Даже теперь, признался он, на его испанский вкус, ей не хватает некоторой округлости, хотя, несомненно, она очень миловидна и притом весьма неплохо играет. Для Перри же существует только одна музыка - джаз, который Диего, судя по его тону, просто усыпляет. Единственная причина, почему вообще нога Перри ступает под своды Карнеги-Холл, - это необходимость добиваться расположения своей богатой матушки Ирэн Данхэм Помфрет, которая стала финансовой крестной матерью для многих музыкантов, организовав Вифлеемский фестиваль. В его вкусе скорее не Дора Моубрей, а Гарда Тьюсар, сестра Яна.
Они были?..
Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда - Фокс и сам это наблюдал - своим лицом, фигурой и движениями воплощала образ истинной соблазнительницы, но свои чары она использовала исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О ее занятии трудно было сказать что-либо конкретное, предполагали, что она связана с миром моды, однако если за туалеты, которые она носила, квартиру, которую она снимала, а также за автомобиль и шофера она платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба!
- Гарда обожала брата, - заметил Фокс.
- Несомненно, - согласился Диего, - но недавно между ними пробежала кошка. - Только вчера Ян рассказал ему, что Гарда так на него разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда, он не назвал причины их ссоры. Диего при этом покаянно добавил, что последние несколько месяцев он не поддерживал с Яном прежних близких отношений, и это было очень скверно с его стороны. В порыве раскаяния после шести или семи порций виски он признался, что ревновал. Ян готовился к самому значительному событию в своей карьере, совершенно ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось выше его, Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не простит себе. Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою вину. Он отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния наложил на себя руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто заменил скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила свою гнусную роль.
Через десять минут, правда, Диего утверждал, что если бы подмена была, Ян мгновенно распознал бы ее.
- Нужно выбрать что-нибудь одно, Диего, - улыбнулся Фокс, - только что ты сказал…
- Ну и что? - мрачно перебил его Диего. - Все равно я прав. Конечно, обвести Яна вокруг пальца с этой скрипкой было невозможно, и тем не менее это произошло. И я собираюсь найти того, кто это сделал. Сейчас я пьян, но завтра я буду трезвый и займусь именно этим.
- Что ж, желаю успеха. - Фокс взглянул на часы. - Извини, сейчас я уже ничем не смогу тебе помочь, у меня билет на ночной поезд в Луисвилл. Двух дней мне там вполне должно хватить, так что, возможно, я позвоню тебе в четверг утром и узнаю, как у тебя дела.
Однако дело, которое он расследовал в Луисвилле, - неожиданная и непонятная эпидемия желудочных заболеваний в конюшне скаковых лошадей, затронувшая будущих участников скачек в Дерби, - заняло на день больше, чем рассчитывал Фокс, поэтому он вернулся в Нью-Йорк не в четверг, а в пятницу, не в восемь утра, а в два часа пополудни и не с Пенсильванского вокзала, а из аэропорта Ла-Гардиа. Тем не менее ему не потребовалось сразу же звонить Диего Зорилле, чтобы узнать, как продвигается его план возмездия: он разговаривал с ним по междугородному телефону в четверг вечером и все выяснил. Более того, информация и задание, которые он получил, были таковы, что он спешно пообедал в аэропортовской забегаловке и доехал сначала на метро до Манхэттена, а затем на такси помчался на Парк-авеню.
Усталый вид после трех напряженных дней и ночей, карманы, набитые подарками для Тримблов и прочих обитателей Зоопарка, как часто называли его загородный дом, а также поношенная сумка явились, как он подумал, единственной причиной холодного приема вышколенного дворецкого, который встретил его в просторной приемной апартаментов на двенадцатом этаже. Но, скорее всего, дворецкому он был совершенно безразличен: видимо, прислуге Ирэн Данхэм Помфрет было не привыкать иметь дело с привидениями из других миров.
Дворецкий учтиво стоял рядом, пока другой человек в ливрее вежливо принял у Фокса сумку и верхнюю одежду, и тут же из внутренних комнат в холл вышла женщина и направилась к нему со словами:
- Здравствуйте, я не держу горничных - я их не люблю. У меня только мужчины. Раньше я брала горничных, но они постоянно болели. Вы - Фокс? Текумсе Фокс? Диего мне много о вас рассказывал. Вы так помогли ему, когда с ним произошла беда. Проходите, пожалуйста.
