Поэтому сведения о разгулах и разврате Распутина не могли поколебать доверия к нему, как к носителю какой-то мистической силы».
Несколько иначе расставил оценки и менее резко выразил свое мнение о той ситуации современный историк Церкви, священник Георгий Митрофанов. Отвечая на вопрос: «Был ли все-таки Распутин православным старцем, пусть и очень неординарным?» – он сказал так:
«В Царскую Семью старцев приводили не раз – Царица искала представителя народной религиозности. Ну что это – придворное духовенство, а вот народ – это подлинное, – ей живой веры хотелось. Но эти старцы приходили и уходили. Распутин же сказал, что вот я помолюсь, и царевичу Алексею легче будет. И действительно, мальчику становилось лучше. У нее возникло ощущение, что Распутин должен быть постоянно рядом, чтоб он в любой момент помог».
Тут нужно обратиться к самой личности Императрицы Александры Федоровны. Она, немка, лютеранка по воспитанию, очень быстро приняла православие – причем не формально только, внешне. Но недаром она была еще и доктором философии. В сознании у нее возникает мифологема о Царе и Пророке, которая могла возникнуть так быстро только в голове у иностранца. Будто в России сохраняется самобытная форма государственности, первоначальная теократия, когда помазанный на царство Государь правит православным народом, но связи Царя и народа мешают аристократия и бюрократия. А пророк – это вот этот самый русский мужик, старец, которого все поносят, от которого все шарахаются. Ей же, как матери, открыта эта тайна. Господь привел к ней из народной среды человека: невежественного, малограмотного, но который обладает такой силой веры, что даже облегчает страдания царевича. Значит, через этого народного подвижника Господь может и исцелить ее сына.
Поэтому же с Распутиным надо советоваться по разным вопросам, в том числе государственным, кадровым».
«Когда я смогу увидеть нашего дорогого Друга, я буду очень счастлива», – писала Императрица старшей дочери Ольге в январе 1909 года.
«Мое милое сокровище, мой любимый, благослови и храни тебя, Господь. Молитвы Гр. охраняют тебя в твоем путешествии, его заботам я предаю тебя», – обращалась она в письме к мужу 6 октября 1909 года.
«Дни такие длинные и одинокие. Когда голова у меньше болит, я выписываю себе изречения нашего Друга, и время проходит быстрее», – рассказывала в письме к Государю во время Великой войны, ни разу за одиннадцать с лишним лет пребывания Распутина при Дворе в своем друге и его мыслях не усомнившись.
Что же касается того, как относился к Распутину сам русский царь, единой точки зрения среди мемуаристов по этому вопросу нет. Одни писали, что Николай терпел Распутина только ради Царицы и их больного сына, другие, напротив, полагали, что и для него лично Распутин значил много. Известен разговор Императора с фрейлиной Софьей Ивановной Тютчевой в передаче последней:
«– Так вы не верите в святость Григория Ефимовича? – спросил Государь.
Я отвечала отрицательно.
– А что вы скажете, если я вам скажу, что все эти годы я прожил только благодаря его молитвам?»
Разумеется, фрейлина могла вольно или невольно ошибаться в своих показаниях, но и дневниковые записи Государя говорят о том, что общение с Распутиным в какой-то мере утешало его. Пусть не так сильно, как Императрицу, но все равно приносило отдохновение. И надо признать, что дар утешения у Распутина был.
Митрополит Вениамин, один из самых надежных и проницательных свидетелей в истории с Распутиным, вспоминал: «Как относился к нему сам государь, я не имею окончательного мнения. Некоторые думают, что он терпел все лишь ради царицы и сына и не мог поступить против более сильной воли царицы. А есть основание предполагать, что и он любил Григория. Ведь и он был человек, нуждавшийся в утешениях и советах, и он был верующим в Бога и Божиих людей. Вероятнее всего, у него сочетались обе причины: личная нужда в советнике и влияние царицы».
