Но вчера мой муж и сыновья полезли вверх по стене ущелья. Там птицы отложили много яиц, и мы хотели насобирать их».
Она остановилась и опять принялась плакать. Лама положил ей руку на плечо, чтобы успокоить. Он мягко надавил рукой у основания шеи. Ее рыдания тотчас утихли, и она возобновила свой рассказ.
«Они набрали много яиц и положили их в небольшую кожаную сумку, и тогда – я не знаю, что точно произошло – мой муж, по-видимому, потерял равновесие, из-под его ноги покатился камень, и он упал вниз. Он покатился по скалам».
Она начала было опять рыдать, но потом встряхнула головой, словно отгоняя плохие воспоминания, и продолжила:
«Мой муж перевернулся, падая, и ударился головой о те камни. Несчастный, – сказала она, – это всегда было его самое слабое место. Раздался ужасный хруст и шлепок – хлоп! – а потом такой звук, будто наступили на связку хвороста».
Лама доброжелательно кивнул и жестом предложил женщине продолжить.
«Но сыновья мои на скале тоже были в опасности. Один из них попытался схватить сумку с яйцами из рук отца и тоже оступился. Второй сын попытался схватить яйца или брата – я не знаю, что – и упал тоже, и начался небольшой обвал. Оба мальчика упали, и они ударились о камни вот там, хлоп, хлоп, вот так!»
Она опять взорвалась истерическим хохотом, и Ламе потребовалось некоторое время, чтобы привести ее в чувство. Наконец она снова могла продолжать свою историю.
«Но как они ударились! Я никогда этого не забуду. Сначала был этот мокрый шлепок, а потом хруст и раскалывающийся звук, и вот я потеряла мужа и двух сыновей, и даже яйца все разбились. И теперь я не знаю, что делать. Жить здесь так тяжело».
Она остановилась и издала полный муки крик. Потом сказала:
«Проезжающий торговец помог мне немного их распрямить, хотя это и оказалось непросто. Они превратились просто в мягкую массу, их можно было складывать, как одежду. Наверное, ни косточки не осталось целой. Потом мы с торговцем стояли там, спустилась стая стервятников, и мы ужаснулись, как они за них взялись. Вскоре, казалось, быстрее, чем это возможно, ничего не осталось от моего мужа и двух сыновей, кроме голых костей, и они были разбиты на мелкие-мелкие кусочки».
Лама мягко похлопал ее сзади по шее, потому что она опять начала поддаваться истерике. Он мягко держал ее шею и легонько надавливал на нее. Женщина выпрямилась, и кровь вернулась к ее щекам.
«Ты рассказала мне достаточно, – сказал Лама. – Не терзай себя».
«Нет, Святейший Лама, мне лучше выбросить все это из памяти, если бы вы только согласились меня выслушать».
«Хорошо. Тогда расскажи мне все, что ты хочешь рассказать, а я буду тебя слушать», – отвечал Лама.
«Не знаю, как долго стояли мы с торговцем, глядя, как стервятники обчищали поломанные кости. Потом – мы ведь не можем оставить кости разбросанными на дороге, правда? Мы собрали все кости в корзину и бросили их в реку. Все они покатились через порог. Теперь у меня нет ни мужа, ни сыновей, ничего у меня нет. Вы, тибетцы, верите в Священные Поля, мы – в нирвану, но я так мучаюсь от отчаяния, так напугана. Мне осталось только тоже покинуть этот мир, но я боюсь». Лама вздохнул и пробормотал, наполовину для себя: «Да, все хотят попасть на Небесные Поля, но никто не хочет умирать. Если бы только люди могли помнить, что, хотя они проходят через Долину Тени Смерти, им не встретится зло, если они не будут его бояться». Он обернулся к старой женщине и сказал: «Но вы ведь еще не собираетесь покидать эту Землю. Чего же вы так боитесь?»
