Ещё прикинули: а ведь без красных бантов теперь тоже идти нельзя? Прицепили на грудя по большому красному банту. И – пошли по Шпалерной размеренным шагом, сами над собой посмеиваясь: вот дожили-то! с бантами и в Думу. Нужда погнетёт – пойдёшь и к чёрту. А мы – и не в Думу, мы к своему хорошему земляку.
К ночи враждебной солдатни на Шпалерной сильно поменело, никто их не задел. И перед Таврическим не так густились, вступить – вступили.
И усередине, по забитому залёжанному людьми дворцу найти Караулова не так было сутужно: носился он в газырях быстро-лихо, да и был он не кто иной, а комендант Таврического.
Подступили – увидел. Общупал конвойцев весёлыми глазами:
– Ну что, старики? – хоть молодых больше. – Что скажете?
Постояли, где встретились, потом в сторонку отошли. Караулов всё посмеивался, а конвойцы переминались. Поведали ему, в какое стесненье попали, просто безвыходье, и как офицеров уберечь? А из Царского Села никакой подмоги нет.
– И не будет! – сказал Караулов. – Надо самим думать.
Так вот, мол, придумать и не можем, головы наши к тому не приспособлены.
Прищурился Караулов и посоветовал:
– А вы вот что, земляки. Вы – арестуйте-ка своих офицеров. Верней, они сами пусть арестуются по доброй воле, им же и безвредней. И их под арестом никто не тронет, и на вас укору нет: мол, сделали, что могли, мы – за новый строй.
Совет понравился конвойцам. Чего ж? – меж своими, по-хорошему.
Только вот нельзя ли какую бумажку охранную – ото всякого напору, кто налезет?
Ещё посмеялся Караулов, повёл их на второй этаж, в такие комнаты, где офицеры были, полковники, и штатские, и какой-то Александр Иваныч, – и все на них пялились, улыбались, дивились.
И дали целых две бумажки.
Одну – от Караулова, что числится полурота Конвоя за ним.
Вторую – Александр Иваныч велел: что от Государственной Думы предписывается их начальству продолжать оберегать лиц и имущество, находящиеся ныне под их охраной.
Так понять, что: продолжать охранять Их Величества? Правильная бумажка.
231
А дачные поезда и под полночь ходили строго по расписанию, хотя почти никто не ехал – в вагоне 1-го класса Ломоносов оказался один. И как ни в чём не бывало шёл контролёр. И рассказал Ломоносову, что на сторону Думы перешёл уже и весь петроградский гарнизон, в Петрограде боёв больше нет.
Поразительно! Интересно до захвата!
На площади у Виндавского вокзала, на Семёновском плацу ещё было два-три фонаря и люди, но близко сразу всё кончалось: надо было шагать вдоль Обуховской канавы в полной тьме, безлюдьи – а неподалеку слышались выстрелы, то ружейные, а то и пулемётные.
Сжимал в кармане револьвер. А на случай властей – что ж, вполне ответственная служебная телеграмма.
А на Фонтанке оказалось светло. И близко наискось, у министерства путей сообщения, видны были солдаты на часах.
Вышел прапорщик, Ломоносов показал ему бубликовскую телеграмму. В вестибюле несколько солдат спало на лавках, кто и на полу. Озабоченный швейцар поспешил к знакомому железнодорожному генералу и, снимая с него пальто с зелёной генеральской подкладкой, пожаловался:
– Вот, ваше превосходительство, до чего мы дожили.
– А где Бубликов?
– В кабинете начальника управления. Только к нему без пропуска нельзя.
Солдат повёл Ломоносова знакомыми лестницами и коридорами. Из приёмной вышел гусарский ротмистр с роскошными пышными светлыми усами, и с какой-то игривой строгостью допрашивал, ушёл, заставил ждать в коридоре стоя – а солдат тоже не отпускал. Наконец, проходил знакомый экзекутор – он и доложил Бубликову. Впустили.