«Само собою разумеется, что Распутин, коему предшествовала громкая слава „старца“, имя которого гремело в Петербурге и о котором Государь постоянно слышал восторженные отзывы от окружающих, в том числе от иерархов и даже Своего духовника, произвел на Государя сильное впечатление, – на свой лад объяснял феномен Распутина князь Жевахов. – Неизбалованный любовью общества, видя вокруг Себя измену и предательство, тяготясь придворного сферою, с ее ложью и лукавством, Государь сразу же проникся доверием к Распутину, в котором увидел прежде всего воплощение русского крестьянства, какое так искренно и глубоко любил, а затем и „старца“, каким его сделала народная молва. Такому впечатлению способствовала, конечно, и манера Распутина держать себя. Я подчеркивал уже эту манеру, когда говорил, что Распутин совершенно не реагировал на окружающую обстановку, которая нисколько его не связывала, и держал себя совершенно свободно, не делая различия между людьми. Сопоставляя отношение к Себе со стороны придворных кругов, проникнутых единственной целью произвести выгодное впечатление на Государя и, в стремлении достигнуть эту цель, не брезгавших никакими средствами, Государь невольно делал вывод в пользу Распутина, усматривая в его угловатости и даже бесцеремонности лишь выражение его простодушия и искренности. Идеология Распутина была, конечно, несложной и заключала в себе обычные представления русского крестьянина о Боге-Карателе и Царе – источнике милости и правды. Любовь Распутина к Царю, граничившая с обожанием, была действительно непритворной, и в признании этого факта нет противоречий. Царь не мог не почувствовать этой любви, какую оценил вдвойне, потому что она исходила от того, кто являлся в Его глазах не только воплощением крестьянства, но и его духовной мощи… Да и не было у Государя оснований отнестись к Распутину иначе. Менее всего мог Государь предполагать, что те люди, которые ввели Распутина во Дворец, умышленно наделили его теми качествами, которых он не имел! Дальнейшее поведение Распутина при Дворе только укрепило его позицию, ибо он не злоупотреблял доверием Государя, а, наоборот, увеличивал его, проявляя изумительное для крестьянина бескорыстие, отказываясь от Царских даров и всяких привилегий, с единственною целью не поколебать в глазах Государя позиции „старца“, на которой стоял и с которой во Дворце никогда не сходил. С этой целью Распутин и воздерживался от политического общения с Государем, опасаясь выходить за пределы религиозной сферы, отведенной „старцу“. Между Государем и Распутиным возникла связь на чисто религиозной почве. Государь видел в нем только „старца“ и, подобно многим искренно религиозным людям, боялся нарушить эту связь малейшим недоверием к Распутину, чтобы не прогневать Бога. Эта связь все более крепла и поддерживалась столько же убеждением в несомненной преданности Распутина, сколько, впоследствии, и дурными слухами о поведении Распутина, которым Государь не верил, как потому, что они исходили от неверующих людей, так и потому, что они неслись из Государственной Думы, удельный вес которой, понятно, не мог быть высоким в глазах Государя…»
Несмотря на некоторую витиеватость, обтекаемость, очевидную неполноту и подчеркнутую бесконфликтность этих рассуждений, своя логика в них была, а кроме того, имеются подтверждения из других источников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
Несколько иначе расставил оценки и менее резко выразил свое мнение о той ситуации современный историк Церкви, священник Георгий Митрофанов. Отвечая на вопрос: «Был ли все-таки Распутин православным старцем, пусть и очень неординарным?» – он сказал так:
«В Царскую Семью старцев приводили не раз – Царица искала представителя народной религиозности. Ну что это – придворное духовенство, а вот народ – это подлинное, – ей живой веры хотелось. Но эти старцы приходили и уходили. Распутин же сказал, что вот я помолюсь, и царевичу Алексею легче будет. И действительно, мальчику становилось лучше. У нее возникло ощущение, что Распутин должен быть постоянно рядом, чтоб он в любой момент помог».
Тут нужно обратиться к самой личности Императрицы Александры Федоровны. Она, немка, лютеранка по воспитанию, очень быстро приняла православие – причем не формально только, внешне. Но недаром она была еще и доктором философии. В сознании у нее возникает мифологема о Царе и Пророке, которая могла возникнуть так быстро только в голове у иностранца. Будто в России сохраняется самобытная форма государственности, первоначальная теократия, когда помазанный на царство Государь правит православным народом, но связи Царя и народа мешают аристократия и бюрократия. А пророк – это вот этот самый русский мужик, старец, которого все поносят, от которого все шарахаются. Ей же, как матери, открыта эта тайна. Господь привел к ней из народной среды человека: невежественного, малограмотного, но который обладает такой силой веры, что даже облегчает страдания царевича. Значит, через этого народного подвижника Господь может и исцелить ее сына.
Поэтому же с Распутиным надо советоваться по разным вопросам, в том числе государственным, кадровым».
«Когда я смогу увидеть нашего дорогого Друга, я буду очень счастлива», – писала Императрица старшей дочери Ольге в январе 1909 года.
«Мое милое сокровище, мой любимый, благослови и храни тебя, Господь. Молитвы Гр. охраняют тебя в твоем путешествии, его заботам я предаю тебя», – обращалась она в письме к мужу 6 октября 1909 года.
«Дни такие длинные и одинокие. Когда голова у меньше болит, я выписываю себе изречения нашего Друга, и время проходит быстрее», – рассказывала в письме к Государю во время Великой войны, ни разу за одиннадцать с лишним лет пребывания Распутина при Дворе в своем друге и его мыслях не усомнившись.
