были бы живы – отозвались бы или хотя бы застонали. Но кругом – ни звука. Пора было подумать, как выбираться самому. Попробовать плыть к берегу? А где он, берег? Сориентировался: вроде бы легкий свежий ветерок тянет с севера, значит, к берегу – на юг, держаться по ветру. Вот только, как далеко до него?
Поплыл, экономя силы, чтобы их хватило и дальше. Что-то зачернело впереди на воде. Это оказался масляный бак с их разбившегося самолета. Рядом плавали деревянные обломки. Опираясь на них, взобрался на бак и только тогда почувствовал острую боль в обеих ногах. Взглянул на руки, кожа с них содрана по самые манжеты комбинезона. Ощупал саднивший нос – он болтался на лоскутке кожи.
Сколько времени пролежал он на масляном баке? Он не знал, да и было ему не до часов. Боль, всепоглощающая боль в ногах, на лице и на руках вцепилась в него острыми когтями. Тело била дрожь, неуемная мелкая дрожь, не позволявшая ни думать, ни забыться. Послышалось будто вдалеке застрекотал лодочный мотор. Напрягая силы, поднял голову, прислушался. Нет, не показалось! Мотор! Тарахтит! «Спасите, спасите!»,– вырвалось само собой. Показалось, что звук мотора удаляется, затихает, и боязнь вновь остаться наедине с безмолвным морем, с болью, парализующей тело и волю, заставляла кричать снова и снова. Наконец, отозвались: «Слышим, идем на голос».
* * *
В разрывах тумана Черкашин увидел приближающееся суденышко. Опасаясь – не прошли бы мимо! – соскользнул с бака и поплыл навстречу. К нему приближался мотобот с шаландой на буксире.
Две женщины и старик, находившиеся в шаланде, вытащили его из воды, помогли снять спасательный жилет, уложили на сети. Старик снял с себя дубленку и накрыл спасенного, задев при этом нечаянно его ноги. Адская боль пронзила все тело. Черкашин вскрикнул и потерял сознание.
– Досталось же тебе, браток, – с сожалением сказал старик, когда Черкашин очнулся. – С руками да и с носом плохо, а с ногами и того хуже. Боюсь, перебиты они…
В маленькой больничке рыбацкого поселка женщина-врач сразу же ввела противостолбнячную сыворотку, наложила лубки на обе ноги, налила стопу спирта, чтобы согрелся.
– Сделала все, что могла, – сказала она. – Операция Вам нужна… Срочная операция. В госпиталь бы Вам, но не знаю, как Вас туда доставить.
Помогали всем поселком. Нашлась старенькая полуторка, правда, без горючего. Выручил лейтенант с ближайшего поста связи – дал пару ведер бензина, предназначенного для движка. В кузов положили сена, осторожно уложили раненого, укутали тулупом.
Уже в сумерках добрались до какого-то медсанбата в пятидесяти километрах от Ораниенбаума. Но здесь Черкашина не приняли – только перенесли в санитарную машину и отправили дальше, в военно-морской госпиталь в Малой Ижоре. Ехали с приключениями: стояла глубокая ночь, темень – хоть глаз выколи, а тут, как на зло, отказали фары. Пришлось медсестре, одетой в белый халат, идти впереди и показывать дорогу. Так с горем пополам рассвету добрались до места. Через час Павел Макарович уже лежал на операционном столе.
В то же время нам сообщили, где находится наш начальник связи. Я тотчас же послал в госпиталь начальника химслужбы полка (он же – штурман моего экипажа) капитана И.Н. Сазонова.
– Что слышно о Ситякове и Заварине? – спросил Черкашин, когда, проснувшись после наркоза, увидел у своей кровати Сазонова.
– Ищут… Пока безрезультатно. Да и о тебе только-только узнали.
Не стал он говорить, что тело нашего флагштурмана лежит в морге этого же госпиталя. Он получил несколько смертельных ранений и перелом позвоночника.
А тело командира так и не нашли.
Часть 5
Жаль, что сутки коротки
Трагическая гибель командира и флагштурмана потрясла всех в полку. Смерть каждого человека на войне – это невосполнимая потеря для всех, знавших его. Привыкнуть к этому невозможно, но, теряя боевых товарищей почти ежедневно, начинаешь воспринимать очередную утрату как неизбежную жестокую закономерность. Однако тут был особый случай. Ушли безвозвратно два хороших человека, которые стояли во главе коллектива, учили его, направляли, руководили им. Ситяков принадлежал к числу командиров, о которых в служебной аттестации обычно писали: строг, но справедлив. Да, во всем, что касалось практики и обеспечения боевой работы, он был по-настоящему требователен, пожалуй, даже придирчив, но при этом оставался культурным, интеллигентным человеком, не допускавшим громких «разносов», унижающих человеческое достоинство. Это импонировало людям. Остается добавить, что был он кумиром летчиков и штурманов, боевым заслуженным офицером, авторитет которого непререкаем. Словом, переживали все.
