить… Пока руки держат штурвал – топить.. Пока бьется сердце – на дно фашистских стервятников!..
15 февраля Совинформбюро сообщило советским радиослушателям о беспримерном подвиге комсомольского экипажа, охарактеризовав его как самопожертвование в целях выполнения боевого задания.
Подвиги героев навсегда остаются в благодарной памяти народа. В городе Сенгилее Ульяновской области, на высоком берегу Волги, на площади перед речным вокзалом, установлен на постаменте бюст героя. Надпись под ним гласит: «Герою великой Отечественной войны Носову Виктору Петровичу (1923–1945) от молодежи района». Памятник этот воздвигнут на средства, собранные комсомольцами и молодежью. Бюст Виктора Носова установлен и у школы №1, в которой он учился. Именем В. Носова названы улицы в Сенгилее, в городе Ставрополе (Тольятти), где он одно время работал, и в городе Калининграде. В авиации Военно-Морского флота учрежден приз имени Виктора Носова. А память об А.И. Игошине запечатлена на мемориальной доске, установленной в одном из цехов Пермского завода имени Дзержинского, где до ухода на фронт трудился герой. В центре Паланги, откуда ушел в свой последний полет экипаж, на воинском кладбище установлена мемориальная стела в память о погибших за освобождение города. В числе других в камень навечно вписаны имена Носова В.П., Игошина А.И. и Дорофеева Ф.И.
* * *
Чтут память своих освободителей и наши польские друзья. Если вам доведется проходить морем вдоль польского побережья, вы увидите устремленный в небо обелиск на обрывистом мысу Розеве, на Ястребиной горе у старинного города Пуцка, что в Гданьском воеводстве. Именно неподалеку от этого места совершили свой бессмертный подвиг наши герои-торпедоносцы. Десятки тысяч туристов из многих стран мира с благоговением приходят сюда, чтобы поклониться героям, возложить цветы. С волнением читаем надпись:
Советским летчикам
Виктору Носову
Александру Игошину
Федору Дорофееву,
которые 13 февраля 1945года
пали геройской смертью за нашу и вашу свободу.
Граждане Пуцкого повята.
С годами сложилась печальная, но добрая традиция: ежегодно 9 мая, в день Победы, люди приходят на берег, выходят на катерах и лодках в море и опускают на воду увитые алыми лентами венки из весенних живых цветов, чтобы волны, немые и беспристрастные свидетели истории, унесли их к тому месту, где на морском дне покоятся верные сыны нашего народа, погибшие в тяжелой схватке со злейшим врагом человечества – фашизмом.
Память о них живет и в песне:
Стихал у гранитных причалов прибой
И чайки над ним умолкали,
Когда мы, склоняясь над светлой водой,
Заветный венок опускали.
Плывет, колыхаясь на гребне волны,
Венок по соленым равнинам,
Где павшие в битвах герои войны
Остались навеки в глубинах.
Дела их в легендах и песнях живут,
В сердцах молодых поколений,
На новые подвиги юность зовут
Во имя геройских свершений.
Часть 11
Твои, Отечество, сыны
В каждом коллективе, стоит ему просуществовать хотя бы несколько месяцев, выдвигаются свои лидеры, появляются свои любимцы. В воинской среде, безусловно, ими становились люди, отличавшиеся личной храбростью высоким мастерством. У нас в полку среди летчиков, штурманов, стрелков-радистов таких людей насчитывалось немало, но… не все они пользовались одинаковым авторитетом, не говоря уж о поклонении. Кто-то, возможно, был не в меру честолюбив, кто-то заносчив и резок, кто-то слишком эгоистичен, кому-то просто не хватало чувства товарищества, а то и личного обаяния…
Командир звена младший лейтенант Александр Богачев не стремился к славе – она сама нашла его. Боевая удача неизменно сопутствовала ему, и в свои двадцать лет он стал настоящим мастером бомбовых ударов. Когда на занятиях, на практических конференциях, на собраниях предоставляли слово Богачеву, стихали все перешептывания, все шорохи. Его внимательно слушали не только новички, но и ветераны, потому что в его словах всегда было какое-то откровение, какая-то новизна. Он никогда не уклонялся от встречи с врагом, наоборот, он всегда искал ее. Я уже писал о том, как после неудачного захода на атаку, он сделал круг и атаковал конвой вторично, уже без поддержки топмачтовика.
Несколько раз он приводил свой самолет на аэродром на одном работающем моторе; на его машине после приземления насчитывали до полтораста пробоин от осколков и пуль. Он ухитрялся продираться сквозь любые огненные завесы там, где погибали другие, и разить врага в упор. Счастье? Везение? Может быть, и это. Но прежде всего, конечно, мастерство.
