Бог послал Его к тебе в помощники и в руководители, и Он так горячо молится за Тебя», – писала она Государю 7 сентября 1916 года.
«…я спрошу совета у нашего Друга. Так часто у Него бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум, – Бог вдохновляет Его, и завтра тебе напишу, что Он сказал. Его присутствие здесь меня очень успокаивает. Он говорит, что теперь дела пойдут лучше, потому что его меньше преследуют, – как только усиливаются нападки на Него; так все идет хуже».
И так было до самой смерти Распутина – упоминание о «нашем Друге» присутствовало практически во всех письмах в Ставку.
«Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем, и, наоборот, хорошо, если слушаем», – писала Государыня за день до убийства ее друга.
И Распутина слушали. Он просил освободить из тюрьмы бывшего военного министра Сухомлинова, хвалил новые военные приказы царя и возмущался тем, что Брусилов не послушался приказа о приостановке наступления (а между тем речь шла о знаменитом Брусиловском прорыве), предлагал назначить А. А. Андрианова (того самого, что был причастен к истории с «Яром») исполнять должность градоначальника (с чем, впрочем, Государь не согласился), предлагал отправить банкира Рубинштейна «без шума» в Сибирь, чтобы «не раздражать евреев», и освободить Манасевича-Мануйлова. И почти все делалось, как он хотел, а Государыня жалела, что Император не может приехать в Петербург «хотя бы только на два дня, только чтоб получить благословение нашего Друга! Это придало бы тебе сил. Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, и Его прикосновение к твоей груди очень бы утишило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение».
«Я чувствую, что поступаю жестоко, терзая тебя, мой нежный, терпеливый ангел, но я всецело полагаюсь на нашего Друга, который думает исключительно о тебе, о Бэби и о России, благодаря Его руководству, мы перенесем эти тяжелые времена. Это будет жестокая борьба, но Божий человек находится вблизи, чтобы благополучно провести твой челн через рифы…»
Если бы не эти письма, распутинское влияние на престол можно было бы считать оговором. Но против этих строк возразить нечего.
«Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, – как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось убедить Эллу, и так будет и впредь, – тогда все будет хорошо. В „Les Amis de Dieux“ один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает Государю, никогда не погибнет. Это верно – только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета – не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом, способным все понять. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уже не Его вина – но Он меньше ошибается в людях, нежели мы – у Него жизненный опыт, благословленный Богом».
Нет, едва ли Александра Федоровна желала, да только не решалась отправить Григория на родину. К несчастью, он был нужен ей здесь и она делала все, чтобы он оставался при ней. Это погубило обоих. А по большому счету – всех.
«Да, революция назревает и надвигается. Теперь ее проводят в жизнь высшие классы и чины, а потом – поведут уже на свой лад рабочие и крестьяне. Кто тут останется в живых, Один Господь ведает. Но можно весьма думать, что сама виновница зла, „темная сила“, в лице Гришки Распутина, благополучно удерет в критический момент куда-нибудь за границу», – записал в дневнике 9 декабря 1916 года, то есть ровно за неделю до убийства Распутина, Лев Тихомиров.
«До чего мы дожили! Религия поругана, духовенство запугано, ум, способности людей обесценены, отброшены, как ненужный хлам, и на поверхность всплывают одни авантюристы за другими… Не могу переварить такой обиды, нанесенной нашей русской народной чести. Пока я жива, никогда не прощу сделанного нам оскорбления и останусь непримиримой к тем, чьею властью была допущена эта несмываемая и неслыханная обида!» – по обыкновению эмоционально высказывалась в дневниковых записях княгиня М. К. Тенишева.
«Царь Николай прежде всего сам перестал верить в себя как Божьего помазанника, и недостающую ему веру он занял у Распутина, который и захватил власть и втоптал ее в грязь. Распутин, хлыст – символ разложения церкви, и царь Николай – символ разложения государства соединились в одно для погибели старого порядка <…> Царь погиб в хлыстовской грязи от раздробления и распыления неба (духовного целого)», – отметил в дневнике Михаил Пришвин уже после того, как все было уже кончено.