Фокс старательно скрывал все возрастающее изумление. Сначала его удивила большая, богато обставленная приемная. Он немного разбирался в китайских вазах - с ними было связано одно дело, которым ему пришлось заниматься, - на столе стояли два прекрасных редких экземпляра; на стене за ними висела дешевая репродукция «Разбитого кувшина» Греза. Разумеется, он не знал, что это была любимая картина весьма сентиментального Джеймса Гарфилда Данхэма, первого мужа миссис Помфрет, равно как не знал и того, что миссис Помфрет умела пренебрегать общепринятыми условностями, когда речь шла о ее вкусах - о последнем, правда, можно было догадаться, лишь взглянув на нее.
А ее внешность поразила его еще больше! В ней не было и намека на холодную бесстрастность и высокомерную надменность, которые он ожидал увидеть, зная о ее репутации Мецената в женском обличье. Крупная фигура, умные и веселые глаза, полные красивые губы говорили об удовлетворенности жизнью, а удивительно молодая кожа - судя по возрасту ее сына Перри, ей должно было быть по крайней мере между сорока и пятьюдесятью - наверняка привела бы в восхищение и самого Рубенса. Фокса привела.
Огромная гостиная, в которую она провела гостя, где два концертных рояля выглядели бы игрушками, поражала своими размерами, но не подавляла. Ирэн остановилась у края бесценного зенджанского ковра и голосом, в котором гармонично звучала нежная привязанность и командные нотки, предполагавшие немедленный отклик, позвала:
- Генри!
Из кресла поднялся мужчина и подошел к ним.
- Мой муж, - представила его миссис Помфрет, и Фокс отметил про себя, что дама произнесла это тоном, каким она сказала бы, например, «мой эрдельтерьер» или «моя любимая симфония», не оскорбляя при этом его мужского достоинства. Она продолжила: - Это Текумсе Фокс. Вот что я скажу вам: будь я вашей женой и вы ходили бы с такой щетиной…
Фокс обескураженно отпустил руку Генри Помфрета и со смущенным видом стал оправдываться:
- Я очень спешил на самолет и не успел побриться, а кроме того, я не люблю бриться и у меня нет жены. - Он осмотрелся и увидел, что в гостиной никого не было, кроме девушки и молодого человека, сидевших на диване. - Я думал… Диего сказал мне по телефону, что вы пригласили сюда всех, кто…
- Я так и сделала, но Адольф Кох передал, что не сможет прийти раньше четырех, и, поскольку в это время вы летели в самолете, Диего не мог вас предупредить, а моему секретарю не удалось связаться с Дорой и мистером Гиллом - наверное, вы знаете их?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Они были?..
Нет, насколько Диего знал, не были. Темноволосая, порывистая Гарда - Фокс и сам это наблюдал - своим лицом, фигурой и движениями воплощала образ истинной соблазнительницы, но свои чары она использовала исключительно расчетливо и благоразумно. В ней было что-то загадочное. О ее занятии трудно было сказать что-либо конкретное, предполагали, что она связана с миром моды, однако если за туалеты, которые она носила, квартиру, которую она снимала, а также за автомобиль и шофера она платила из своего жалованья, это, должно быть, классная служба!
- Гарда обожала брата, - заметил Фокс.
- Несомненно, - согласился Диего, - но недавно между ними пробежала кошка. - Только вчера Ян рассказал ему, что Гарда так на него разозлилась, что отказалась быть на его концерте в Карнеги-Холл, правда, он не назвал причины их ссоры. Диего при этом покаянно добавил, что последние несколько месяцев он не поддерживал с Яном прежних близких отношений, и это было очень скверно с его стороны. В порыве раскаяния после шести или семи порций виски он признался, что ревновал. Ян готовился к самому значительному событию в своей карьере, совершенно ясно, что его выступление стало бы триумфом, и это оказалось выше его, Диего, сил. Он оставил своего молодого друга как раз в тот момент, когда тот более всего нуждался в поддержке, и никогда этого не простит себе. Сейчас он готов сделать все, что можно, лишь бы искупить свою вину. Он отомстит подлецу, из-за которого Ян в порыве отчаяния наложил на себя руки. Диего надеялся с помощью своего друга Фокса выяснить, кто заменил скрипку Яна на картонку с ручкой и унес ее после того, как она выполнила свою гнусную роль.
Через десять минут, правда, Диего утверждал, что если бы подмена была, Ян мгновенно распознал бы ее.
- Нужно выбрать что-нибудь одно, Диего, - улыбнулся Фокс, - только что ты сказал…
- Ну и что? - мрачно перебил его Диего. - Все равно я прав. Конечно, обвести Яна вокруг пальца с этой скрипкой было невозможно, и тем не менее это произошло. И я собираюсь найти того, кто это сделал. Сейчас я пьян, но завтра я буду трезвый и займусь именно этим.