Но скорбь скорбью, а война не ждала, не позволяла ни на день приостанавливать боевой работы. На мои плечи вдруг свалилась новая ноша, о тяжести которой, наблюдая за командиром полка со стороны, я мог только догадываться. У меня появилось столько обязанностей сразу, что, казалось, сутки стали короче, их просто не хватало, чтобы успеть всюду. Я все надеялся, что вместо Ситякова вот-вот кого-то пришлют, но через пару дней позвонили от генерала Самохина: «Майору Орленко вступить в командование полком. Приказ о назначении на должность высылаем почтой».
Признаюсь, было очень трудно. И не только вначале, хотя вначале труднее вдвойне. Забегая вперед, скажу, что в течение шести месяцев очень напряженной боевой работы оставалась вакантной моя прежняя должность – заместитель командира полка по летной подготовке. Не прислали и флагштурмана полка. Это заставляло меня и штаб решать массу то и дело возникающих проблем. Особенно много времени отнимал ввод в строй молодых летчиков, штурманов, стрелков-радистов, прибывших на пополнение прямо из училищ, где они готовились по сокращенным программа военного времени. Командующий ВВС Балтфлота постоянно требовал наращивать удары группами и парами торпедоносцев и топмачтовиков по вражеским коммуникациям в Рижском заливе, Ирбенском проливе, вплоть до Либавы, осуществлять минные постановки.
* * *
Вот когда для меня во всей полноте раскрылись прекрасные деловые качества моих заместителей и помощников. Я уже говорил выше, что мне везло в жизни на встречи с хорошими людьми. В тот нелегкий период это проявилось особенно ярко.
С первых дней моего пребывания на Балтике у меня сложились очень теплые отношения с начальником штаба полка Николаем Ивановичем Ивановым, которые затем переросли в крепкую мужскую дружбу. На этого человека всегда можно было положиться. Спокойный, уравновешенный, он не любил лишних разговоров, говорил коротко, но емко. Если отстаивал свою точку зрения, доводы были логичными, хорошо аргументированными. Его, пожалуй, не следовало относить к педантам – не был он ни сухарем, ни черствым эгоистом, ни чинушей – но аккуратность, свойственная настоящим штабистам, была ему присуща во всем. Даже во внешности. Белоснежная полоска подворотничка на хорошо отглаженном кителе, всегда чисто выбритое лицо, строгий пробор на начинающей лысеть голове, внимательный взгляд больших глаз из-под нависших кустистых бровей… По-моему, в деловой обстановке ни у кого не поворачивался язык говорить с ним о том о сем, болтать просто так.
Это был человек дела.
Николай Иванович прибыл в полк после окончания академии и вложил много энергии в формирование штаба и служб, а затем и в организацию боевой деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Поплыл, экономя силы, чтобы их хватило и дальше. Что-то зачернело впереди на воде. Это оказался масляный бак с их разбившегося самолета. Рядом плавали деревянные обломки. Опираясь на них, взобрался на бак и только тогда почувствовал острую боль в обеих ногах. Взглянул на руки, кожа с них содрана по самые манжеты комбинезона. Ощупал саднивший нос – он болтался на лоскутке кожи.
Сколько времени пролежал он на масляном баке? Он не знал, да и было ему не до часов. Боль, всепоглощающая боль в ногах, на лице и на руках вцепилась в него острыми когтями. Тело била дрожь, неуемная мелкая дрожь, не позволявшая ни думать, ни забыться. Послышалось будто вдалеке застрекотал лодочный мотор. Напрягая силы, поднял голову, прислушался. Нет, не показалось! Мотор! Тарахтит! «Спасите, спасите!»,– вырвалось само собой. Показалось, что звук мотора удаляется, затихает, и боязнь вновь остаться наедине с безмолвным морем, с болью, парализующей тело и волю, заставляла кричать снова и снова. Наконец, отозвались: «Слышим, идем на голос».
* * *
В разрывах тумана Черкашин увидел приближающееся суденышко. Опасаясь – не прошли бы мимо! – соскользнул с бака и поплыл навстречу. К нему приближался мотобот с шаландой на буксире.
Две женщины и старик, находившиеся в шаланде, вытащили его из воды, помогли снять спасательный жилет, уложили на сети. Старик снял с себя дубленку и накрыл спасенного, задев при этом нечаянно его ноги. Адская боль пронзила все тело. Черкашин вскрикнул и потерял сознание.
– Досталось же тебе, браток, – с сожалением сказал старик, когда Черкашин очнулся. – С руками да и с носом плохо, а с ногами и того хуже. Боюсь, перебиты они…
В маленькой больничке рыбацкого поселка женщина-врач сразу же ввела противостолбнячную сыворотку, наложила лубки на обе ноги, налила стопу спирта, чтобы согрелся.
– Сделала все, что могла, – сказала она. – Операция Вам нужна… Срочная операция. В госпиталь бы Вам, но не знаю, как Вас туда доставить.
Помогали всем поселком. Нашлась старенькая полуторка, правда, без горючего. Выручил лейтенант с ближайшего поста связи – дал пару ведер бензина, предназначенного для движка. В кузов положили сена, осторожно уложили раненого, укутали тулупом.
