И тем не менее полной уверенности в успехе у сторонников антираспутинской коалиции не было.
«Хотя, по-видимому, вопрос о Саблере был решен окончательно, однако в Ставке не были спокойны. Государь едет в Петроград, а там Императрица, благоволение которой к Саблеру и нерасположенность к Самарину известны; там Распутин, покровитель Саблера… Положим, при Государе кн. Орлов, полк. Дрентельн, которые настороже… Но они бессильны перед влиянием Императрицы. Кроме того, еще неизвестно, согласится ли Самарин принять назначение. При влиянии Распутина на Царскую семью и на церковные дела для честного и благородного Самарина обер-прокурорская должность ничего, кроме трений, обещать не может. Такие сомнения очень беспокоили Ставку. <…> Ждали при езда Самарина. Стало известно, что Самарин прибывает 18-го утром. Накануне великий князь, пригласив меня в свой вагон, говорит мне:
– Завтра утром прибывает Самарин. Выезжайте на вокзал к его приезду. Постарайтесь переговорить с ним наедине. Властно, по-пастырски скажите ему, что он не имеет права отказываться от предложения. Если начнет упрямиться, пригрозите ему судом Божиим».
«Я уверен, что тебе это не понравится, потому что он (Самарин. – А. В) москвич; но эти перемены должны состояться, и нужно выбирать человека, имя которого известно всей стране и единодушно уважается», – пытался убедить Государь Императрицу.
«Да, любимый, относительно Самарина я более чем огорчена, я прямо в отчаянии, – отвечала она, – он из недоброй, ханжеской клики Эллы, лучший друг Соф. Ив. Тютчевой и епископа Трифона.
Я имею основательные причины его не любить, так как он всегда говорил и теперь продолжает говорить в войсках против нашего Друга».
«Теперь опять начнутся сплетни насчет нашего Друга, и все пойдет плохо. – Я горячо надеюсь, что он не примет предложения – ведь это означает влияние Эллы и приставания с утра до вечера. Он будет работать против нас, раз он против Гр. На сердце у меня тяжело – в 1000 раз лучше удержать Саблера еще на несколько месяцев, чем иметь Самарина!»
Вышло все еще более скверно, чем она предполагала, и совсем не так, как опасался Великий Князь Николай Николаевич. Грозить Самарину Божьим судом не пришлось. Москвич дал свое согласие стать обер-прокурором и поведал Шавельскому о подробностях разговора с Царем.
«– Я прямо заявил Государю, – говорил мне Самарин, – между вами, ваше величество, и обер-прокурором в настоящее время существует средостение (Распутин), которое для меня делает невозможным исполнение по совести предлагаемой должности.
Государь ответил:
– А я все же настойчиво прошу вас принять должность».
Самарин же так вспоминал свою речь и изложенные в ней кондиции:
«Государь, вот уже несколько лет, как Россия находится под гнетом сознания, что вблизи Вас, вблизи Вашего семейства находится человек недостойный. Жизнь его хорошо известна в России, а между тем этот человек влияет на церковные и государственные дела. Государь, это не пересуды, это твердое убеждение людей верующих, людей Вам преданных. Это сознают многие епископы русской церкви, но не решаются только высказать. Он сам об этом говорит и есть факты, доказывающие, что его голос имеет значение для некоторых сановников <…>
– Послушайте, Самарин, ведь Вы признаете Ее Величество и Меня людьми верующими?
– Да, Государь, не только я, но и вся Россия счастлива этим сознанием.
– Как же Мы могли бы допустить возле себя человека такого, каким Вы изобразили Распутина?
– Государь, это человек хитрый, несомненно, он при Вас является не таким, каким его знает вся Россия».
Этот разговор состоялся 20 июня 1915 года, но в дневнике Николая еще раньше, в начале июня, отмечены две встречи: вечером 9-го числа он встречался с Григорием Распутиным, а на следующее утро, 10-го, – с Самариным. Таким образом, говоря о Распутине, кандидат в обер-прокуроры бил в самое яблочко и ставил Государя перед жестким выбором: или он, Самарин, или Распутин.
«У Государя показались слезы.
– Можно было бы его удалить из Петербурга, – сказал Государь.
– Государь, к этой мере уже прибегали и пользы от нее не было. Тут нужна мера коренная, решительная, необходимо, чтобы все видели, что этому влиянию положен окончательный, бесповоротный конец <…> Мое имя обязывало меня принять решительные меры, которые бы сразу всем показали, что прежнему значению Распутина в делах церковных положен конец.
Наступило молчание, Государь поник головой. Через несколько секунд, показавшихся мне большим промежутком времени, Государь сказал:
– Обдумав все, что Вы мне сказали, я все-таки прошу Вас принять должность обер-прокурора Св. Синода».
«Это новый обер-прокурор св. синода добился приказа об удалении, – отметил Палеолог. – Едва вступив в исполнение своих обязанностей, Самарин доложил императору, что ему невозможно будет их сохранить за собою, если Распутин будет продолжать тайно господствовать над всем церковным управлением. Затем, опираясь на московскую древность своего происхождения, он описал возмущение, смешанное со скорбью, которое скандалы „Гришки“ поддерживают в Москве – возмущение, не останавливающееся даже перед престижем высочайшего имени. Наконец он заявил решительным тоном:
– Через несколько дней соберется Государственная Дума. Я знаю, что некоторые депутаты предполагают предъявить мне запрос о Григории Ефимовиче и его тайных махинациях. Моя совесть принудит меня высказать все, что я думаю.
Император ответил просто:
– Хорошо. Я подумаю».
Радость в обществе в связи с этим назначением была не просто велика – огромна.
«…хочется верить, что с назначением Самарина на место Саблера, сотканного из компромиссов… в церковной жизни начнут рассеиваться те сумерки, в которых развратного хлыста почитают „святым старцем“ с чуть ли неограниченным влиянием на церковные дела», – писал законоучитель детей в семье А. Д. Самарина протоиерей Владимир Востоков графу С. Д. Шереметеву.
«…я радуюсь, что к делам Св. Церкви призывается сын Церкви, русский мыслью и душой, носитель родных идеалов, человек с чистою независимою душою. Кажется, уже одно только привлечение к власти чистых людей зловеще подействовало на кротов, живущих во тьме и роющих яму честным работникам», – сообщал тому же адресату законоучитель детей и духовник царской семьи протоиерей Александр Васильев.
«Расставшись с Самариным, я зашел к князю Орлову, – вспоминал Шавельский. – Он сообщил мне, что граф Фредерике только что очень решительно говорил с Государем о Распутине, и Государь будто бы решил удалить Распутина от Двора.
Великий князь, заметив, что я после завтрака остался с Самариным, решил подождать меня. Оказывается, он еще не знал о назначении Самарина. Государь ничего не сказал ему за завтраком, а Орлов не догадался шепнуть ему. Увидев меня, когда я возвращался от князя Орлова, великий князь постучал в окно. Я вошел в его вагон. Там сидел и великий князь Петр Николаевич.
– Ну что? – обратился ко мне Николай Николаевич.
– Самарин назначен, – ответил я.
– Верно?
– Да. Я только что беседовал с ним и с князем Орловым. Последний, кроме того, сообщил мне, что граф Фредерике сегодня решительно говорил о Распутине, и Государь согласился, будто бы, удалить Распутина от Двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251