– Вы, Ваше Величество, слишком чисты душой и не замечаете, какая грязь окружает вас… Я сказала, что меня берет страх, что такой человек может быть близок к княжнам.
– Разве я враг своим детям? – возразил Государь…
Он просил меня в разговоре никогда не упоминать имя Распутина».
«…создавая Распутину славу „святого“, интернационал пользовался лучшими людьми, введенными им в заблуждение, так и позднее, эти же лучшие, обманутые в своей вере в Распутина, выступили впереди прочих в своих „разоблачениях“ и содействовали той дурной славе Распутина, какая, в этот момент, была так нужна „интернационалу“. Замечательно, что в обоих случаях лучшие русские люди исходили из своего личного отношения к Распутину, забывая, что центральным местом был Царь и династия, а не личность Распутина, – писал князь Жевахов, имея в виду прежде всего Феофана. – Наступил момент не только жгучей, невыразимо тяжелой душевной боли, но и момент открытой борьбы с тем, кто уже успел пустить при Дворе глубокие корни и доказать свою преданность Царю и Престолу целым рядом действий, оправдавших в глазах Царя даже его репутацию „старца“. Как, однако, ни были глубоки душевные страдания епископа Феофана, как ни ясно было для него, что разочарование в Распутине лишит его не только прежнего обаяния, но и того нравственного авторитета, которым он пользовался при Дворе, как, наконец, ни очевидно было, что его миссия не будет иметь успеха, ибо свяжет его с общей оппозицией к Престолу, для которой личность Распутина не играла никакой роли и какая только прикрывалась его именем, тем не менее епископ Феофан мужественно сознался в своей ошибке, рассказал Государю о поведении Распутина и умолял Царя об удалении его».
По всей вероятности, это произошло не ранее весны 1910 года. Во всяком случае еще зимой Государь встречался с Распутиным как никогда часто, судя по его дневнику.
«3 января… Видели Григория между 7 и 8 часами».
«6 января… к Алике пришел Григорий, с которым мы долго посидели и побеседовали».
«10 января… Видели Григория недолго».
«12 января… Видели Григория».
«14 января… Видели Григория».
«21 января… Вчера видел Григория и долго беседовал с ним».
«27 января… Видел Григория на полчаса после обеда».
«3 февраля… Долго беседовал с Григорием».
«8 февраля… После обеда видели Григория. Вечером приняли Столыпина».
«14 февраля… Видели Григория, простились с ним».
В феврале Распутин оставил Петербург и вернулся в Покровское. Поскольку весной того же года состоялась поездка в его родное село группы женщин, в числе которых была М. Вишнякова, то этот отъезд не означал разрыва с Царской Семьей. Охлаждение могло наступить именно из-за того, что рассказала Вишнякова епископу Феофану, а затем и Царице, вернувшись из Сибири.
Тогда же, весной 1910 года, стали появляться статьи в правых и левых газетах, о чем говорилось в предыдущей главе, и Распутин исчез из царского дневника, исчез из Петербурга больше чем на полгода. Однако зимой он снова приехал в столицу, и там состоялась его очередная встреча с Царской Семьей. Но не во дворце, а у Вырубовой.
12 февраля 1911 года Император записал в дневнике: «После обеда читал, затем поехали к Ане, где долго беседовали с Григорием».
Незадолго до этого Распутин подарил Государыне записную книжку со своими изречениями и надписью: «Г. Распутин 1911 г. 3.2.» Здесь мой покой славы источник во свете свет подарок моей сердечной маме Григорий, февраля 3, 1911. Первая же запись в этой книге была очень символична и поучительна: «Более скорби нет, когда своя своих не познаша. Терпеть очень больно!»
В этой тетрадке он снова старец, снова говорит о духовном, и, читая ее, трудно поверить тем слухам, которые о нем распространяются, и тем газетным статьям, которые пишутся, и тем исповедям, которые присылаются. Видимо, именно эта книжка убедила в невиновности Распутина и необоснованности слухов, которые на него возводятся, и Вырубову, и Государыню, а затем и самого Государя.
В том же самом феврале 1911 года Распутин отправился в Святую землю.
«…мне тоже очень грустно, что наш любимый Друг уезжает – но, пока его не будет, мы должны постараться жить так, как он желает, – писала Государыня дочери Марии 15 февраля. – Тогда мы будем чувствовать, что в молитвах и мыслях он с нами».
Распутин посылал с дороги во дворец свои письма:
«Дивная Почаевская лавра. Что меня удивило? Во-первых, увидел я людей Божиих и возрадовался богомольцам очень, что нашел я истинных поклонников: тут явился страх в душе и наука: искания Бога, как они собирают жемчуг истинный, а потом увидел Матерь Божью и объял страх и трепет получил тишину и заметил в себе кротость прибавляется после всякой святыни дорогой жемчуг смирения.
И вот я вступил в собор и обуял меня страх и трепет. И помянул суету земную. Дивные чудеса. Где Сама Матерь Божья ступила своим следом, там истекает источник сквозь каменную скалу вниз пещеры и там все берут воду с верой, и нельзя, чтоб не поверить.
О, какие мы счастливые русские люди, и не ценим, и не знаем цены чудесам».
Описывал он и Иерусалим: «Впечатление радости я не могу здесь описать, чернила безсильны – невозможно, да и слезы у всякого поклонника с радостью протекут. С одной стороны всегда „да воскреснет Бог“ поет душа радостно, а с другой стороны великие скорби Господни вспоминает. Господь здесь страдал. О, как видишь Матерь Божию у Креста. Все это живо себе представляешь и как за нас так пришлось Ему в Аттике поскорбеть. О, Господи, идешь и подумаешь и явится скорбь, и видишь – ходят такие же люди, как тогда, носят плащи и странная на них одежда прежнего завета, как сейчас, все так и было. И вот слезы текут, дни те подходят, наступил Великий Пост – выйдешь из храма, а в храмах этих великие события совершались и Сам Спаситель пролил слезы. Что реку о такой минуте, когда подходил ко Гробу Христа!
Так я чувствовал, что Гроб – фоб любви и такое чувство в себе имел, что всех готов обласкать и такая любовь к людям, что все люди кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков. Тут у гроба видишь духовным сердцем всех людей своих любящих и они дома чувствуют себя отрадно. Сколько тысяч с Ним воскреснет посетителей. И какой народ? Все простачки, которые сокрушаются – их по морю Бог заставил любить Себя разным страхом, они постятся, их пища – одни сухарики, даже не видят, как спасаются. Боже, что я могу сказать о Гробе? Только скажу в душе моей: Господи, Ты Сам воскреси из глубины греховной в Чертог Твой Вечный Живота! О, какое впечатление производит Голгофа! Тут же в храме Воскресения, где Царица Небесная стояла, на том месте сделана круглая чаша и с этого места Матерь Божия смотрела на высоту Голгофы и плакала, когда Господа распинали на Кресте. Как взглянешь на место, где Матерь Божия стояла, поневоле слезы потекут и видишь перед собой, как все это было. Боже, какое деяние совершилось: и сняли тело и положили вниз. Какая тут грусть и какой плач, на месте где тело лежало! Боже, Боже, за что это? Боже, не будем более грешить, спаси нас Своим страданием!»
«Когда я был послушником в Псково-Печерском монастыре, мне было дано послушание разбирать старинную библиотеку, присланную в обитель, – как раз в связи с этими страницами Распутина пишет нынешний настоятель московского Сретенского монастыря архимандрит Тихон (Шевкунов).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251