Невысокого роста и отнюдь не богатырского сложения, с лицом привлекательным, но в общем-то обыкновенным, ничем не запоминающемся, к тому же довольно неразговорчивый и неулыбчивый – Богачев не относился к тем баловням судьбы, кто мог стать душой любой компании. Он не спешил включаться в разговор, если тема не касалась его непосредственно, и мог отмолчаться среди жаркого спора, если не спрашивали его мнения или если предмет спора не представлялся ему достаточно серьезным. Его неулыбчивость и молчаливость часто расценивали неправильно, говоря:
– Саше бы сейчас – ракету на вылет. У него сразу настроение поднимется.
В воздухе он преображался. Он словно был рожден для боя, Он жил, он дышал боем. Летать с ним любили. Те, кто назначался в группу, которой предстояло вылетать под командованием Богачева, считали, что им повезло, потому что ему почти всегда сопутствовала удача. В момент наибольшего нервного напряжения, когда вот-вот надо бросать самолет в огненное пекло, в шлемофоне звучал его спокойный голос: «Ну, други, не посрамим земли русской!», что служило сигналом развертывания группы для атаки. Причуда? Может быть. Отступление от принятых норм? Несомненно. Но сами летчики говорили что слова эти действовали не менее эффективно, чем обычная сухая команда, они не требовали повиновения, они обращались к сердцу, к совести… Да и исходили-то они от кого? От самого Богачева! Это что-то значило!
* * *
Однажды, помню, ждали возвращения его группы с боевого задания. Три торпедоносца один за другим приземлились на полосу и, ревя моторами, медленно катились по рулежкам к укрытиям. И только самолета с бортовым номером 23 среди них не оказалось. Богачев не вернулся! Все, кто находился в этот момент на поле аэродрома, замерли в тревожном ожидании: не может быть! Обычно техники, механики, мотористы встречали свой самолет и сопровождали его до стоянки. На этот раз никто не стронулся с места: Богачев не вернулся! Люди молча недоуменно переглядывались, сокрушенно качали головами, никто не решался вслух высказать страшное предположение, которое тяжкой ношей давило на каждого. Неужели?.. В это не хотелось верить.
И вот, у горизонта возник знакомый силуэт торпедоносца. Десятки пар глаз с тревогой и надеждой следили за его приближением. «Двадцать третий» на максимальной скорости прошел на бреющем над командным пунктом и множество глоток одновременно откликнулись восторженным воплем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
15 февраля Совинформбюро сообщило советским радиослушателям о беспримерном подвиге комсомольского экипажа, охарактеризовав его как самопожертвование в целях выполнения боевого задания.
Подвиги героев навсегда остаются в благодарной памяти народа. В городе Сенгилее Ульяновской области, на высоком берегу Волги, на площади перед речным вокзалом, установлен на постаменте бюст героя. Надпись под ним гласит: «Герою великой Отечественной войны Носову Виктору Петровичу (1923–1945) от молодежи района». Памятник этот воздвигнут на средства, собранные комсомольцами и молодежью. Бюст Виктора Носова установлен и у школы №1, в которой он учился. Именем В. Носова названы улицы в Сенгилее, в городе Ставрополе (Тольятти), где он одно время работал, и в городе Калининграде. В авиации Военно-Морского флота учрежден приз имени Виктора Носова. А память об А.И. Игошине запечатлена на мемориальной доске, установленной в одном из цехов Пермского завода имени Дзержинского, где до ухода на фронт трудился герой. В центре Паланги, откуда ушел в свой последний полет экипаж, на воинском кладбище установлена мемориальная стела в память о погибших за освобождение города. В числе других в камень навечно вписаны имена Носова В.П., Игошина А.И. и Дорофеева Ф.И.
* * *
Чтут память своих освободителей и наши польские друзья. Если вам доведется проходить морем вдоль польского побережья, вы увидите устремленный в небо обелиск на обрывистом мысу Розеве, на Ястребиной горе у старинного города Пуцка, что в Гданьском воеводстве. Именно неподалеку от этого места совершили свой бессмертный подвиг наши герои-торпедоносцы. Десятки тысяч туристов из многих стран мира с благоговением приходят сюда, чтобы поклониться героям, возложить цветы. С волнением читаем надпись:
Советским летчикам
Виктору Носову
Александру Игошину
Федору Дорофееву,
которые 13 февраля 1945года
пали геройской смертью за нашу и вашу свободу.
Граждане Пуцкого повята.
С годами сложилась печальная, но добрая традиция: ежегодно 9 мая, в день Победы, люди приходят на берег, выходят на катерах и лодках в море и опускают на воду увитые алыми лентами венки из весенних живых цветов, чтобы волны, немые и беспристрастные свидетели истории, унесли их к тому месту, где на морском дне покоятся верные сыны нашего народа, погибшие в тяжелой схватке со злейшим врагом человечества – фашизмом.
