“ Павел С. на седьмом небе, собрал друзей, выставил на стол весь свой запас коньяка. Выпили, негодяи, и признались. Ну и гонял он их потом!..
Евграфову уже за пятьдесят. Здоровье у него хорошее, руки по-прежнему могучие, но… внучка растёт в Ленинграде, и внучка любимая . А когда у полярника появляются внуки, значит, подходит время прощаться с высокими широтами. Но Михалыч старается не думать о столь неприятных вещах. Нужен он ещё Антарктиде, и она ещё очень нужна ему.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СпМОЧКИН
Дизельная электростанция была одним из самых уютных и гостеприимных уголков Мирного. Дежурили на ней круглосуточно, и посему начальник склада Павлов щедрой рукой отпускал дизелистам чай, кофе и сахар. В любое время суток здесь можно было под доносившийся из рабочей части ДЭС гул дизелей посидеть над чашкой горячего настоя — преимущество в глазах полярников чрезвычайное. Привыкнув на Востоке чаёвничать без всякой меры, я с удовольствием и не ожидая особого приглашения навещал гостеприимных дизелистов.
Хозяйничал здесь Алексей Александрович Семочкин, тот самый, который в период эвакуации со станции Лазарев вместе с Евграфовым входил в шестёрку Гербовича. С того времени Семочкин не раз бывал в Антарктиде, зимовал на Востоке, и на той же Новолазаревской, дрейфовал на льдинах и наконец вновь оказался под началом Гербовича в Мирном.
К Семочкину Гербович относился как-то по-особенному тепло, даже с любовью, впрочем, Семочкина любили все. В главах о станции Восток я рассказал про Ивана Тимофеевича Зырянова, так вот, Семочкин — это второй Тимофеич: такой же добрый, ласковый, исключительно скромный и сильный духом человек. И ещё совпадение: и тот и другой — выдающиеся мастера по дизелям. Таких работников, как Тимофеич и Семочкин, даже в Антарктиде, где своим трудолюбием никого не удивишь, поискать надо… Владислав Иосифович рассказывал, что он свободно вздохнул, когда заполучил на ДЭС Семочкина. И в самом деле, всю зимовку Мирный не знал перебоев с электроэнергией, мало того, один дизель из трех у Алексея Александровича постоянно отдыхал, будучи «в отпуске без сохранения содержания», как шутили его ребята.
Их у Семочкина было четверо: три Юрия — Козельский, Ищук и Коняев и один Николай — Макаров. Кроме того, на сезон из состава Четырнадцатой экспедиции остался Борис Антонов, но он уже поглядывал на море. Никому из ребят, кажется, не было тридцати, и сорокапятилетний Семочкин относился к ним как к племяшам: лелеял, заботился, но и строго спрашивал.
На ДЭС я бывал почти ежедневно. Если дежурил Козельский, чемпион Мирного по шахматам, то мы устраивали блицтурнир; если Козельский отдыхал, то беседовали часок-другой над чашкой чаю, крепкого, сладкого и горячего, не просто удовлетворяя жажду, а наслаждаясь самим процессом чаепития в дружеском кругу. Я любил слушать рассказы Семочкина — неторопливые, спокойные, с юмором, отшлифованным годами полярных странствий. Как-то мы с Антоновым, люди заинтересованные, обменивались сведениями о подходе «Оби», и Семочкин, разливая чай, проговорил:
— Ракеты небось готовите, фейерверком будете встречать? — И, получив подтверждение, заметил: — Был случай, когда её встречали оригинальнее… Дружным храпом! Произошло это в Девятую экспедицию, когда мы закончили зимовку на Новолазаревской. Приехали на барьер ночью, соорудили за несколько часов мертвяки для швартовки и так устали, что еле хватило сил до балка дойти. Пришла под утро «Обь», гудела, гудела, не дождалась и пришвартовалась своими силами. Потом нас разбудили и глаза пялили от удивления: «Первый раз в жизни таких встречаем! Год отзимовали, корабль за ними пришёл, а они бессовестно храпят!» А тебе, Юра, небось другая встреча с «Обью» больше запомнилась, а?