Кабинет был ярко освещён. А чтобы не светил на улицу – сторожа прибивали к окнам занавеси из солдатского сукна. Бубликов сидел за столом начальника управления, ещё было двое штатских и знакомый путеец. Бубликов радостно вскинул руки, вышел из-за стола. Глаза его бегали быстрей и острей обычного, и движенья рук больше нормы, как если бы в подвыпитьи, что странно было при тщательности его причёски, усов, воротничка.
– А-а, Юрий Владимирович, как я рад вас видеть! Очень вас жду! Ну, так вы к нам присоединяетесь?…
Неосторожно, нетактично, никак не хотел бы Ломоносов такое объяснение вести вслух, при посторонних. Ведь он приехал пока только – посмотреть. А Бубликов, ничего этого не понимая, взвинченно-радостно объявлял:
– Все бывшие министры – арестованы! Вся власть – у Думского Комитета! Угодно ли вам предоставить себя в распоряжение нового правительства?
Очень был вскипячён. Смотрел азартно. Среднего роста, при средней наружности старательного чиновника – кажется, откуда такой революционный размах?
Ломоносов – почти того же роста, но – плотней, и животик округлён, и голая голова как круглый котёл, но с вьющейся бородкой, а глаза тоже – быстрые, острые, колкие.
На Бубликова. На этих. Пожимал руки – а на всякий случай ничего определённого не отвечал.
Бубликов порывисто снова сел на место начальника, Ломоносову указал невдали и так же азартно:
– А я – возглавил министерство, и беру в руки все железные дороги страны! Разослал телеграмму по всей России! А вот, распорядился: на 250 вёрст вокруг Петрограда воспрещаю движение всяких воинских поездов!! И всё! И никакие подавительные войска не продвинутся! А? Яйцо Колумба! Железные дороги в России – это всё!
И правда. Оглушительно простое решение. Ломоносову понравилось. Так и правда перевешивает новая власть? Так быстро и определённо? И Бубликов – по сути новый министр?
И этот новый министр объяснял, что посылает нескольких верных на разные дороги, чтоб утвердить новую власть и ускорить перевозки, в том числе и Ломоносова на Московско-Киевско-Воронежскую.
Э, нет, так Ломоносов не согласен. А за кого Москва? А что в Киеве? Делить шкуру медведя, когда он ещё гуляет в лесу. Э, нет. А где царь, что делает?
Бубликов успел увидеть отказ на метуче-сметливом лице Ломоносова, но не успел ничего ответить – из соседнего кабинета вошёл солдат глистового вида, с полуобразованным лицом, и доложил:
– Императорский поезд прошёл Бологое и следует к Вишере.
– Вот и первый ответ вам! – И переменил план: – Давайте-ка, последите за императорским поездом.
Ещё острей, прямо на нож сажали. Но Ломоносов понимал и даже любил такие перемёты, он в жизни делал их не раз: учился в кадетском корпусе – потом надумал в духовную академию – а поступил: в институт путей. Играл с революцией – а сам выдвигался в учёного и в генерала. Он любил приключения, ах, любил! Сейчас – всё на перевесе, но кажется на хорошем. А упустишь момент, несколько часов – и тоже всё упустишь.
– А что вы предполагаете с царским поездом делать?
– Ещё не решено! – быстро ушагивал Бубликов в соседний кабинет. – Сейчас об этом буду с Родзянкой по телефону.
У оставшихся Ломоносов спросил:
– А почему это солдат? Кто это?
– Член Государственной Думы Рулевский, – ответили ему. – Помощник Алексан Саныча.
Побиться об заклад готов был Ломоносов, что такого члена Думы не существует. Сообразил, что тут в шкафу может быть справочник. Пошёл в тот угол, поискал, подтвердилось: такого члена Думы не бывало, ни Первой, ни Второй, ни до сегодня.