Все это было так же несправедливо, как и суждения Блока о царской власти, и Распутин в критический момент никуда не удрал, а принял смерть, но именно так думали о нем и о Государе, и о государственном строе России наиболее глубокие и проницательные из современников и участников той исторической трагедии. Россия была расколота непоправимо. Царству, поделенному даже не надвое, а раздробленному, распыленному на множество частей, было не устоять.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Клеветники России. Был ли Распутин немецким шпионом? Убийство. Хрустальное распятие – почему? Англичанка. Завещание Арона Симоновича. Измена и глупость. Последний защитник трона. Темные силы
Напряжение в стране достигло пика в начале ноября 1916 года, когда Милюков выступил со знаменитой речью в Государственной думе.
«1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: „штурмовым сигналом“, – вспоминал Спиридович. – Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется „вокруг молодой царицы“. Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал „тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру“. Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию – „Глупость это или измена“ и сам, в конце концов, ответил: – „Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью“. Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики – „клеветник, клеветник“, председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: – „Я не чувствителен к выражениям Замысловского“».
Эта речь была моментально перепечатана европейскими газетами. Чеканная милюковская формулировка «глупость или измена?», повторявшаяся как рефрен, хотя и была частично изъята из стенографического отчета Думы, все равно проникала в сознание каждого. Это был удар, от которого страна уже не оправилась. Обвинение, брошенное им, касалось уже не только Распутина и его ставленников-министров, но и самих Государыни и Государя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
«…я спрошу совета у нашего Друга. Так часто у Него бывают здравые суждения, которые не приходят другим на ум, – Бог вдохновляет Его, и завтра тебе напишу, что Он сказал. Его присутствие здесь меня очень успокаивает. Он говорит, что теперь дела пойдут лучше, потому что его меньше преследуют, – как только усиливаются нападки на Него; так все идет хуже».
И так было до самой смерти Распутина – упоминание о «нашем Друге» присутствовало практически во всех письмах в Ставку.
«Даже дети замечают, что дела идут плохо, если мы Его не слушаем, и, наоборот, хорошо, если слушаем», – писала Государыня за день до убийства ее друга.
И Распутина слушали. Он просил освободить из тюрьмы бывшего военного министра Сухомлинова, хвалил новые военные приказы царя и возмущался тем, что Брусилов не послушался приказа о приостановке наступления (а между тем речь шла о знаменитом Брусиловском прорыве), предлагал назначить А. А. Андрианова (того самого, что был причастен к истории с «Яром») исполнять должность градоначальника (с чем, впрочем, Государь не согласился), предлагал отправить банкира Рубинштейна «без шума» в Сибирь, чтобы «не раздражать евреев», и освободить Манасевича-Мануйлова. И почти все делалось, как он хотел, а Государыня жалела, что Император не может приехать в Петербург «хотя бы только на два дня, только чтоб получить благословение нашего Друга! Это придало бы тебе сил. Я знаю, что ты храбр, терпелив, но все же ты человек, и Его прикосновение к твоей груди очень бы утишило твои горести и даровало бы тебе новую мудрость и энергию свыше. Это не пустые слова, но глубочайшее мое убеждение».
«Я чувствую, что поступаю жестоко, терзая тебя, мой нежный, терпеливый ангел, но я всецело полагаюсь на нашего Друга, который думает исключительно о тебе, о Бэби и о России, благодаря Его руководству, мы перенесем эти тяжелые времена. Это будет жестокая борьба, но Божий человек находится вблизи, чтобы благополучно провести твой челн через рифы…»
Если бы не эти письма, распутинское влияние на престол можно было бы считать оговором. Но против этих строк возразить нечего.