Юрий Коняев, сдержанный и не очень разговорчивый механик, нехотя кивнул.
— Стоит ли вспоминать, Алексей Саныч7
— Стоит, — возразил Семочкин. — А то наш гость, например, не знает, что ты вторично рождённый. Это было в Шестую экспедицию, когда мы строили Новолаэаревскую. «Обь» пришла для разгрузки к мысу Ураганному, а мы не знали, что весь припай здесь в трещинах. Поехали к кораблю на тягачах. Впереди был Юра Коняев. Видим, его тряхнуло, он добавил газу и выскочил, а за ним — разводье метров пять шесть шириной! Это он успел проскочить по снежному мосту! Море здесь глубиной метров в сто, можно, как говорится, ноги промочить. Юра выпрыгнул из кабины на лёд, а мы тягач зацепили тросом и потихоньку начали вытаскивать стороной от трещин. Спасли тягач и Юру поздравили с днём рождения. Но как же быть с разгрузкой? Решили пойти к «Оби» не на тяжёлом тягаче, а на более лёгком тракторе, весом тонн одиннадцать-двенадцать. Так и сделали. И надо же было такому случиться, чтобы именно на припае трактор заглох! Пошли выручать его на тягаче, стали подъезжать, и тут начал трещать и ломаться лёд. Кое-как развернули тягач и вырвались, а трактор так и остался на припае. Ну, пропал, думаем. Нет! Видим, льдинка, на которой стоял трактор, потихоньку двинулась… к «Оби»! На судне быстро сориентировались и, улучив момент, зацепили трактор и подняли его на борт. А потом, дня через два, трактор снова выгрузили на лёд, а Гербович подъехал к нему на тягаче и вытащил на берег, для ремонта. Гербович, это его принцип, когда ребята устают, основную работу берет на себя. И рисковать людьми не любит, скорее сам… Честь и почёт новому гостю!
Это пришёл Рюрик Максимович Галкин.
— Мы с Рюриком дрейфовали на СП-5, — подставляя гостю стакан, с улыбкой припомнил Семочкин. — И когда нас должны были уже вывозить на материк, пришло ЦУ оставить Галкина на льдине ещё на полсрока. И Рюрик завопил: «Что я, укушенный? Никогда больше на эту проклятую льдину не поеду!» И действительно, на эту больше не поехал, потому что её разломало. А на каких СП ты дрейфовал потом?
— На Седьмой, Одиннадцатой и Тринадцатой, — проворчал Галкин, прихлёбывая горячий и ароматный чай. — Будь она неладна, эта Тринадцатая! Никогда и нигде нас так ещё не ломало, только и делали, что бегали, сверкая пятками, от все новых трещин и вала торосов. Дней двадцать даже питались стоя, на свежем воздухе, потому что кают-компания зачем-то понадобилась Нептуну. А история с вертолётом! Плюхнулись мы метров с двадцати, видимо, попали в воздушную яму. На самый край льдины упали. Осмотрели командир с механиком вертолёт, переглянулись. «Вроде, дотянем», — решил командир. Полетели. Поднялись метров на десять, а выше не можем. Под нами — чистая вода… Ощущение не из приятных. Теперь весело вспоминать, а тогда летел и думал: «Ведь я ещё не расплатился за кооперативную квартиру, куда семья только-только переехала…» И так сорок минут в диком напряжении. Прилетели — командир еле руки оторвал от рычагов… А Кизино помнишь, Лёша?
Семочкин и Галкин рассмеялись. Георгия Кизино я знал по дрейфу на СП-15 и поэтому поинтересовался, что это так их развеселило.