Вернулся Бубликов, подошёл сюда в угол, Ломоносов тихо спросил:
– Алексан Саныч, откуда такой член Думы?
– Да пусть, для солидности, ему распоряжаться надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299
К ночи враждебной солдатни на Шпалерной сильно поменело, никто их не задел. И перед Таврическим не так густились, вступить – вступили.
И усередине, по забитому залёжанному людьми дворцу найти Караулова не так было сутужно: носился он в газырях быстро-лихо, да и был он не кто иной, а комендант Таврического.
Подступили – увидел. Общупал конвойцев весёлыми глазами:
– Ну что, старики? – хоть молодых больше. – Что скажете?
Постояли, где встретились, потом в сторонку отошли. Караулов всё посмеивался, а конвойцы переминались. Поведали ему, в какое стесненье попали, просто безвыходье, и как офицеров уберечь? А из Царского Села никакой подмоги нет.
– И не будет! – сказал Караулов. – Надо самим думать.
Так вот, мол, придумать и не можем, головы наши к тому не приспособлены.
Прищурился Караулов и посоветовал:
– А вы вот что, земляки. Вы – арестуйте-ка своих офицеров. Верней, они сами пусть арестуются по доброй воле, им же и безвредней. И их под арестом никто не тронет, и на вас укору нет: мол, сделали, что могли, мы – за новый строй.
Совет понравился конвойцам. Чего ж? – меж своими, по-хорошему.
Только вот нельзя ли какую бумажку охранную – ото всякого напору, кто налезет?
Ещё посмеялся Караулов, повёл их на второй этаж, в такие комнаты, где офицеры были, полковники, и штатские, и какой-то Александр Иваныч, – и все на них пялились, улыбались, дивились.
И дали целых две бумажки.
Одну – от Караулова, что числится полурота Конвоя за ним.
Вторую – Александр Иваныч велел: что от Государственной Думы предписывается их начальству продолжать оберегать лиц и имущество, находящиеся ныне под их охраной.
Так понять, что: продолжать охранять Их Величества? Правильная бумажка.
231
А дачные поезда и под полночь ходили строго по расписанию, хотя почти никто не ехал – в вагоне 1-го класса Ломоносов оказался один. И как ни в чём не бывало шёл контролёр. И рассказал Ломоносову, что на сторону Думы перешёл уже и весь петроградский гарнизон, в Петрограде боёв больше нет.
Поразительно! Интересно до захвата!
На площади у Виндавского вокзала, на Семёновском плацу ещё было два-три фонаря и люди, но близко сразу всё кончалось: надо было шагать вдоль Обуховской канавы в полной тьме, безлюдьи – а неподалеку слышались выстрелы, то ружейные, а то и пулемётные.
Сжимал в кармане револьвер. А на случай властей – что ж, вполне ответственная служебная телеграмма.
А на Фонтанке оказалось светло. И близко наискось, у министерства путей сообщения, видны были солдаты на часах.
Вышел прапорщик, Ломоносов показал ему бубликовскую телеграмму. В вестибюле несколько солдат спало на лавках, кто и на полу. Озабоченный швейцар поспешил к знакомому железнодорожному генералу и, снимая с него пальто с зелёной генеральской подкладкой, пожаловался:
– Вот, ваше превосходительство, до чего мы дожили.
– А где Бубликов?
– В кабинете начальника управления. Только к нему без пропуска нельзя.
Солдат повёл Ломоносова знакомыми лестницами и коридорами. Из приёмной вышел гусарский ротмистр с роскошными пышными светлыми усами, и с какой-то игривой строгостью допрашивал, ушёл, заставил ждать в коридоре стоя – а солдат тоже не отпускал. Наконец, проходил знакомый экзекутор – он и доложил Бубликову. Впустили.