«Милый, верь мне, тебе следует слушаться советов нашего Друга. Он так горячо денно и нощно молится за тебя. Он охранял тебя там, где ты был, только Он, – как я в том глубоко убеждена и в чем мне удалось убедить Эллу, и так будет и впредь, – тогда все будет хорошо. В „Les Amis de Dieux“ один из Божьих старцев говорит, что страна, где Божий человек помогает Государю, никогда не погибнет. Это верно – только нужно слушаться, доверять и спрашивать совета – не думать, что Он чего-нибудь не знает. Бог все Ему открывает. Вот почему люди, которые не постигают Его души, так восхищаются Его удивительным умом, способным все понять. И когда Он благословляет какое-нибудь начинание, оно удается, и если Он рекомендует людей, то можно быть уверенным, что они хорошие люди. Если же они впоследствии меняются, то это уже не Его вина – но Он меньше ошибается в людях, нежели мы – у Него жизненный опыт, благословленный Богом».
Нет, едва ли Александра Федоровна желала, да только не решалась отправить Григория на родину. К несчастью, он был нужен ей здесь и она делала все, чтобы он оставался при ней. Это погубило обоих. А по большому счету – всех.
«Да, революция назревает и надвигается. Теперь ее проводят в жизнь высшие классы и чины, а потом – поведут уже на свой лад рабочие и крестьяне. Кто тут останется в живых, Один Господь ведает. Но можно весьма думать, что сама виновница зла, „темная сила“, в лице Гришки Распутина, благополучно удерет в критический момент куда-нибудь за границу», – записал в дневнике 9 декабря 1916 года, то есть ровно за неделю до убийства Распутина, Лев Тихомиров.
«До чего мы дожили! Религия поругана, духовенство запугано, ум, способности людей обесценены, отброшены, как ненужный хлам, и на поверхность всплывают одни авантюристы за другими… Не могу переварить такой обиды, нанесенной нашей русской народной чести. Пока я жива, никогда не прощу сделанного нам оскорбления и останусь непримиримой к тем, чьею властью была допущена эта несмываемая и неслыханная обида!» – по обыкновению эмоционально высказывалась в дневниковых записях княгиня М. К. Тенишева.
«Царь Николай прежде всего сам перестал верить в себя как Божьего помазанника, и недостающую ему веру он занял у Распутина, который и захватил власть и втоптал ее в грязь. Распутин, хлыст – символ разложения церкви, и царь Николай – символ разложения государства соединились в одно для погибели старого порядка <…> Царь погиб в хлыстовской грязи от раздробления и распыления неба (духовного целого)», – отметил в дневнике Михаил Пришвин уже после того, как все было уже кончено.
Все это было так же несправедливо, как и суждения Блока о царской власти, и Распутин в критический момент никуда не удрал, а принял смерть, но именно так думали о нем и о Государе, и о государственном строе России наиболее глубокие и проницательные из современников и участников той исторической трагедии. Россия была расколота непоправимо. Царству, поделенному даже не надвое, а раздробленному, распыленному на множество частей, было не устоять.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Клеветники России. Был ли Распутин немецким шпионом? Убийство. Хрустальное распятие – почему? Англичанка. Завещание Арона Симоновича. Измена и глупость. Последний защитник трона. Темные силы
Напряжение в стране достигло пика в начале ноября 1916 года, когда Милюков выступил со знаменитой речью в Государственной думе.
«1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: „штурмовым сигналом“, – вспоминал Спиридович. – Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется „вокруг молодой царицы“. Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал „тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру“. Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию – „Глупость это или измена“ и сам, в конце концов, ответил: – „Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью“. Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики – „клеветник, клеветник“, председатель не остановил оратора, а сам оратор на выкрики протестующих правых ответил: – „Я не чувствителен к выражениям Замысловского“».
Эта речь была моментально перепечатана европейскими газетами. Чеканная милюковская формулировка «глупость или измена?», повторявшаяся как рефрен, хотя и была частично изъята из стенографического отчета Думы, все равно проникала в сознание каждого. Это был удар, от которого страна уже не оправилась. Обвинение, брошенное им, касалось уже не только Распутина и его ставленников-министров, но и самих Государыни и Государя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251