— На СП-5 Кизино жил с нами, — пояснил Семочкин. — У метеорологов на льдине жизнь вообще трудная, а тут полёты начались, лётчики все время погоду требовали, и Кизино до того не высыпался, что, бывало, в обед засыпал с кашей во рту… Дремал и дома каждую свободную минутку, а когда лётчики звонили, просыпался и сообщал в трубку погоду. И не раз бывало, что он потешал нас до слез:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Евграфову уже за пятьдесят. Здоровье у него хорошее, руки по-прежнему могучие, но… внучка растёт в Ленинграде, и внучка любимая . А когда у полярника появляются внуки, значит, подходит время прощаться с высокими широтами. Но Михалыч старается не думать о столь неприятных вещах. Нужен он ещё Антарктиде, и она ещё очень нужна ему.
АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СпМОЧКИН
Дизельная электростанция была одним из самых уютных и гостеприимных уголков Мирного. Дежурили на ней круглосуточно, и посему начальник склада Павлов щедрой рукой отпускал дизелистам чай, кофе и сахар. В любое время суток здесь можно было под доносившийся из рабочей части ДЭС гул дизелей посидеть над чашкой горячего настоя — преимущество в глазах полярников чрезвычайное. Привыкнув на Востоке чаёвничать без всякой меры, я с удовольствием и не ожидая особого приглашения навещал гостеприимных дизелистов.
Хозяйничал здесь Алексей Александрович Семочкин, тот самый, который в период эвакуации со станции Лазарев вместе с Евграфовым входил в шестёрку Гербовича. С того времени Семочкин не раз бывал в Антарктиде, зимовал на Востоке, и на той же Новолазаревской, дрейфовал на льдинах и наконец вновь оказался под началом Гербовича в Мирном.
К Семочкину Гербович относился как-то по-особенному тепло, даже с любовью, впрочем, Семочкина любили все. В главах о станции Восток я рассказал про Ивана Тимофеевича Зырянова, так вот, Семочкин — это второй Тимофеич: такой же добрый, ласковый, исключительно скромный и сильный духом человек. И ещё совпадение: и тот и другой — выдающиеся мастера по дизелям. Таких работников, как Тимофеич и Семочкин, даже в Антарктиде, где своим трудолюбием никого не удивишь, поискать надо… Владислав Иосифович рассказывал, что он свободно вздохнул, когда заполучил на ДЭС Семочкина. И в самом деле, всю зимовку Мирный не знал перебоев с электроэнергией, мало того, один дизель из трех у Алексея Александровича постоянно отдыхал, будучи «в отпуске без сохранения содержания», как шутили его ребята.
Их у Семочкина было четверо: три Юрия — Козельский, Ищук и Коняев и один Николай — Макаров. Кроме того, на сезон из состава Четырнадцатой экспедиции остался Борис Антонов, но он уже поглядывал на море. Никому из ребят, кажется, не было тридцати, и сорокапятилетний Семочкин относился к ним как к племяшам: лелеял, заботился, но и строго спрашивал.
На ДЭС я бывал почти ежедневно. Если дежурил Козельский, чемпион Мирного по шахматам, то мы устраивали блицтурнир; если Козельский отдыхал, то беседовали часок-другой над чашкой чаю, крепкого, сладкого и горячего, не просто удовлетворяя жажду, а наслаждаясь самим процессом чаепития в дружеском кругу. Я любил слушать рассказы Семочкина — неторопливые, спокойные, с юмором, отшлифованным годами полярных странствий. Как-то мы с Антоновым, люди заинтересованные, обменивались сведениями о подходе «Оби», и Семочкин, разливая чай, проговорил:
— Ракеты небось готовите, фейерверком будете встречать? — И, получив подтверждение, заметил: — Был случай, когда её встречали оригинальнее… Дружным храпом! Произошло это в Девятую экспедицию, когда мы закончили зимовку на Новолазаревской. Приехали на барьер ночью, соорудили за несколько часов мертвяки для швартовки и так устали, что еле хватило сил до балка дойти. Пришла под утро «Обь», гудела, гудела, не дождалась и пришвартовалась своими силами. Потом нас разбудили и глаза пялили от удивления: «Первый раз в жизни таких встречаем! Год отзимовали, корабль за ними пришёл, а они бессовестно храпят!» А тебе, Юра, небось другая встреча с «Обью» больше запомнилась, а?