Кабинет был ярко освещён. А чтобы не светил на улицу – сторожа прибивали к окнам занавеси из солдатского сукна. Бубликов сидел за столом начальника управления, ещё было двое штатских и знакомый путеец. Бубликов радостно вскинул руки, вышел из-за стола. Глаза его бегали быстрей и острей обычного, и движенья рук больше нормы, как если бы в подвыпитьи, что странно было при тщательности его причёски, усов, воротничка.
– А-а, Юрий Владимирович, как я рад вас видеть! Очень вас жду! Ну, так вы к нам присоединяетесь?…
Неосторожно, нетактично, никак не хотел бы Ломоносов такое объяснение вести вслух, при посторонних. Ведь он приехал пока только – посмотреть. А Бубликов, ничего этого не понимая, взвинченно-радостно объявлял:
– Все бывшие министры – арестованы! Вся власть – у Думского Комитета! Угодно ли вам предоставить себя в распоряжение нового правительства?
Очень был вскипячён. Смотрел азартно. Среднего роста, при средней наружности старательного чиновника – кажется, откуда такой революционный размах?
Ломоносов – почти того же роста, но – плотней, и животик округлён, и голая голова как круглый котёл, но с вьющейся бородкой, а глаза тоже – быстрые, острые, колкие.
На Бубликова. На этих. Пожимал руки – а на всякий случай ничего определённого не отвечал.
Бубликов порывисто снова сел на место начальника, Ломоносову указал невдали и так же азартно:
– А я – возглавил министерство, и беру в руки все железные дороги страны! Разослал телеграмму по всей России! А вот, распорядился: на 250 вёрст вокруг Петрограда воспрещаю движение всяких воинских поездов!! И всё! И никакие подавительные войска не продвинутся! А? Яйцо Колумба! Железные дороги в России – это всё!
И правда. Оглушительно простое решение. Ломоносову понравилось. Так и правда перевешивает новая власть? Так быстро и определённо? И Бубликов – по сути новый министр?
И этот новый министр объяснял, что посылает нескольких верных на разные дороги, чтоб утвердить новую власть и ускорить перевозки, в том числе и Ломоносова на Московско-Киевско-Воронежскую.
Э, нет, так Ломоносов не согласен. А за кого Москва? А что в Киеве? Делить шкуру медведя, когда он ещё гуляет в лесу. Э, нет. А где царь, что делает?
Бубликов успел увидеть отказ на метуче-сметливом лице Ломоносова, но не успел ничего ответить – из соседнего кабинета вошёл солдат глистового вида, с полуобразованным лицом, и доложил:
– Императорский поезд прошёл Бологое и следует к Вишере.
– Вот и первый ответ вам! – И переменил план: – Давайте-ка, последите за императорским поездом.
Ещё острей, прямо на нож сажали. Но Ломоносов понимал и даже любил такие перемёты, он в жизни делал их не раз: учился в кадетском корпусе – потом надумал в духовную академию – а поступил: в институт путей. Играл с революцией – а сам выдвигался в учёного и в генерала. Он любил приключения, ах, любил! Сейчас – всё на перевесе, но кажется на хорошем. А упустишь момент, несколько часов – и тоже всё упустишь.
– А что вы предполагаете с царским поездом делать?
– Ещё не решено! – быстро ушагивал Бубликов в соседний кабинет. – Сейчас об этом буду с Родзянкой по телефону.
У оставшихся Ломоносов спросил:
– А почему это солдат? Кто это?
– Член Государственной Думы Рулевский, – ответили ему. – Помощник Алексан Саныча.
Побиться об заклад готов был Ломоносов, что такого члена Думы не существует. Сообразил, что тут в шкафу может быть справочник. Пошёл в тот угол, поискал, подтвердилось: такого члена Думы не бывало, ни Первой, ни Второй, ни до сегодня.
Вернулся Бубликов, подошёл сюда в угол, Ломоносов тихо спросил:
– Алексан Саныч, откуда такой член Думы?
– Да пусть, для солидности, ему распоряжаться надо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299