Что же касается того, как относился к Распутину сам русский царь, единой точки зрения среди мемуаристов по этому вопросу нет. Одни писали, что Николай терпел Распутина только ради Царицы и их больного сына, другие, напротив, полагали, что и для него лично Распутин значил много. Известен разговор Императора с фрейлиной Софьей Ивановной Тютчевой в передаче последней:
«– Так вы не верите в святость Григория Ефимовича? – спросил Государь.
Я отвечала отрицательно.
– А что вы скажете, если я вам скажу, что все эти годы я прожил только благодаря его молитвам?»
Разумеется, фрейлина могла вольно или невольно ошибаться в своих показаниях, но и дневниковые записи Государя говорят о том, что общение с Распутиным в какой-то мере утешало его. Пусть не так сильно, как Императрицу, но все равно приносило отдохновение. И надо признать, что дар утешения у Распутина был.
Митрополит Вениамин, один из самых надежных и проницательных свидетелей в истории с Распутиным, вспоминал: «Как относился к нему сам государь, я не имею окончательного мнения. Некоторые думают, что он терпел все лишь ради царицы и сына и не мог поступить против более сильной воли царицы. А есть основание предполагать, что и он любил Григория. Ведь и он был человек, нуждавшийся в утешениях и советах, и он был верующим в Бога и Божиих людей. Вероятнее всего, у него сочетались обе причины: личная нужда в советнике и влияние царицы».
«Само собою разумеется, что Распутин, коему предшествовала громкая слава „старца“, имя которого гремело в Петербурге и о котором Государь постоянно слышал восторженные отзывы от окружающих, в том числе от иерархов и даже Своего духовника, произвел на Государя сильное впечатление, – на свой лад объяснял феномен Распутина князь Жевахов. – Неизбалованный любовью общества, видя вокруг Себя измену и предательство, тяготясь придворного сферою, с ее ложью и лукавством, Государь сразу же проникся доверием к Распутину, в котором увидел прежде всего воплощение русского крестьянства, какое так искренно и глубоко любил, а затем и „старца“, каким его сделала народная молва. Такому впечатлению способствовала, конечно, и манера Распутина держать себя. Я подчеркивал уже эту манеру, когда говорил, что Распутин совершенно не реагировал на окружающую обстановку, которая нисколько его не связывала, и держал себя совершенно свободно, не делая различия между людьми. Сопоставляя отношение к Себе со стороны придворных кругов, проникнутых единственной целью произвести выгодное впечатление на Государя и, в стремлении достигнуть эту цель, не брезгавших никакими средствами, Государь невольно делал вывод в пользу Распутина, усматривая в его угловатости и даже бесцеремонности лишь выражение его простодушия и искренности. Идеология Распутина была, конечно, несложной и заключала в себе обычные представления русского крестьянина о Боге-Карателе и Царе – источнике милости и правды. Любовь Распутина к Царю, граничившая с обожанием, была действительно непритворной, и в признании этого факта нет противоречий. Царь не мог не почувствовать этой любви, какую оценил вдвойне, потому что она исходила от того, кто являлся в Его глазах не только воплощением крестьянства, но и его духовной мощи… Да и не было у Государя оснований отнестись к Распутину иначе. Менее всего мог Государь предполагать, что те люди, которые ввели Распутина во Дворец, умышленно наделили его теми качествами, которых он не имел! Дальнейшее поведение Распутина при Дворе только укрепило его позицию, ибо он не злоупотреблял доверием Государя, а, наоборот, увеличивал его, проявляя изумительное для крестьянина бескорыстие, отказываясь от Царских даров и всяких привилегий, с единственною целью не поколебать в глазах Государя позиции „старца“, на которой стоял и с которой во Дворце никогда не сходил. С этой целью Распутин и воздерживался от политического общения с Государем, опасаясь выходить за пределы религиозной сферы, отведенной „старцу“. Между Государем и Распутиным возникла связь на чисто религиозной почве. Государь видел в нем только „старца“ и, подобно многим искренно религиозным людям, боялся нарушить эту связь малейшим недоверием к Распутину, чтобы не прогневать Бога. Эта связь все более крепла и поддерживалась столько же убеждением в несомненной преданности Распутина, сколько, впоследствии, и дурными слухами о поведении Распутина, которым Государь не верил, как потому, что они исходили от неверующих людей, так и потому, что они неслись из Государственной Думы, удельный вес которой, понятно, не мог быть высоким в глазах Государя…»
Несмотря на некоторую витиеватость, обтекаемость, очевидную неполноту и подчеркнутую бесконфликтность этих рассуждений, своя логика в них была, а кроме того, имеются подтверждения из других источников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251