«Жизни! – ответила она отрывисто. – Жизни. Ради чего мне жить? Нет мужчины, который будет заботиться обо мне. Как я буду жить, что я буду есть, что может делать в этой стране одинокая женщина, старая женщина, которая уже не нужна мужчинам? Что я могу сделать? Я бы рада умереть, но я боюсь смерти. У меня никого нет. И когда я умру – что тогда? Моя религия, которая отличается от вашей, учит, что, когда я перейду в другую жизнь, если она действительно есть, я соединюсь со своей семьей и мы будем снова вместе. Но как это может быть, ведь если я проживу еще несколько лет, члены моей семьи станут старше и отдалятся от меня. Я просто в отчаянии. Я боюсь, и я не знаю, чего я боюсь».
Она импульсивно протянула руку и схватила руку Высокого Ламы. «Вы можете сказать мне, с чем я встречусь после смерти?» – спросила она дрожащим голосом.– «Можете ли вы мне сказать, почему я не должна броситься со скалы и умереть, как умер мой муж, как умерли мои сыновья? Вы можете мне сказать, почему я не должна этого делать и как я объединюсь с ними? Мы были бедными, простыми людьми, но мы были по-своему счастливы все вместе. У нас никогда не хватало еды, но мы выживали. А сейчас я – одинокая старая женщина, не имеющая ничего. Почему, Святой Лама, я не должна покончить со своим горем? Почему я не должна отправляться к своей семье? Можешь ли ты сказать мне это, о Святейший Лама?»
Она обратила к Ламе умоляющий взор. Полный сочувствия, он взглянул на нее и сказал: «Да, Мать, очень может быть, что я помогу тебе информацией. Но прежде скажи мне, ела ли ты сегодня что-нибудь?»
Не говоря ни слова, она покачала головой. Ее воспаленные глаза наполнились слезами, а губы дрожали от переполнявших ее переживаний.
«Мы попьем чаю и поедим тсампы, – сказал Лама, – тогда у тебя прибавится сил, и мы сможем поговорить о тех вещах, о которых я знаю, что они истинны».
Он поднялся и, подойдя к краю пещеры, позвал мальчика.
«Собери немного дров и разожги огонь, – сказал он. – Сначала мы выпьем чаю и съедим тсампы, а потом мы с тобой будем разговаривать с Матерью. Нам нужно исполнить свой долг и попытаться принести ей утешение с помощью истинной религии».
Мальчик отправился на поиски дров. Здесь не было недостатка в дровах, и, бродя между больших камней, он думал о том, как было бы хорошо, если бы столько же дров было и в Долине Лхасы, лежавшей в тысячах футов выше. Он бродил вокруг, собирая самые сухие сучья, и насобирал солидную кучу дров.
Немного выше, на гребне одной острой скалы, он увидел нечто привлекшее его жадный интерес. Он осторожно взобрался приблизительно на пятнадцать футов и протянул руку за странным предметом, который там находился, – какой-то блестящей вещью с прикрепленными к ней черными нитями. Схватив ее, он в ужасе отпрянул и скатился вниз по склону. В руке у него была часть скальпа одной из жертв. Скатываясь по склону, он зацепился за рододендроновое дерево, которое и остановило его падение. От его падения поломалось много веток, и за это он тоже был благодарен дереву, это значительно облегчило его работу. Оп перевернул в руке предмет, который он сжимал, несмотря на падение. Черные волосы, клочок кожи и обломок черепной кости. Бросив дрова, он изо всех сил помчался к реке и забросил это в сторону края порога. Потом опустил в воду руки, чтобы помыть их, потряс ими в воздухе, чтобы высушить, и побежал обратно собирать дрова.
С обильной ношей возвратился он к пещере и сложил возле нее большую кучу сучьев и маленькую кучу дров покрупнее. Взяв кремень и кресало, он стал выбивать искры, пытаясь поджечь дрова, на которые попала вода с его еще влажных рук.