Память о них живет и в песне:
Стихал у гранитных причалов прибой
И чайки над ним умолкали,
Когда мы, склоняясь над светлой водой,
Заветный венок опускали.
Плывет, колыхаясь на гребне волны,
Венок по соленым равнинам,
Где павшие в битвах герои войны
Остались навеки в глубинах.
Дела их в легендах и песнях живут,
В сердцах молодых поколений,
На новые подвиги юность зовут
Во имя геройских свершений.
Часть 11
Твои, Отечество, сыны
В каждом коллективе, стоит ему просуществовать хотя бы несколько месяцев, выдвигаются свои лидеры, появляются свои любимцы. В воинской среде, безусловно, ими становились люди, отличавшиеся личной храбростью высоким мастерством. У нас в полку среди летчиков, штурманов, стрелков-радистов таких людей насчитывалось немало, но… не все они пользовались одинаковым авторитетом, не говоря уж о поклонении. Кто-то, возможно, был не в меру честолюбив, кто-то заносчив и резок, кто-то слишком эгоистичен, кому-то просто не хватало чувства товарищества, а то и личного обаяния…
Командир звена младший лейтенант Александр Богачев не стремился к славе – она сама нашла его. Боевая удача неизменно сопутствовала ему, и в свои двадцать лет он стал настоящим мастером бомбовых ударов. Когда на занятиях, на практических конференциях, на собраниях предоставляли слово Богачеву, стихали все перешептывания, все шорохи. Его внимательно слушали не только новички, но и ветераны, потому что в его словах всегда было какое-то откровение, какая-то новизна. Он никогда не уклонялся от встречи с врагом, наоборот, он всегда искал ее. Я уже писал о том, как после неудачного захода на атаку, он сделал круг и атаковал конвой вторично, уже без поддержки топмачтовика.
Несколько раз он приводил свой самолет на аэродром на одном работающем моторе; на его машине после приземления насчитывали до полтораста пробоин от осколков и пуль. Он ухитрялся продираться сквозь любые огненные завесы там, где погибали другие, и разить врага в упор. Счастье? Везение? Может быть, и это. Но прежде всего, конечно, мастерство.
Невысокого роста и отнюдь не богатырского сложения, с лицом привлекательным, но в общем-то обыкновенным, ничем не запоминающемся, к тому же довольно неразговорчивый и неулыбчивый – Богачев не относился к тем баловням судьбы, кто мог стать душой любой компании. Он не спешил включаться в разговор, если тема не касалась его непосредственно, и мог отмолчаться среди жаркого спора, если не спрашивали его мнения или если предмет спора не представлялся ему достаточно серьезным. Его неулыбчивость и молчаливость часто расценивали неправильно, говоря:
– Саше бы сейчас – ракету на вылет. У него сразу настроение поднимется.
В воздухе он преображался. Он словно был рожден для боя, Он жил, он дышал боем. Летать с ним любили. Те, кто назначался в группу, которой предстояло вылетать под командованием Богачева, считали, что им повезло, потому что ему почти всегда сопутствовала удача. В момент наибольшего нервного напряжения, когда вот-вот надо бросать самолет в огненное пекло, в шлемофоне звучал его спокойный голос: «Ну, други, не посрамим земли русской!», что служило сигналом развертывания группы для атаки. Причуда? Может быть. Отступление от принятых норм? Несомненно. Но сами летчики говорили что слова эти действовали не менее эффективно, чем обычная сухая команда, они не требовали повиновения, они обращались к сердцу, к совести… Да и исходили-то они от кого? От самого Богачева! Это что-то значило!
* * *
Однажды, помню, ждали возвращения его группы с боевого задания. Три торпедоносца один за другим приземлились на полосу и, ревя моторами, медленно катились по рулежкам к укрытиям. И только самолета с бортовым номером 23 среди них не оказалось. Богачев не вернулся! Все, кто находился в этот момент на поле аэродрома, замерли в тревожном ожидании: не может быть! Обычно техники, механики, мотористы встречали свой самолет и сопровождали его до стоянки. На этот раз никто не стронулся с места: Богачев не вернулся! Люди молча недоуменно переглядывались, сокрушенно качали головами, никто не решался вслух высказать страшное предположение, которое тяжкой ношей давило на каждого. Неужели?.. В это не хотелось верить.
И вот, у горизонта возник знакомый силуэт торпедоносца. Десятки пар глаз с тревогой и надеждой следили за его приближением. «Двадцать третий» на максимальной скорости прошел на бреющем над командным пунктом и множество глоток одновременно откликнулись восторженным воплем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44