Юрий Коняев, сдержанный и не очень разговорчивый механик, нехотя кивнул.
— Стоит ли вспоминать, Алексей Саныч7
— Стоит, — возразил Семочкин. — А то наш гость, например, не знает, что ты вторично рождённый. Это было в Шестую экспедицию, когда мы строили Новолаэаревскую. «Обь» пришла для разгрузки к мысу Ураганному, а мы не знали, что весь припай здесь в трещинах. Поехали к кораблю на тягачах. Впереди был Юра Коняев. Видим, его тряхнуло, он добавил газу и выскочил, а за ним — разводье метров пять шесть шириной! Это он успел проскочить по снежному мосту! Море здесь глубиной метров в сто, можно, как говорится, ноги промочить. Юра выпрыгнул из кабины на лёд, а мы тягач зацепили тросом и потихоньку начали вытаскивать стороной от трещин. Спасли тягач и Юру поздравили с днём рождения. Но как же быть с разгрузкой? Решили пойти к «Оби» не на тяжёлом тягаче, а на более лёгком тракторе, весом тонн одиннадцать-двенадцать. Так и сделали. И надо же было такому случиться, чтобы именно на припае трактор заглох! Пошли выручать его на тягаче, стали подъезжать, и тут начал трещать и ломаться лёд. Кое-как развернули тягач и вырвались, а трактор так и остался на припае. Ну, пропал, думаем. Нет! Видим, льдинка, на которой стоял трактор, потихоньку двинулась… к «Оби»! На судне быстро сориентировались и, улучив момент, зацепили трактор и подняли его на борт. А потом, дня через два, трактор снова выгрузили на лёд, а Гербович подъехал к нему на тягаче и вытащил на берег, для ремонта. Гербович, это его принцип, когда ребята устают, основную работу берет на себя. И рисковать людьми не любит, скорее сам… Честь и почёт новому гостю!
Это пришёл Рюрик Максимович Галкин.
— Мы с Рюриком дрейфовали на СП-5, — подставляя гостю стакан, с улыбкой припомнил Семочкин. — И когда нас должны были уже вывозить на материк, пришло ЦУ оставить Галкина на льдине ещё на полсрока. И Рюрик завопил: «Что я, укушенный? Никогда больше на эту проклятую льдину не поеду!» И действительно, на эту больше не поехал, потому что её разломало. А на каких СП ты дрейфовал потом?
— На Седьмой, Одиннадцатой и Тринадцатой, — проворчал Галкин, прихлёбывая горячий и ароматный чай. — Будь она неладна, эта Тринадцатая! Никогда и нигде нас так ещё не ломало, только и делали, что бегали, сверкая пятками, от все новых трещин и вала торосов. Дней двадцать даже питались стоя, на свежем воздухе, потому что кают-компания зачем-то понадобилась Нептуну. А история с вертолётом! Плюхнулись мы метров с двадцати, видимо, попали в воздушную яму. На самый край льдины упали. Осмотрели командир с механиком вертолёт, переглянулись. «Вроде, дотянем», — решил командир. Полетели. Поднялись метров на десять, а выше не можем. Под нами — чистая вода… Ощущение не из приятных. Теперь весело вспоминать, а тогда летел и думал: «Ведь я ещё не расплатился за кооперативную квартиру, куда семья только-только переехала…» И так сорок минут в диком напряжении. Прилетели — командир еле руки оторвал от рычагов… А Кизино помнишь, Лёша?
Семочкин и Галкин рассмеялись. Георгия Кизино я знал по дрейфу на СП-15 и поэтому поинтересовался, что это так их развеселило.
— На СП-5 Кизино жил с нами, — пояснил Семочкин. — У метеорологов на льдине жизнь вообще трудная, а тут полёты начались, лётчики все время погоду требовали, и Кизино до того не высыпался, что, бывало, в обед засыпал с кашей во рту… Дремал и дома каждую свободную минутку, а когда лётчики звонили, просыпался и сообщал в трубку погоду. И не раз бывало, что он потешал нас до слез:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101