Лама и старая женщина выглянули из пещеры. Лама улыбнулся, глядя на старания мальчишки, а старуха, в желудке которой заурчало от голода, проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Она остановилась и опять принялась плакать. Лама положил ей руку на плечо, чтобы успокоить. Он мягко надавил рукой у основания шеи. Ее рыдания тотчас утихли, и она возобновила свой рассказ.
«Они набрали много яиц и положили их в небольшую кожаную сумку, и тогда – я не знаю, что точно произошло – мой муж, по-видимому, потерял равновесие, из-под его ноги покатился камень, и он упал вниз. Он покатился по скалам».
Она начала было опять рыдать, но потом встряхнула головой, словно отгоняя плохие воспоминания, и продолжила:
«Мой муж перевернулся, падая, и ударился головой о те камни. Несчастный, – сказала она, – это всегда было его самое слабое место. Раздался ужасный хруст и шлепок – хлоп! – а потом такой звук, будто наступили на связку хвороста».
Лама доброжелательно кивнул и жестом предложил женщине продолжить.
«Но сыновья мои на скале тоже были в опасности. Один из них попытался схватить сумку с яйцами из рук отца и тоже оступился. Второй сын попытался схватить яйца или брата – я не знаю, что – и упал тоже, и начался небольшой обвал. Оба мальчика упали, и они ударились о камни вот там, хлоп, хлоп, вот так!»
Она опять взорвалась истерическим хохотом, и Ламе потребовалось некоторое время, чтобы привести ее в чувство. Наконец она снова могла продолжать свою историю.
«Но как они ударились! Я никогда этого не забуду. Сначала был этот мокрый шлепок, а потом хруст и раскалывающийся звук, и вот я потеряла мужа и двух сыновей, и даже яйца все разбились. И теперь я не знаю, что делать. Жить здесь так тяжело».
Она остановилась и издала полный муки крик. Потом сказала:
«Проезжающий торговец помог мне немного их распрямить, хотя это и оказалось непросто. Они превратились просто в мягкую массу, их можно было складывать, как одежду. Наверное, ни косточки не осталось целой. Потом мы с торговцем стояли там, спустилась стая стервятников, и мы ужаснулись, как они за них взялись. Вскоре, казалось, быстрее, чем это возможно, ничего не осталось от моего мужа и двух сыновей, кроме голых костей, и они были разбиты на мелкие-мелкие кусочки».
Лама мягко похлопал ее сзади по шее, потому что она опять начала поддаваться истерике. Он мягко держал ее шею и легонько надавливал на нее. Женщина выпрямилась, и кровь вернулась к ее щекам.
«Ты рассказала мне достаточно, – сказал Лама. – Не терзай себя».
«Нет, Святейший Лама, мне лучше выбросить все это из памяти, если бы вы только согласились меня выслушать».
«Хорошо. Тогда расскажи мне все, что ты хочешь рассказать, а я буду тебя слушать», – отвечал Лама.
«Не знаю, как долго стояли мы с торговцем, глядя, как стервятники обчищали поломанные кости. Потом – мы ведь не можем оставить кости разбросанными на дороге, правда? Мы собрали все кости в корзину и бросили их в реку. Все они покатились через порог. Теперь у меня нет ни мужа, ни сыновей, ничего у меня нет. Вы, тибетцы, верите в Священные Поля, мы – в нирвану, но я так мучаюсь от отчаяния, так напугана. Мне осталось только тоже покинуть этот мир, но я боюсь». Лама вздохнул и пробормотал, наполовину для себя: «Да, все хотят попасть на Небесные Поля, но никто не хочет умирать. Если бы только люди могли помнить, что, хотя они проходят через Долину Тени Смерти, им не встретится зло, если они не будут его бояться». Он обернулся к старой женщине и сказал: «Но вы ведь еще не собираетесь покидать эту Землю. Чего же вы так боитесь?»