- Что ж, желаю успеха. - Фокс взглянул на часы. - Извини, сейчас я уже ничем не смогу тебе помочь, у меня билет на ночной поезд в Луисвилл. Двух дней мне там вполне должно хватить, так что, возможно, я позвоню тебе в четверг утром и узнаю, как у тебя дела.
Однако дело, которое он расследовал в Луисвилле, - неожиданная и непонятная эпидемия желудочных заболеваний в конюшне скаковых лошадей, затронувшая будущих участников скачек в Дерби, - заняло на день больше, чем рассчитывал Фокс, поэтому он вернулся в Нью-Йорк не в четверг, а в пятницу, не в восемь утра, а в два часа пополудни и не с Пенсильванского вокзала, а из аэропорта Ла-Гардиа. Тем не менее ему не потребовалось сразу же звонить Диего Зорилле, чтобы узнать, как продвигается его план возмездия: он разговаривал с ним по междугородному телефону в четверг вечером и все выяснил. Более того, информация и задание, которые он получил, были таковы, что он спешно пообедал в аэропортовской забегаловке и доехал сначала на метро до Манхэттена, а затем на такси помчался на Парк-авеню.
Усталый вид после трех напряженных дней и ночей, карманы, набитые подарками для Тримблов и прочих обитателей Зоопарка, как часто называли его загородный дом, а также поношенная сумка явились, как он подумал, единственной причиной холодного приема вышколенного дворецкого, который встретил его в просторной приемной апартаментов на двенадцатом этаже. Но, скорее всего, дворецкому он был совершенно безразличен: видимо, прислуге Ирэн Данхэм Помфрет было не привыкать иметь дело с привидениями из других миров.
Дворецкий учтиво стоял рядом, пока другой человек в ливрее вежливо принял у Фокса сумку и верхнюю одежду, и тут же из внутренних комнат в холл вышла женщина и направилась к нему со словами:
- Здравствуйте, я не держу горничных - я их не люблю. У меня только мужчины. Раньше я брала горничных, но они постоянно болели. Вы - Фокс? Текумсе Фокс? Диего мне много о вас рассказывал. Вы так помогли ему, когда с ним произошла беда. Проходите, пожалуйста.
Фокс старательно скрывал все возрастающее изумление. Сначала его удивила большая, богато обставленная приемная. Он немного разбирался в китайских вазах - с ними было связано одно дело, которым ему пришлось заниматься, - на столе стояли два прекрасных редких экземпляра; на стене за ними висела дешевая репродукция «Разбитого кувшина» Греза. Разумеется, он не знал, что это была любимая картина весьма сентиментального Джеймса Гарфилда Данхэма, первого мужа миссис Помфрет, равно как не знал и того, что миссис Помфрет умела пренебрегать общепринятыми условностями, когда речь шла о ее вкусах - о последнем, правда, можно было догадаться, лишь взглянув на нее.
А ее внешность поразила его еще больше! В ней не было и намека на холодную бесстрастность и высокомерную надменность, которые он ожидал увидеть, зная о ее репутации Мецената в женском обличье. Крупная фигура, умные и веселые глаза, полные красивые губы говорили об удовлетворенности жизнью, а удивительно молодая кожа - судя по возрасту ее сына Перри, ей должно было быть по крайней мере между сорока и пятьюдесятью - наверняка привела бы в восхищение и самого Рубенса. Фокса привела.
Огромная гостиная, в которую она провела гостя, где два концертных рояля выглядели бы игрушками, поражала своими размерами, но не подавляла. Ирэн остановилась у края бесценного зенджанского ковра и голосом, в котором гармонично звучала нежная привязанность и командные нотки, предполагавшие немедленный отклик, позвала:
- Генри!
Из кресла поднялся мужчина и подошел к ним.
- Мой муж, - представила его миссис Помфрет, и Фокс отметил про себя, что дама произнесла это тоном, каким она сказала бы, например, «мой эрдельтерьер» или «моя любимая симфония», не оскорбляя при этом его мужского достоинства. Она продолжила: - Это Текумсе Фокс. Вот что я скажу вам: будь я вашей женой и вы ходили бы с такой щетиной…
Фокс обескураженно отпустил руку Генри Помфрета и со смущенным видом стал оправдываться:
- Я очень спешил на самолет и не успел побриться, а кроме того, я не люблю бриться и у меня нет жены. - Он осмотрелся и увидел, что в гостиной никого не было, кроме девушки и молодого человека, сидевших на диване. - Я думал… Диего сказал мне по телефону, что вы пригласили сюда всех, кто…
- Я так и сделала, но Адольф Кох передал, что не сможет прийти раньше четырех, и, поскольку в это время вы летели в самолете, Диего не мог вас предупредить, а моему секретарю не удалось связаться с Дорой и мистером Гиллом - наверное, вы знаете их?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39