Уже в сумерках добрались до какого-то медсанбата в пятидесяти километрах от Ораниенбаума. Но здесь Черкашина не приняли – только перенесли в санитарную машину и отправили дальше, в военно-морской госпиталь в Малой Ижоре. Ехали с приключениями: стояла глубокая ночь, темень – хоть глаз выколи, а тут, как на зло, отказали фары. Пришлось медсестре, одетой в белый халат, идти впереди и показывать дорогу. Так с горем пополам рассвету добрались до места. Через час Павел Макарович уже лежал на операционном столе.
В то же время нам сообщили, где находится наш начальник связи. Я тотчас же послал в госпиталь начальника химслужбы полка (он же – штурман моего экипажа) капитана И.Н. Сазонова.
– Что слышно о Ситякове и Заварине? – спросил Черкашин, когда, проснувшись после наркоза, увидел у своей кровати Сазонова.
– Ищут… Пока безрезультатно. Да и о тебе только-только узнали.
Не стал он говорить, что тело нашего флагштурмана лежит в морге этого же госпиталя. Он получил несколько смертельных ранений и перелом позвоночника.
А тело командира так и не нашли.
Часть 5
Жаль, что сутки коротки
Трагическая гибель командира и флагштурмана потрясла всех в полку. Смерть каждого человека на войне – это невосполнимая потеря для всех, знавших его. Привыкнуть к этому невозможно, но, теряя боевых товарищей почти ежедневно, начинаешь воспринимать очередную утрату как неизбежную жестокую закономерность. Однако тут был особый случай. Ушли безвозвратно два хороших человека, которые стояли во главе коллектива, учили его, направляли, руководили им. Ситяков принадлежал к числу командиров, о которых в служебной аттестации обычно писали: строг, но справедлив. Да, во всем, что касалось практики и обеспечения боевой работы, он был по-настоящему требователен, пожалуй, даже придирчив, но при этом оставался культурным, интеллигентным человеком, не допускавшим громких «разносов», унижающих человеческое достоинство. Это импонировало людям. Остается добавить, что был он кумиром летчиков и штурманов, боевым заслуженным офицером, авторитет которого непререкаем. Словом, переживали все.
Но скорбь скорбью, а война не ждала, не позволяла ни на день приостанавливать боевой работы. На мои плечи вдруг свалилась новая ноша, о тяжести которой, наблюдая за командиром полка со стороны, я мог только догадываться. У меня появилось столько обязанностей сразу, что, казалось, сутки стали короче, их просто не хватало, чтобы успеть всюду. Я все надеялся, что вместо Ситякова вот-вот кого-то пришлют, но через пару дней позвонили от генерала Самохина: «Майору Орленко вступить в командование полком. Приказ о назначении на должность высылаем почтой».
Признаюсь, было очень трудно. И не только вначале, хотя вначале труднее вдвойне. Забегая вперед, скажу, что в течение шести месяцев очень напряженной боевой работы оставалась вакантной моя прежняя должность – заместитель командира полка по летной подготовке. Не прислали и флагштурмана полка. Это заставляло меня и штаб решать массу то и дело возникающих проблем. Особенно много времени отнимал ввод в строй молодых летчиков, штурманов, стрелков-радистов, прибывших на пополнение прямо из училищ, где они готовились по сокращенным программа военного времени. Командующий ВВС Балтфлота постоянно требовал наращивать удары группами и парами торпедоносцев и топмачтовиков по вражеским коммуникациям в Рижском заливе, Ирбенском проливе, вплоть до Либавы, осуществлять минные постановки.
* * *
Вот когда для меня во всей полноте раскрылись прекрасные деловые качества моих заместителей и помощников. Я уже говорил выше, что мне везло в жизни на встречи с хорошими людьми. В тот нелегкий период это проявилось особенно ярко.
С первых дней моего пребывания на Балтике у меня сложились очень теплые отношения с начальником штаба полка Николаем Ивановичем Ивановым, которые затем переросли в крепкую мужскую дружбу. На этого человека всегда можно было положиться. Спокойный, уравновешенный, он не любил лишних разговоров, говорил коротко, но емко. Если отстаивал свою точку зрения, доводы были логичными, хорошо аргументированными. Его, пожалуй, не следовало относить к педантам – не был он ни сухарем, ни черствым эгоистом, ни чинушей – но аккуратность, свойственная настоящим штабистам, была ему присуща во всем. Даже во внешности. Белоснежная полоска подворотничка на хорошо отглаженном кителе, всегда чисто выбритое лицо, строгий пробор на начинающей лысеть голове, внимательный взгляд больших глаз из-под нависших кустистых бровей… По-моему, в деловой обстановке ни у кого не поворачивался язык говорить с ним о том о сем, болтать просто так.
Это был человек дела.
Николай Иванович прибыл в полк после окончания академии и вложил много энергии в формирование штаба и служб, а затем и в организацию боевой деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44