«Жизни! – ответила она отрывисто. – Жизни. Ради чего мне жить? Нет мужчины, который будет заботиться обо мне. Как я буду жить, что я буду есть, что может делать в этой стране одинокая женщина, старая женщина, которая уже не нужна мужчинам? Что я могу сделать? Я бы рада умереть, но я боюсь смерти. У меня никого нет. И когда я умру – что тогда? Моя религия, которая отличается от вашей, учит, что, когда я перейду в другую жизнь, если она действительно есть, я соединюсь со своей семьей и мы будем снова вместе. Но как это может быть, ведь если я проживу еще несколько лет, члены моей семьи станут старше и отдалятся от меня. Я просто в отчаянии. Я боюсь, и я не знаю, чего я боюсь».
Она импульсивно протянула руку и схватила руку Высокого Ламы. «Вы можете сказать мне, с чем я встречусь после смерти?» – спросила она дрожащим голосом.– «Можете ли вы мне сказать, почему я не должна броситься со скалы и умереть, как умер мой муж, как умерли мои сыновья? Вы можете мне сказать, почему я не должна этого делать и как я объединюсь с ними? Мы были бедными, простыми людьми, но мы были по-своему счастливы все вместе. У нас никогда не хватало еды, но мы выживали. А сейчас я – одинокая старая женщина, не имеющая ничего. Почему, Святой Лама, я не должна покончить со своим горем? Почему я не должна отправляться к своей семье? Можешь ли ты сказать мне это, о Святейший Лама?»
Она обратила к Ламе умоляющий взор. Полный сочувствия, он взглянул на нее и сказал: «Да, Мать, очень может быть, что я помогу тебе информацией. Но прежде скажи мне, ела ли ты сегодня что-нибудь?»
Не говоря ни слова, она покачала головой. Ее воспаленные глаза наполнились слезами, а губы дрожали от переполнявших ее переживаний.
«Мы попьем чаю и поедим тсампы, – сказал Лама, – тогда у тебя прибавится сил, и мы сможем поговорить о тех вещах, о которых я знаю, что они истинны».
Он поднялся и, подойдя к краю пещеры, позвал мальчика.
«Собери немного дров и разожги огонь, – сказал он. – Сначала мы выпьем чаю и съедим тсампы, а потом мы с тобой будем разговаривать с Матерью. Нам нужно исполнить свой долг и попытаться принести ей утешение с помощью истинной религии».
Мальчик отправился на поиски дров. Здесь не было недостатка в дровах, и, бродя между больших камней, он думал о том, как было бы хорошо, если бы столько же дров было и в Долине Лхасы, лежавшей в тысячах футов выше. Он бродил вокруг, собирая самые сухие сучья, и насобирал солидную кучу дров.
Немного выше, на гребне одной острой скалы, он увидел нечто привлекшее его жадный интерес. Он осторожно взобрался приблизительно на пятнадцать футов и протянул руку за странным предметом, который там находился, – какой-то блестящей вещью с прикрепленными к ней черными нитями. Схватив ее, он в ужасе отпрянул и скатился вниз по склону. В руке у него была часть скальпа одной из жертв. Скатываясь по склону, он зацепился за рододендроновое дерево, которое и остановило его падение. От его падения поломалось много веток, и за это он тоже был благодарен дереву, это значительно облегчило его работу. Оп перевернул в руке предмет, который он сжимал, несмотря на падение. Черные волосы, клочок кожи и обломок черепной кости. Бросив дрова, он изо всех сил помчался к реке и забросил это в сторону края порога. Потом опустил в воду руки, чтобы помыть их, потряс ими в воздухе, чтобы высушить, и побежал обратно собирать дрова.
С обильной ношей возвратился он к пещере и сложил возле нее большую кучу сучьев и маленькую кучу дров покрупнее. Взяв кремень и кресало, он стал выбивать искры, пытаясь поджечь дрова, на которые попала вода с его еще влажных рук.
Лама и старая женщина выглянули из пещеры. Лама улыбнулся, глядя на старания мальчишки, а старуха, в желудке которой заурчало от голода, проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52